Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут же он увидел перед собой Флегонта.
Флегонт стоил в толпе на краю тротуара у присутственных мест и, должно быть, давно уже заметил Данилу, потому что яростно махал ему рукой. На лице его сияла радостная улыбка.
Тютюнник между тем начал читать грамоту:
— «Славное и преславное украинское вильное козацтво! Сим оповещаем наше вольное и охочекомонное братство именем нашей верховной сечевой рады атаманов и старшин вильноказацких кошей и куреней всей украинской земли, что с сего дня и месяца лета господня тысяча девятьсот семнадцатого принимаем в боевое свое содружество отдельным кошем славных украинских пролетариев, которые…»
По колоннам красногвардейцев — от головного, Печерского отряда и до последнего, Сорабмольского — катился, усиливаясь и ширясь, гул, и чей–то звонкий голос крикнул:
— А где же наш красногвардейский штаб? Почему от его имени нет грамоты?
С тротуара, из толпы заводских тоже закричали:
— Разве «вильные козаки» подымали восстание?.. А как же с пролетарской революцией будет?
И еще:
— Почему красногвардейский штаб молчит?
Красногвардейский штаб молчал. Потому что его на площади не было. Его как раз вызвали к секретарю военных дел УНР — на совещание; мол, для установления контакта между штабом Красной гвардии и военным командованием. Лишь после того должен был состояться смотр красногвардейским отрядам: парад должны были принимать вместе — военное командование и красногвардейский штаб. Но процедуру умышленно начали раньше — покуда штаб, руководство изолировано от бойцов…
Тютюнник взмахнул свитком грамоты, призывая к тишине, и продолжал читать:
— «…Которые кровью, пролитою за свободу неньки Украины…»
— За пролетарскую революцию кровь проливали! За власть Советов! — закричали тут и там — и в рядах красногвардейцев, и в толпе заводских. — Долой грамоту криводушной Центральной рады!..
Кто–то заложил пальцы в рот и свистнул.
Перед глазами Данилы встала картина: пригорок в Аносовском парке, Цепным мостом через Днепр, с винтовками на руку бегут… «вильные козаки»… «Вильные козаки», быть может, вот этого же самого Звенигородского коша… Харитон стреляет, а он подает ленту в магазин. Харитон падает мертвый, а он припадает вместо него к пулемету…
— Фьюить! — раздался совсем рядом с ним свист. Свистел, заложив пальцы в рот, Мишко Ратманский. Мишко, с которым плечом к плечу бежали в цепи против юнкеров.
— Долой! — звучало уже со всех сторон. — Не хотим в «вильные козаки»! Да здравствует Красная гвардия! Долой приспешников контрреволюции! Да здравствует власть Советов на Украине!
Бледное как полотно лицо Флегонта стояло прямо перед глазами Данилы.
Данила переложил винтовку из правой руки на согнутый локоть левой, чтоб было удобнее, и тоже сунул пальцы в рот.
Из устья Владимирской, от Ирининской часовни, вылетело на конях с полсотни гайдамаков с черными шлыками — из личной охраны Петлюры. То ли сам Петлюра спешил на парад, то ли гайдамаки сейчас обнажат шашки и ринутся в сечу?
Данила набрал полные легкие воздуха и свистнул что было сил. А свистел он громче всех на Печерске.
— Фьюить!.. Фьюить!.. Фьюить!.. — неслось уже со всех сторон.
— Долой! — ревели две тысячи красногвардейских глоток.
Кое–кто с пылу хватался и за винтовку. Но тут же и оставлял. Ведь на смотр генеральный секретарь приказал выйти как на парад: с пустыми патронташами, с незаряженными винтовками.
2
Попытка Центральной рады объявить пролетарские отряды красногвардейцев сотнями и куренями «вильных козаков» дала, оказывается, совсем противоположный эффект.
Штаб киевской Красной гвардии выпустил воззвание:
«Товарищи рабочие всех заводов, фабрик и мастерских! Открывайте запись в Красную гвардию!.. Да здравствует народовластие!»
И вот снова прокатилась по Киеву волна митингов. Это были многолюдные и бурные митинги, и решение на митингах принималось только одно, совсем короткое!
— Оружия!
Вооруженное восстание окончилось, но сейчас оружие оказалось чуть ли не более необходимым, чем во время самого восстания.
Впрочем, дело обстояло совсем не просто.
«Ридный курень», еще летом созданный Центральной радой из рабочих, почти в полном составе принимал участие в восстании против Временного правительства, но теперь по призыву Центральной рады объявил себя рабочей сотней «вильных козаков».
Иван Брыль и Максим Колиберда, разумеется, тоже пришли на арсенальский митинг.
Сперва они смирно стояли в сторонке: Красная ли гвардия или «вильные козаки» — все равно проливать кровь, а они были только за полный мир на земле. Да и неловко было как–то смотреть людям в глаза, особенно тем, с кем в цехе рядом стояли у станков. Иван Антонович отводил взгляд от тех, кто принимал участие в восстании. Максим Родионович отворачивался от тех, которые теперь шли в «вильные козаки»: были ведь когда–то вместе в «Ридном курене».
Только когда новоявленные «вильные козаки» — набралось их и среди арсенальцев с полсотни — построились и с винтовками на плече промаршировали с заводского двора, старый Брыль не выдержал и крикнул им вдогонку:
— Раскольники пролетарского единства!
Митинг вслед новоиспеченным «вильным козакам» свистел и кричал «долой».
С этим вопросом, следовательно, покончено — и Максиму с Иваном сразу стало легче. Впрочем, им и вообще было сейчас легче: ведь они снова вдвоем, вместе, снова неразлучные друзья и побратимы.
Вторым вопросом на митинге стоял созыв съезда.
Иванов — бледный, почти прозрачный, едва держась на ногах после приступа болезни, — докладывал: терпеть над собой власть Центральной рады, поскольку она состоит преимущественно из буржуазных деятелей и представителей соглашательских партий, а большевиков, которые вели за собой народ в октябрьском восстании, в ней и вовсе нет, — невозможно! Пускай высший орган власти на Украине и называется Центральной радой, как–то он должен же называться, но признает ее народ лишь в том случае, если она будет рабоче–крестьянской. Партия большевиков, Совет фабрично–заводских комитетов и Центральное бюро профессиональных союзов сказали уже свое слово. Теперь обращаемся к вам, товарищи пролетарии, — пускай каждый спросит у своего сердца и классового сознания: быть или не быть на Украине съезду Советов для избрания верховного органа власти — хотя бы и вопреки проискам нынешней Центральной рады?
Иван Антонович толкнул под локоть Максима Родионовича:
— Как полагаете, кум–сваток?
