История римских императоров - Теодор Моммзен

Описать характер Юлиана — нелегкая задача, хотя немногих властителей мы знаем так хорошо, как его. Брошюр и писем, относящихся как к тому времени, когда он был вынужден играть роль лояльного подданного и христианина, так и к более позднему времени, мы имеем множество.609 У нас есть сообщения от друзей и врагов, от христиан и Аммиана. Однако фигура Юлиана — слишком своеобразное явление, и нужно разобраться в конфликте между Западом и Востоком, христианством и язычеством. В его душе боролись не только две различные стихии, кардинально отличающиеся друг от друга В первую очередь никак нельзя забывать о его несчастливой юности. Его первым воспоминанием была великая резня принцев, в которой он потерял отца, брата и всех родных, так что, осиротев, он попал в руки убийцы. Потом он жил в постоянном страхе смерти, поскольку вряд ли было простым совпадением, что не только он рано умер не своей смертью. Каждое мгновение он был готов к этому. Такова была юность этого человека с живым характером, и из-за этого на всю жизнь в его душе поселилось беспокойство, словно у раба, разорвавшего свои цепи.

[MH. III177] Воспоминания о несвободе его детства и юности преследовали его всю жизнь. На это наложились его задатки. По натуре он был греком, и сам о себе говорил, что был первым греком610 на императорском троне. Его религия, его образование, его литературные склонности, все это было в нем тем более полно жизни, поскольку он мог развиваться только под сильным давлением. Следует также принять во внимание моральное давление, вынужденное исповедание христианства, которое он ненавидел сильнее всего. Христианская жизнь и языческое образование, одно рядом с другим, христианин по вероисповеданию и язычник всей душой — это создавало неблагоприятную, дисгармоничную смесь.

О внешности императора Юлиана мы осведомлены со всей точностью, в частности, благодаря Аммиану и ему самому.611 Он не льстил себе и описывал себя как человека необычайно уродливого. К тому же он сам решил внести вклад в свою обойденную природой внешность и отпустил огромную бороду, обезобразив себя еще больше. К его маленькой, как у карлика, фигуре плохо подходила размашистая солдатская походка, к которой он себя приучил. Дисгармония была характерной чертой как его сущности, так и внешнего вида. Наверно, он был единственным монархом, который не только ходил немытым и непричесанным, но и похвалялся этим.

И коль скоро он культивировал чудовищный лес своей бороды, вполне понятно, что водились в ней и лесные звери — вши. Для мытья рук времени у него не было; он должен был слишком много писать, поэтому пальцы его были всегда испачканы чернилами. Хвастаться этим [MH. III178] все-таки странно. И во всем у Юлиана было так. Мало есть правителей, которые могли бы сравниться с Юлианом в гуманности, смелости, образованности и духовности, и все же общее впечатление, несмотря на эти высокие качества, неутешительно из-за острой нехватки твердости, такта и устойчивости, но прежде всего — красоты и привлекательности.

Работоспособнее его не было никого, чего только он не предпринял менее чем за 2 года своего правления: реформу религии, чиновничьей сферы, подготовил и провел великую Персидскую войну, занимался весьма обширной и, похоже, первоначально предназначавшейся для публикации корреспонденцией, а также составлением многочисленных брошюр. Это было возможно единственно благодаря его образу жизни.612 Он был самым скромным из всех мыслимых правителей; радостей трапезы он не знал, сна ему нужно было мало; до рассвета покидал он свое жесткое ложе и сразу же садился за письменный стол. Но во всем этом не хватает чувства красоты и изящества: даже его целомудрие едва ли можно поставить ему в заслугу, поскольку происходило оно из полнейшего равнодушия к женским прелестям. Скверное писательство, странная жизнь, злопыхательство, писательская зависть — те дурные качества пишущих людей, которые омрачают образ этого храброго солдата.

