Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века - И. Потапчук

Господа присяжные! Смерть каждого человека производит известные перемены как в мире физическом, так и в мире духовно-нравственном. Из общества людей вычеркивается один из живых его членов, уступая другим и свое общественное положение, если он его имел, и свои имущественные права в форме наследства. Отсюда возникают более или менее разнообразные последствия, появляются новые интересы, завязываются иные отношения. Но редкий человек живет бездомным, одиноким; почти у каждого есть своя семья, родные, друзья, и для этих лиц в умершем теряется не только известный член общества, но смерть уносит с собою близкого для них человека. Каждому, я думаю, знакомы в его жизни такие утраты, каждому из нас памятны те минуты, какие переживали мы при виде трупа любимого человека, который еще так недавно был с нами, чувствовал, мыслил, как мы, и от которого теперь осталось только то, что было человеком. В особенности же страшно поражает нас та первая минута, когда мы, стоя у смертного одра умирающего, видим, что дорогая жизнь уже отлетела, или когда мы слышим впервые роковое известие о том, что не стало в живых близкого нам человека. Как ни вероятен бывает иногда конец, как ни неизбежен, по-видимому, печальный исход, но человек, по естественному побуждению, мысленно всегда старается отдалить его, не хочет верить, чтобы он мог так скоро наступить, и надежда редко покидает его до тех пор, пока страшная действительность не отнимет у него этой надежды навсегда. Но если смерть уже сама в себе заключает нечто невольно ужасающее, если крепкий нервами мужчина не может хладнокровно отнестись к утрате близкого человека, то насколько же сильнее она должна повлиять на женщину, которая по своей природе гораздо деликатнее, восприимчивее, впечатлительнее, нежели грубый, сравнительно, мужчина! Рядом с жизнью ума, у женщины развита гораздо более жизнь сердца; женское сердце умеет сильнее любить и потому сильнее чувствовать утрату любимого человека.

И вот, когда совершится подобный факт, мы знаем, как несчастная женщина бывает всецело поглощена своим горем, как бы парализующим ее остальную деятельность. Никаких посторонних забот для нее не существует, никакого дела она не в состоянии делать, никакие обыденные мысли не идут ей в голову: ее ум занят одной мыслью о постигшей ее утрате, ее сердце полно одним чувством, чувством скорби о погибшем близком ей человеке... Каким же страшным, неестественным явлением должно нам показаться, когда, услыхав впервые о смерти своего мужа, столь близкая к нему, по ее словам, жена, вместо того, чтобы скорее спешить к его праху, отправляется разыскивать своих сообщников для расхищения имущества, оставшегося после него, когда первая мысль жены при известии о кончине мужа — не о поразившей ее утрате, а о том имуществе, которое он ей оставил, когда те лица, которые, казалось, так любили покойного и заботились о нем при жизни, быстро сбрасывают с себя маску после его смерти и у неостывшего еще, быть может, трупа являются во всей наготе их преступных замыслов и деяний! Такого рода факт беззаконного нарушения прав живых и глубокого поругания памяти умершего вы, господа присяжные, имеете перед собою в настоящем деле, а виновников его вы видите в лицах, сидящих на скамье подсудимых!

Если бы кто-либо окинул настоящее дело беглым взглядом, только поверхностно, с высоты птичьего полета, как говорят французы, то и тогда он не мог бы не поразиться невольно двумя крупными фактами, стоящими в прологе к преступлению. Первый из этих фактов — брак 25-летней девушки с 64-летним, больным, полуумирающим стариком, второй — духовное завещание, в котором у купца-портного, занимавшегося дисконтом векселей и отдачей денег в рост, назначаются душеприказчиками превосходительный генерал и сиятельный граф! Из послужного списка одного из них мы узнаем, что он, состоя в чине генерал-майора по армейской кавалерии, занимает довольно видный пост по службе, члена совета государственного коннозаводства и управляющего вторым коннозаводским округом. Другой, по чину полковник гвардии, по происхождению граф, сын известного в свое время министра. Не странно ли встретить у такого мелкого, ничтожного в общественном смысле человека, каким был Василий Карлович Занфтлебен, таких именитых душеприказчиков? Что могло их заставить принять на себя это звание? Что могло их сделать друзьями Василия Карловича Занфтлебена? Разгадку этого обстоятельства мы очень скоро находим в данных, имеющихся в настоящем деле. Несмотря на свои титулы и звания, и генерал Гартунг, и граф Ланской — оба находятся в весьма плохом имущественном положении и оба постоянно нуждаются в деньгах, хотя, впрочем, в различной степени: Гартунг берет взаймы сотнями и тысячами рублей, а графу Ланскому бывает иногда нужно десять целковых «на перехватку». Они друзья-приятели между собою, их связывает старинная дружба, и они нередко изыскивают способы занять, где можно, денег. Нельзя сказать, чтобы они были аккуратны в уплате своих долгов,— по крайней мере, сестра г-жи Занфтлебен, Марья Петровна Онуфриева, просит в письме Гартунга уплатить ей тысячу рублей, взятых им на шесть дней и неуплаченных в течение шести месяцев. Нужда у них доходит иногда до того, что, по словам графа Ланского, «хоть в петлю лезь». При таком положении они не стесняются процентами: так Гартунг ежемесячно платит высокие проценты Василию Карловичу Занфтлебену, Ланской в письме просит Гартунга достать ему тысячу рублей, прибавляя, что за процентами он не постоит. Ему тем легче не стесняться процентами, что он уже объявлен несостоятельным должником с 1861 года. Эта постоянная настойчивая нужда в деньгах заставляет прибегать Гартунга и Ланского к таким личностям, с которыми они, по всей вероятности, никогда не сошлись бы иначе, потому что они не имеют с ними ничего общего ни по их происхождению, ни по образованию, ни по общественному положению. Нужда привела их к дружбе с покойным Василием Карловичем Занфтлебеном, нужда вовлекла их в союз с такого рода особой, как Ольга Петровна Занфтлебен, нужда заставила их призвать к себе на помощь Алферова и Мышакова, о которых вы помните, в каком тоне и в каких выражениях отзывается Ланской в своих письмах.

