Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века - И. Потапчук

Своеобразным и верным себе, своей природе, своим привычкам, представляется в своем последующем поведении Алферов. Два слова и о нем. Припомните подробности из показаний Роберта Занфтлебена и Яблоновского. Когда уже возникло по настоящему делу следствие, но г. Алферов еще не был привлечен к нему по обвинению в пособничестве Гартунгу и другим подсудимым, тогда г. Алферов и о них, нынешних своих товарищах, и о потерпевших, и о всем настоящем деле был другого мнения, нежели теперь. Тогда он спешил соорудить себе убежище и, встретив однажды в коридоре окружного суда потерпевших Роберта Занфтлебена и Яблоновского, нимало не смущаясь, заявил им, что он, Алферов, может быть им весьма полезен, что все эти «генералы и графы», так выразился весьма неуважительно Алферов, «сущая дрянь», и таким образом высказал явное свое согласие и намерение перебежать и передаться на другую сторону. Судите сами об этом факте! Нет, уж лучше пусть бы подсудимый Алферов держался крепче за своих товарищей по преступлению, лучше пусть бы он не выдавал их, тогда, по крайней мере, в его нравственном облике, обрисовавшемся на суде, не было бы одной особенно отталкивающей черты — предательства! О поведении и образе действия Алферова есть еще и другие замечательные подробности: Гартунг вообще в настоящем деле является подсудимым, но в отношении Алферова Гартунг по поводу одного обстоятельства является, мне кажется, потерпевшим. Алферов воспользовался векселем, похищенным у Занфтлебена, и принял участие в преступных действиях, совершенных, по мнению обвинения, Гартунгом, но представился удобный случай, и он не удержался, чтобы не обмануть и самого Гартунга. Вот каким образом это случилось: Гартунг в качестве душеприказчика заключил условие с Алферовым как с поверенным; содержание этого условия вы, вероятно, помните: Алферов по этому условию брался ходатайствовать по делам наследства Занфтлебена на таком основании: за дело по утверждению духовного завещания ему следует 750 рублей, затем 10 процентов с каждого взысканного рубля, на пошлины и расходы ему должны выдать 1 тысячу 500 рублей и в случае отказа от ведения дел платят неустойку 500 рублей; если же духовное завещание и Гартунг и Ланской в звании душеприказчиков не будут утверждены, то Алферов возвращает деньгами 750 рублей, но удерживает деньги, выговоренные на пошлины и на расходы. В исполнение этого условия Гартунг уплатил Алферову 1 тысячу 500 рублей, а в израсходованных деньгах получил представленный им к следствию в качестве оправдательного документа замечательный счет, писанный рукою Алферова. Пока счет этот на суде не предъявлялся, пока о нем еще не было речи, Алферов был смел, решителен, давал свои объяснения с апломбом и возмущенным видом негодующей невинности, но как только дело дошло до счета, он не мог даже скрыть своего смущения, своего беспокойства, своего волнения; торопливые объяснения его стали путаться и сбиваться до того, что из них пришлось сделать заключение, что в сущности Алферов никаких настоящих объяснений в своем распоряжении не имеет, что он изобличен вполне.

Между различными расходами, показанными в этом счете, там значится за лист гербовой бумаги, на котором должно быть написано духовное завещание, 330 рублей. А между тем из прочтенного перед вами определения Окружного суда об утверждении завещания Занфтлебена вы слышали, что никакой гербовой пошлины по этому завещанию не полагалось, а что всего-навсего с Алферова как с поверенного душеприказчиков, представившего завещание к утверждению, было взыскано 20 с чем-то рублей пошлин, крепостных и актовых. Таким образом, Алферов, выставив в своем счете несуществующий лист гербовой бумаги, похитил у Гартунга, по званию душеприказчика, 330 рублей, а Гартунг счет этот выдает за оправдательный документ своих расходов! Все объяснения Алферова сводятся к тому, что этот явно ложный счет не был им представлен Гартунгу в числе оправдательных документов, что он не знает даже, как он попал к Гартунгу, так как этот счет он, Алферов, писал еще для покойного Занфтлебена по его просьбе и вручил ему его для сведений, поэтому, если верить Алферову, покойный еще при жизни уже хлопотал об утверждении своего завещания... Вот до чего может довести человека желание во что бы то ни стало, в ущерб здравому смыслу объяснить и оправдать то, что имеет только одно значение следов преступления. На основании правил нового гербового устава завещания пишутся на 40-копеечном листе гербовой бумаги, но где же было знать это Гартунгу, который и без того по настоящему делу часто ссылался на свое плохое знание законов. Алферов знал, что если он и покажет в счете 330 рублей на лист гербовой бумаги, то это пройдет незамеченным, и он спокойно получит деньги, тем более, что и душеприказчикам нечего много думать: ведь деньги эти чужие... Вот Алферов и утаил эти деньги отчасти у наследников Занфтлебена, отчасти у Гартунга.