Отсутствие у Юлиана определенной политической позиции, стремление вести войну на бумаге напоминает Наполеона I. Он, как и тот, не был джентельменом. Таким образом, из-за этих негармоничных и неприятных качеств он [MH. III179] никогда не был настоящим, великим государственным деятелем и полководцем. Без удачи и без благословения он плыл против течения и боролся за уже проигранное дело, что и вынужден был признать. Отсюда его неприязнь к христианству. Как бы глубоко не презирал он христианство, как бы четко не видел его недостатков, он все-таки знал, что не мог с ним соперничать, что времена язычества прошли. Поэтому он пытался на свой лад, насколько это возможно, перенести христианские идеи на язычество.613 Конечно, это не могло увенчаться успехом. Но самое печальное в том, что в нем рядом с государственным деятелем и полководцем мы всегда видим фрондирующего писателя.

Взойдя на престол, благодаря особой милости судьбы, без кровопролития, Юлиан начал преобразование в религиозной и военной жизни, в администрировании. Восстановление тиранического режима Констанция, устранение продажных придворных подхалимов, которые несли вину за многие грехи, совершенные во время его правления, было, пожалуй, необходимо. Однако судебная комиссия, которую Юлиан создал для расследования политических процессов времен правления Констанция, была все же сомнительным деянием.614 Из-за искаженного понимания объективности выбор его пал отчасти на худшие орудия правосудия прошлого режима. То, что Юлиан якобы сам принимал участие в заседаниях комиссии, — клевета, большая часть ее решений заслуживает сурового порицания. То, что все те, кто приложил руку к казни Галла, [MH. III180] тем самым жестоко задели Аподемия и Павла, имело в своем основании угодничество по отношению к его брату, Юлиану, что по сути не заслуживает порицания и могло быть политической необходимостью.

Из-за строгого этикета Констанция, из-за излишней роскоши, которая во все времена была чертой императорской жизни, двор находился в плохом состоянии. Брадобреев и поваров, занимавших видное место в иерархии придворных должностей, увольняли целыми толпами, двор отказывался от роскоши. Однако поспешное и бесцеремонное вмешательство Юлиана и здесь послужило причиной жестокого кровопролития.615 Правда, сэкономлено было много денег, и когда Юлиан хвалился тем, что сократил налоги во всей Империи на одну пятую,616 то львиную часть следует отнести на счет прекращения бессмысленного расточительства при дворе.

Если рассматривать его отношение к религии, то очевидно, что, как и Цезарь в Галлии, он еще не сделал выбор и не отвернулся от христианства открыто.617 Только вступив в Константинополь618 в качестве императора, он признал себя язычником и провозгласил полную терпимость, не более того.619 Однако это допущение обратило свое острие против церкви, облагодетельствованной обоими его предшественниками. Ее сильно возросшие при Констанции привилегии были уничтожены одним ударом. Храмы были восстановлены, все их богатства, которые ранее отошли [MH. III181] христианским церквям, надлежало вернуть обратно. Однако по отношению ко всем христианам действовала полная терпимость; никого не смели принудить к жертве, и всем сектам должна была быть предоставлена полная свобода. Юлиан отказался от ранее упомянутого плана государственной ортодоксии, согласно которому предполагалось насадить сверху единую веру. При этом свою роль сыграла абстрактная идея терпимости, и, конечно же, ощущение того, что он не мог применить более действенного средства в деле разрушения христианства, кроме как посеять разногласия между сектами и позволить им свободно царствовать. Тем самым опасное для государства замкнутое единство христиан было устранено. Вполне похоже на Юлиана то, что он не только с радостью наблюдал споры среди христиан, но и сам вмешивался в диспуты епископов различных конфессий, и поскольку в шуме спорящих голосов не мог добиться к себе внимания, кричал им, что они все-таки должны его слушать, ведь даже франки и алеманы слушали его.620 Возможно, это действовало, но достойным это не было — так опускаться до бранящегося клира.

Благодаря признанной идее всеобщей терпимости Афанасий тоже вернулся в Александрию и занял должность епископа. Однако Юлиан не потерпел этого, он признавал опасность Афанасия для государства и запретил ему заниматься епископской деятельностью. Поскольку должность епископа должен был занять другой, Афанасий не покорился. Юлиан приговорил его к ссылке в четвертый раз.621 Ни один император не мог ужиться с этим священником. [MH. III182] Действия против христианства были в равной степени неправильны и с точки зрения государственной политики. После того как значение христианства возросло до такой степени, что его уже нельзя было игнорировать, государство должно было позаботиться о признании ортодоксии, кроме того, положение было невыносимо, и повсеместная разруха в Империи неизбежно вредила единству.