Частые посещения подсудимыми Гартунгом и Ланским дома Василия Карловича Занфтлебена и участие их в его семейных делах совпадают с тем временем, когда девица Ольга Петровна Онуфриева сделалась госпожою Занфтлебен. Я не предлагал, господа присяжные, во все время судебного следствия никому из свидетелей вопросов о прошедшей жизни этой женщины и теперь не стану касаться ее прошлого, каково бы оно ни было, потому что, являясь представителем интересов детей покойного Василия Карловича Занфтлебена, я не хочу сводить настоящее дело на почву их личных расчетов с мачехой. Ее жизнь и действительность имеют для меня значения только с момента вступления ее в дом Василия Карловича Занфтлебена. Она является, как вы помните, в этот дом из номеров Трофимова, в доме Шаблыкина, в роли домашней чтицы для Василия Карловича Занфтлебена и учительницы для его дочери, но при этом с первого же раза с высокой, почти неслыханной, даже для высокообразованных женщин, оплатой ее труда со стороны далеко не щедрого старика — сторублевым жалованьем в месяц. Называясь чтицей, может быть, она и читала что-либо Василию Карловичу Занфтлебену, но верно то, что она была домашней учительницей, ничему не учившей. Какого рода другие услуги были с ее стороны, мы не знаем, но видим только, что несколько времени спустя она к скромным именам чтицы и учительницы дочери Василия Карловича Занфтлебена прибавила еще и имя его невесты. Пара была интересная: жених был старше своей невесты, а впоследствии и жены, на 39 с лишком лет! Разница в летах между мужем и женой на 40 лет — это факт, над которым стоит, господа присяжные, призадуматься, потому что он осветит вам многое в настоящем деле. Мы знаем, правда, как исключение, бывали примеры, что молодые девушки привязывались к старикам сильною любовью, истинным неподдельным чувством. Но там или манил к себе скорее идеал, который соединялся с человеком, или этот человек был отмечен каким-либо особым гением, талантом, силою ума, или же, наконец, его окружал ореол величия, славы, власти, который ослеплял и увлекал женское сердце. Ни о чем подобном, конечно, в данном случае не могло быть и речи. Что мог иметь лично привлекательного старый портной, занимающийся дисконтом векселей, для 25-летней девушки с институтским образованием?

Но бывает иногда и так, что человек в известных годах ищет покоя, и из благодарности, оценивая многолетнюю преданность, самоотвержение и услуги, будучи одинок и бездетен, дает покоившей его и ходившей за ним под старость женщине свое имя и состояние. Мне кажется, что по отношению к Ольге Петровне смешно бы было даже говорить об этом: беззаветная преданность как-то не вяжется с вопросом о сторублевом в месяц жалованьи, платившемся за услуги, а покоя менее, чем чего-либо другого, приносил этот брак. Старик Занфтлебен по смерти своей первой жены далеко не был одиноким: у него был, как вы помните, женатый сын и замужние дочери, которые старались успокоить его, развлечь, постоянно бывали у него и приглашали его к себе, а холостые сыновья и маленькая дочь даже жили с ним. Ольге Петровне Онуфриевой нужно было сначала отдалить его от семьи, рассорить с нею, чтобы сделать его одиноким и потом играть с успехом на этой струнке. Брак с Ольгой Петровной не только не приносил старику желанного, быть может, покоя, но, наоборот, он был им куплен дорогою ценою; результатом его была неизбежная ломка всей прежней обстановки, к которой так привыкают в старые годы, он влек за собою ссору с детьми, размолвку и даже окончательный разрыв со всеми старыми друзьями, которыми так дорожит человек под старость. Всякая уважающая себя девушка едва ли бы решилась на подобный брак, хотя бы ради одного того, чтобы не вносить раздора в семью между отцом и детьми. Но Ольга Петровна была не такова: она пустила в ход все свое влияние, чтобы достичь своей цели во что бы то ни стало. Нет ничего удивительного, что дети и близкие знакомые Василия Карловича Занфтлебена восстали против предполагаемого брака. Люди бывают вообще часто склонны к самообольщению, а тем более в известные годы и в известном отношении. Если с одной стороны, может быть, верили чувству, то с другой был только вопрос о цене, о деньгах. При тех обстоятельствах, среди которых устраивался брак, можно было прямо сказать, что это был не союз любви, но союз корысти с одной стороны и неразумного самообольщения с другой. Муж был средством для Ольги Петровны, капитал — ее целью, женщина предавала себя дряхлому, больному, одной ногой уже стоявшему в могиле старику; к несчастью, брак не могли расстроить ни просьбы детей, ни влияние и советы друзей; старика поймали ловко и держали крепко. Брак, хотя и со скандалом, совершился 7 января 1876 года; молодому новобрачному было в это время 64 года, он имел 8 человек детей и 10 внуков.