Операция «Светлана» - Михаил Постол

Граф подошел к окну, с минуту молчал.

«Разумем, — наконец произнес он. — Не умею говорить речи. Но я хочу помочь вам! Я собираю батальон!»

30. МЫ — СОЛДАТЫ ОДНОЙ АРМИИ

«Не ожидали, пан граф? Вы слышали, какое несчастье постигло этой ночью наших друзей немцев?» — «Ниц! Я не считаю швабов своими друзьями! С сентября тридцать девятого не считаю!» — «Снова шляхетский гонор, пап граф?» — «То не гонор, пан Торп! То любовь к Польше!»

Приезд в этот ранний час англичанина и Зелиньски был для графа не только неожиданным, но и неприятным. Из парка, только полчаса назад, едва начало сереть, отъехали три машины, увезли часть ночных гостей. С минуты на минуту мог зайти русский майор, чтоб договориться о действиях польского батальона в случае, если швабам удастся напасть на след детской колонны. Скавронскому почему-то не хотелось, чтоб тот встретился с визитерами из Лондона. Граф чувствовал себя неуверенно. Лондонские гости сковывали его. И когда Торп вновь поинтересовался, не знает ли он, что у немцев этой ночью выкрали целый лагерь, Скавронский совсем неожиданно для себя выпалил: «Знаю!» — И сердито засопел. — «Может пан граф знает, и кто это сделал?» — усмехнулся Торп. — «А цо пан выпытывает?» — граф в упор глянул в бесцветные глаза англичанина. Но не стал слушать ответа. С резвостью, несвойственной ему вообще, поднялся и быстро вышел.

В комнате для прислуги Скавронский отдал распоряжение Зосе: найти русского майора и предупредить, что у него незваные гости, пусть немного подождет.

Услышав тяжелые шаги возвращающегося хозяина, Торп поспешно сел. Все это время Зелиньски невозмутимо курил трубку, не выказывая никак своего отношения к происходящему. Торп молча ждал, пока Скавронский дойдет до стола и усядется в любимое кресло. Увидев, что тот устроился, заговорил жестко, сухо: «Пан граф, похоже забыл, с кем он имеет дело?» — «Да!» — встрепенулся Зелиньски, хотя не понял, куда клонит англичанин. И строго уставился на графа. «Прошу пана, — начал багроветь тот. — Это пан Торп забыл, что говорит с польским магнатом и офицером Польши!» Торп незаметно мигнул Зелиньски, и полковник послушно вступил в разговор: «Пан майор Скавронский! С вами говорит ваш командир, представитель пана премьера Миколайчика!»

Это возымело воздействие на графа. Он засопел, завозился в кресле и поднялся: «Слушаю пана полковника!» — «Вы сказали, что знаете, кто совершил нападение на лагерь. Так кто же?» — «Русские жолнежи, пан полковник!» — «Русские солдаты? — вскочил Торп. — Здесь были русские солдаты?»

Скавронский, набычившись, глянул на англичанина. Пан Торп правильно понял. Несчастных детей из этого ада спасли русские жолнежи. «Какой, черт вас возьми, ад? Немцы как культурная и богатая нация пошли на невиданные жертвы, чтобы спасти умирающих от голода детей этих русских дикарей, а вы…» — «Польских детей в Лодзи тоже спасали от голода? Одиннадцать тысяч польских мальчишек и девчонок умертвила культурная немка шарфюрер Ильза Кнопф — это тоже дети дикарей? Поляки — тоже дикари?» — «Какая Кнопф? Какая Лодзь? Я вас арестую, пан Скавронский!» — Торп даже сжал кулаки.

Тот величественно усмехнулся: «У пана Торпа заскок в мозгах. Не я у пана в гостях, в его Лондоне, а он — в моем родовом замке. И должен огорчить: через час здесь будут жолнежи моего батальона!»

Зелиньски шагнул в изумлении к графу: «Вы собираете батальон? Что за причина?» — «Борьба с оккупантами, пан полковник!» — «Я вас не разумею, пан майор. Кто вам приказал собрать батальон да еще вести какую-то борьбу с какими-то оккупантами?» — «Честь гражданина Польши, пан полковник!»

В перепалку вмешался пришедший в себя Торп: «Давайте, господа, успокоимся. И поговорим как братья в священной борьбе за великую и свободную Польшу». Сели по своим местам. Торп казался спокойным. Хотя внутри все клокотало, он уже взял себя в руки и решил изменить тон разговора с неожиданно взбунтовавшимся поляком, обычно покладистым и послушным. Все-таки в руках у того сила, которая крайне нужна здесь. Особенно если предугадывать скорый приход в Польшу русской армии.

«Прошу пана графа извинить меня за несдержанность, — тихо начал Торп. — Мы — солдаты одной армии. Мы боремся за свободу Польши! Между нами не может быть разногласий, недомолвок. Верно? Будем же говорить как соратники, как солдаты одной армии. Расскажите, что вам известно о нападении на лагерь?» Пан Юзеф посопел, глянул на гостей с сомнением из-под насупленных бровей и начал рассказывать.