Затем мне остается в коротких словах формулировать обвинение, назвать и перечислить те преступные деяния, в которых я обвиняю подсудимых.

Я обвиняю Гартунга, Ольгу Петровну Занфтлебен и Егора Мышакова в том, что по предварительному между собою соглашению они 11 июня 1876 года похитили из имущества, оставшегося после покойного Занфтлебена: во-первых, вексельную книгу, во-вторых, собственные векселя Гартунга на сумму 6 тысяч 500 рублей, в-третьих, все документы, которые впоследствии, когда увезенное имущество было отобрано у подсудимых, вошли в описи 13 и 16 июня, в-четвертых, все документы, не попавшие в описи и от нее скрытые, как векселя Жукова, Панчулидзева, Панфилова, Баженова; в-пятых, вексель Базилевского и в-шестых, векселя Титова и Безобразова.

Я обвиняю далее Алферова в том, что он, зная о всех обстоятельствах этого преступления, разными действиями, указаниями и советами оказал подсудимым свое содействие в том, чтобы воспользоваться плодами преступления и скрыть его следы; кроме того, в том, что он принял к себе похищенный в числе других вексель Николая Занфтлебена в 1 тысячу 500 рублей, зная о его похищении. Если же вы поверили бы объяснениям Алферова о том, что он получил этот вексель до смерти Занфтлебена от него самого, то я обвиняю Алферова в другом преступлении — в том, что он вексель этот себе присвоил (к суду). Такое изменение обвинения я нахожу возможным ввиду равенства ответственности за то и за другое преступление (к присяжным заседателям). Я нахожу, что указанная мною вспомогательная деятельность Алферова заключалась в том, что он с целью удержать похищенные документы во владении генерала Гартунга, Ольги Петровны Занфтлебен и Мышакова вместе с Гартунгом 12 июня участвовал в разборе этих похищенных документов, указывал, что следует делать с ними дальше, а затем явился поверенным душеприказчиков по возникшим у них делам о похищенном имуществе, и в получении на свою долю от этих душеприказчиков более 1 тысячи 500 рублей денег, заведомо для него добытых путем преступления.

Наконец, на основании данных судебного следствия, графа Ланского я обвиняю в том, что он, зная о всех обстоятельствах похищения документов 11 июня 1876 года, с целью удержать похищенные векселя в руках душеприказчика генерала Гартунга давал советы не выдавать их надлежащей власти и в качестве второго душеприказчика участвовал в выдаче доверенности Алферову, расписки Суворову, в посылке Мышакова для получения по векселю Базилевского и в других распоряжениях генерала Гартунга похищенным имуществом. По поводу графа Ланского я вместе с тем, во избежание всякой односторонности и всякого преувеличения, считаю своею обязанностью оговориться: между тем как о всех других подсудимых пришлось говорить немало, имя графа Ланского если и упоминалось, то больше по поводу разных его слов и писем, так как прежде он далеко не был так молчалив, как здесь на суде. Самое же его участие в настоящем деле, доказанное положительно в обозначенных мною пределах, является преступным, я должен сказать по совести, более со стороны формальной, чем по внутреннему своему значению. Зная обо всем, он во всем участвовал как-то нехотя, пассивно. Имея вначале свои виды на имущество покойного, на что указывают его письма о своем контрагенте Шранц, которого он хотел «засадить» в долговое отделение при помощи векселей, оставшихся после Занфтлебена, граф Ланской впоследствии как будто спохватился, отказался от звания душеприказчика и сам лично не воспользовался ни одним похищенным документом.

Рассматривая дело по совести и внутреннему убеждению, не связанные никакими формальными признаками преступления, никакою наличностью улик, вы оцените эти обстоятельства по их достоинству и, быть может, дадите им благоприятное для подсудимого графа Ланского место в вашем приговоре. Я же должен был представить вам все данные, все факты, все соображения о виновности всех лиц, преданных вашему суду.