И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

– Он долгое время служил казначеем, явно же не только из-за болезни ног его назначили на эту должность. Он пробивался выше и выше, иначе просто бы был отправлен на пенсию или оставлен инструктором, как Дурре.

– От тебя мало что возможно утаить, Омар, твой разум столь же великолепен и чист, как твои небесные глаза, – произнес Альфонс с, казалось, некоторой завистью. – Густав прошел достаточно сложный путь, чтобы стать казначеем цирка. Примерно года три назад по состоянию здоровья этот пост покинул его предшественник, месье Гвенаэль, верный прислужник Сеньера. Причиною ухудшения здоровья его стала чахотка, он очень долго пытался вылечиться, однако безуспешно. Герман откровенно признался и ему, и Сеньеру, что единственной возможностью исцеления является долгий отдых на курортах Германии, в Бадене. А для этого требовалось покинуть цирк. Сеньер удовлетворил отставку Гвенаэля и отправил его в Баден, где тот через три месяца скончался, захлебнувшись собственной кровью. На его место претендовали двое: мой брат, и Анри Фельон. Последний находился на хорошем счету у самого Сеньера, черт побери, как же не хочется называть его «Хозяином», ха-ха! А вот Густав состоял в приятельских отношениях с Буайяром, от того находился в более удобном положении. Дело было в том, что уже тогда Буайяр и Фельон ненавидели друг друга, а потому для старика гораздо выгоднее было бы нахождение на посту казначея именно моего брата, нежели сумасбродного царедворца и интригана. Оставалось лишь убедить в том же Сеньера. Удалось сделать это очень быстро: Густав подстроил небольшую ловушку для Фельона, подпортив номера его подопечных укротителей, а Буайяр вдобавок по-дьявольски отчитал его перед всем цирком, во время общего собрания в Большом шапито. Тогда еще проводились общие собрания, которые даже Сеньер посещал. Теперь из-за своей чрезмерной подозрительности и, как это называется, ах…а! паранойи! Термин-то новый, хе-хе, не запомнил! Так вот, теперь из-за своей паранойи он даже из шатра шагу сделать не может, не окружив себя толпой надзирателей. И, возвращаясь к тем временам, совсем небольшая подстава помогла отодвинуть Фельона на второй план. Через три дня имя моего брата было напечатано на приказе о назначении. Он был счастлив так сильно, как никогда еще не был счастлив. Он, конечно же, думал о том, чтобы впоследствии занять место Буайяра, но и старик сам видел Густава своим преемником. Так что никакой мании власти с его стороны не наблюдалось, Омар, можешь мне верить.

– Почему он тогда так рьяно старался занять пост казначея? – продолжал одолевать вопросами, источающими очень мощным чувством справедливости, бен Али Альфонса. – Зачем было подставлять Фельона? Не ради власти ли?

Альфонс устало вздохнул. Ему, с одной стороны, нравилась напористость Омара. С другой стороны, напористость по отношению к уже умершему человеку казалась Лорнау-младшему несколько кощунственной и циничной. К этому моменту он уже докурил папиросу и даже успел достать вторую. Понимая невозможность уйти от ответа, Альфонс убрал папиросу обратно в свой небольшой кожаный портсигар.

– Хорошо, я скажу тебе, – нервно произнес Альфонс, убирая портсигар в карман. – У Густава к тому моменту уже очень сильно развилась подагра, поэтому он не имел возможности активно заниматься руководством Малым шапито, поручив это дело мне. Но он был главой семьи, был тем стержнем, что скреплял всех нас, придавал нам сил и обеспечивал защитой от таких, как Фельон или Моррейн. Однако утрата дееспособности грозила, в самом худшем, отправкой Густава на пенсию без права дальнейшего проживания в цирке. Случись так – нашу семью быстро бы растоптали. Для того, чтобы этого не произошло, Густав решил действовать. Еще до того, как ноги его распухли, словно живот от водянки, он обратился к Буайяру с просьбой назначить его на какой-нибудь пост, связанный лишь с бумажной работой и не требующий передвижения по цирку. Старик думал неделю, после чего и произошла уже известная тебе история с должностью казначея. Поэтому я убежден в том, что, заняв пост казначея, мой брат преследовал только одну цель – обеспечить всей нашей семье возможность для дальнейшего безбедного существования в цирке, а в перспективе – и вне его.

Омар, внимательно выслушав Альфонса, в очередной раз убедился в его неподдельной честности и порядочности. Бен Али поднялся с тумбы, попросив друга сделать то же самое. Когда и Лорнау-младший встал с места, Омар крепко его обнял и поблагодарил за очень подробный рассказ о прошлом цирка.

– Знаешь, Омар, – завершал Альфонс, проходя с арабом за кулисы, – я убежден, что тебе уготована в цирке великая судьба. С твоего появления обитатели «Парадиза» словно начали медленно пробуждаться ото сна, в который их погрузили страх и гипнотическая иллюзорность, наведенные Сеньером. И сегодняшнее выступление людей, недовольных его решением, – только начало грядущих перемен, наступление которых уже неизбежно.

Обсудив несколько дополнительных технических вопросов, Омар и Альфонс прошли в комнату отдыха, чтобы перекусить перед выступлениями. Примерно в это же время в Малое шапито прибежал Клод, весь запыхавшийся (впрочем, как всегда) и чем-то недовольный. Он стал горячо рассказывать о маленьком количестве пришедших людей, о маленькой выручке, и, самое главное, ему было обидно, что очень небольшое число зрителей сможет узреть его дебют в качестве ведущего основной программы. Омар и Альфонс в ответ лишь рассмеялись, усадив Клода с собой за стол.

Весь последующий день ничего удивительного не происходило. Артисты выступали, зрители смотрели. Однако недовольство посетителей закрытием Большого шапито росло по мере наступления вечера, поскольку к вечеру в цирке оказалось свыше пяти тысяч человек, что несравнимо мало по отношению к пятницам или субботам. Чтобы хоть как-то задобрить людей, Фельон взял на себя смелость устроить вечернее представление на открытом воздухе. Целевой аудиторией сделали детей, как наиболее завлекаемых зрителей. Если шли дети – то за ними устремлялись и их родители, ведь не бросить же им своих любимых чад. Выступать же было поручено артистам на ходулях, клоунам в вычурных костюмах, театральным актерам, кукольникам и т.п. Совсем недавно начался Великий пост, а в Венеции карнавалы не проводились уже без четверти сотню лет, потому такая идея – провести в это воскресение небольшой вечерний карнавал – пришла Фельону сразу же. Когда об этой его инициативе узнал Хозяин, то высказался одобрительно о ней, сочтя подобное представление прекрасным отвлечением от закрытого Большого шапито. И хотя по религиозным соображениям уже требовалось соблюдать сорокадневный пост в честь грядущей Пасхи, на цирковой кухне готовились вкусности всех разновидностей: от лепешек и рогаликов, до молочных напитков с сахарным сиропом и яблок в карамели. На «карнавале одного вечера», как выразился Фельон, продавались разные игрушки