Зелиньски пристально смотрел на графа, словно гипнотизировал его. Торп же изображал полнейшую благожелательность, то и дело поддакивал, где надо, восхищался, ужасался, сокрушенно вздыхал. «Значит, вы пообещали русскому офицеру, что ваш батальон будет прикрывать дорогу в лес? — спросил он, едва граф закончил рассказ. — Я восхищен вами! Поляк спасает русских! Тех русских, что столько веков издевались над Польшей!» — «Я хочу спасти детей, пан Торп!» — «Не будем спорить о деталях. Вы благородный человек! Я непременно расскажу о вашем поступке не только пану Миколайчику, но сэру Уинстону Черчиллю! Вы уже обо всем условились с русскими?» — «Ниц, — спохватился граф. — Мне нужно идти. Он меня ждет». И тяжело поднявшись, направился к дверям.

«А вы знаете, что гестапо арестовало вашего радиста? — небрежно бросил вдогонку Торп. — Да, пан Скавронский, он арестован!» Пан Юзеф неуверенно шагнул к Торпу. Но ведь он должен сегодня принять важное сообщение из Лондона. Позавчера поступило предупреждение… Может, не его радиста. Не Всеслава, не Грача? «Грача, — вздохнул англичанин, — именно Грача! Пану графу ведь известно, что у него есть человек в гестапо». — «Так, может, этот человек, — ухватился Скавронский, — поможет вызволить Грача». Торп опять вздохнул: «Грач в Белостоке. Возможно, уже расстрелян. Но можно попросить связи у русских. У них же есть радист. И наверняка не один. Договориться, что после передачи радиста доставят, куда они скажут». — «Да, да! У меня есть… Впрочем». И граф заспешил из кабинета.

31. СЕРДЦЕ НИЧЕГО НЕ ПОДСКАЗАЛО

Первую группу детей еще ночью удалось доставить на поляну, где их уже ждали самолеты. Со второй получилось хуже. На этот раз машины пришлось вскоре бросить, кончился бензин. Кроме того, над лесом несколько раз пролетел самолет. Он явно кого-то высматривал. Нужно было сделать все, чтобы немцы как можно позже напали на след колонны.

Часть детей посадили на партизанские подводы. Остальные пошли пешком. Время от времени они менялись с теми, кто ехал на подводах. Машины загнали в болото.

И хотя была договоренность с графом Скавронским, что дорогу преследователям прикроет батальон акковцев и уведет их в сторону, Терлыч в прикрытие поставил своих бойцов, а по флангам — отряд батьки Апанаса. Не потому, что не доверял поляку, а просто хорошо знал превратности войны, где всякое бывает.

Вилли Гартнер на мотоцикле поехал в лагерь, который перебрался на поляну, где принимали самолеты. Через три часа он привез радистку Кушнир. Доложил, что самолеты сели в бригаде Железняка, у партизан. Детей высадили и вернулись за остальными. Значит, подумал Терлыч, если немцы и разнюхают про самолеты, они их будут ждать попозже и совсем с другой стороны.

Алексей повернулся к радистке, молча стоявшей у рюкзака с рацией. Сколько раз за эти дни ему хотелось подойти к ней, царевне Несмеяне из его голубой сказки, и сказать такие трудные, такие важные слова! Сказать — и уйти. Пусть как хочет, так и решает. У нее, похоже, что-то намечается с Весеньевым. Они часто вместе.

Вот сказать бы ей это сейчас. И он сказал: «Вас сейчас повезут к графу Скавронскому, сержант. Проведете сеанс связи — и возвратитесь. Мы будем ждать вас. Вилли знает, где. Ваш напарник, вы знаете, вышел из строя. А это надо. — И неожиданно для себя дрогнувшим голосом добавил: — Оленька! Ты… береги себя! Я пошлю с тобой Яшку Чобота». — «Хорошо!» — откликнулась тихо, словно эхо. Она ждала. Ждала еще его слов. Таких же теплых, тревожных. Он поднял на нее хмурые, измученные глаза, перевел дух: «В общем, когда вернешься, я тебе что-то скажу». — «Я тоже… Я тоже, как вернусь, что-то скажу вам, Алексей Иванович! До свидания!» И быстрыми шажками заскользила к терпеливо ожидающему на мотоцикле Вилли. Оглянулась — и кивнула головой. С другой стороны к мотоциклу спешил Яшка Чобот.

32. ЗДЕСЬ ПАН ХЕЛЕМСКИЙ?

Торп пристально смотрел графу прямо в глаза: «Какие у вас, пан Скавронский, сигналы для отхода?» — «Связные передадут фразу: «Здесь пан Хелемский?» Торп прошелся по кабинету, приблизился к полковнику, хмурой вороной торчащему в кресле в углу: «Время?» Зелиньски вздрогнул, повел головой из стороны в сторону, словно ему давил воротник рубашки: «Да».

Торп решительно повернулся к Скавронскому и заговорил твердым голосом человека, привыкшего распоряжаться: «Итак, пан граф, отправляйте связных в батальон. Давайте сигнал на отход. Через час здесь будут части СС — бригады. Замок графа Скавронского должен быть вне подозрений». Тот перевел непонимающие глаза на полковника. Но Зелиньски скучающе глядел в окно. «Но батальон прикрывает колонну детей!» — возмутился граф. — «Вы самовольно взялись за эту ненужную Польше операцию! Прикрываете отход русских! Вам нет дела до того, что будет с детьми. Важно сохранить батальон, не допустить жертв в нем!» — «Тем более русские дети, — подал голос Зелиньски. — Почему польские парни должны гибнуть из-за каких-то русских щенков? Когда их банды вторгнутся в Польшу, у ваших парней еще будет возможность защитить детей. Польских детей от русских насильников».