Неизвестная. Книга первая - Олег Гончаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На сцену, едва не столкнувшись с куплетистом, вышел человек в тщательно отглаженном офицерском френче, в надраенных сапогах и портупее. На рукаве френча отчетливо виднелась серебристая нашивка о ранении. Только погон не хватало, а так – вылитый враг трудового нарда, из тех, кто скапливает свои черные силы на подступах к колыбели мировой революции.
«Как это так?» – подумал в тот момент Исаев, он же, если помните, Владимиров, он же… А впрочем, всему свое время.
– Кой черт сюда занес эту гниду?! – крикнул Карась и презрительно загудел, словно гудок буксира. – Долой!
И опешившие было морячки подхватили.
Недовольный гудеж наполнил актовую залу бывшего офицерского собрания. Так здесь в последний раз гудели накануне Великой войны, когда подвыпивший Шаляпин объявил господам офицерам, что они глупцы, если ратуют за вступление матушки-России в дурацкую европейскую бойню, и прямо перед выходом отказался давать концерт.
На этот раз гудеж был гораздо сильнее.
– Сволота офицерская!
– Контра!
– Кто его сюда пустил?!
– В ЧК его!
– В Петропавловку!
– Да мы его прямо здесь порешим…
Зал разошелся не на шутку. Красногвардейцы-охранники на всякий случай скинули с плеч винтовки, а один из них передернул затвор. Но люди этого словно и не заметили. Пропитанный ароматом свежевыпеченного хлеба, воздух зала вдруг наполнился тревогой, и Константину показалось, что он кожей чувствует, как ярость здесь набухает, вскипает и вот-вот обрушится на стоящего на сцене офицера.
А человек на сцене снял фуражку, отдал ее боцману и невозмутимо вышел на авансцену. Он с интересом стал разглядывать клокочущий зал. Косте подумалось, что так обычно разглядывают заморских зверушек или пестрых рыбок в аквариуме. Ему стало от этого не по себе, и холодок недавнего страха вновь шевельнулся в животе.
Гул в зале достиг своего форте-фортисимо, когда офицер вдруг улыбнулся, взъерошил жесткий ежик седеющих волос на голове, пригладил щегольские усы, сладко потянулся, словно только что пробудился ото сна, развел руки широко в стороны и очень громко хлопнул ладонью о ладонь.
Постоял немного и хлопнул второй раз.
Люди в зале совершенно не ожидали такого. Их недовольство словно наткнулось на что-то неправильное, неестественное и совершенно неуместное здесь и в эту минуту…
А человек в третий раз хлопнул звонко и отчетливо, и недавнее негодование зрителей сменилось удивлением и любопытством.
– Чего это он? – перестав гудеть, спросил Карась.
А Кузминкин отчего-то вспотел и прошептал:
– Где же я его видел?
После четвертого хлопка в зале воцарилась абсолютно не свойственная этому месту тишина. Революционные моряки, морские волки, буревестники мировой революции как один в недоумении и ожидании уставились на этого странного офицера.
А он постоял мгновение, словно наслаждаясь звенящей тишиной… Потом оглядел притихших зрителей, зачем-то учтиво кивнул Константинову, отчего тот еще больше съежился и вдавился в спинку кресла, а потом улыбнулся и сказал:
– Спасибо, товарищи, за столь теплый прием.
А потом…
Потом он четыре с половиной часа рассказывал голодным, озлобленным, затуманенным кокаином морякам об истории древних цивилизаций. О том, как в незапамятные годы наши предки достигли коммунизма, и как над всей землей воссияло солнце свободы, равенства и братства. О том, каких высот достигло познание природы в том счастливом и справедливом обществе. Как предки тех самых моряков, которые собрались в этом зале, свободно летали по воздуху на своих огненных колесницах, как накапливали токи самой земли в огромных пирамидах, как силой мысли плавили гранит и перебрасывали невообразимые глыбы на немыслимые расстояния…
– А потом все кончилось, – негромко сказал лектор. – Случилась катастрофа вселенского масштаба.
И зал разочарованно выдохнул.
– Но крупицы знаний древних гигантов сохранились до наших дней, – успокоил моряков лектор. – И мы знаем, где их искать. И мы их найдем, товарищи. Мы с вами их добудем, с их помощью очистим землю от всяческой мерзости, и тогда вновь наступит время всеобщего счастья! Время Всемирной Коммунистической Федерации!
И зал взорвался овацией.
В едином порыве революционные моряки вставали с мест и стоя аплодировали этому странному офицеру, которого еще совсем недавно хотели поставить к стенке, а теперь были готовы идти за ним на поиски знания древних.
Костя с удивлением осознал, что неистово хлопает в ладоши вместе со всеми. В этот миг он почувствовал себя частью чего-то большого и важного, и стало ему очень спокойно. И страх прошел.
– Это знание, – продолжал лектор, как только зал немного притих, – сокрыто в тайных подземельях далекой страны Шамбалы, где мудрые учителя человечества оберегают их от капиталистического зла. Древняя наука, или Дюн Хор…
От этого самого «Дюн Хор» по телу Владимирова пробежала волна дрожи, словно молнией пронзило – да прямо в темя и до самых пяток.
А товарища Кузминкина и вовсе передернуло так, словно он вместо стакана холодного первача жахнул теплого керосина. И промелькнула у Кузминкина перед глазами картинка, а на ней – стылый подъезд, девка голая и жилец, офицер-недобиток.
– Так вот ты кто…
И тут заметил Кузминкин, что мичманочка того странного, что ему сразу не понравился, так же, как и его самого, тряхнуло. И посмотрел он на Владимирова, а Костя посмотрел на него. И что-то поняли они вдруг и отвернулись друг от друга.
А офицер со сцены еще целый час вещал о том, как сложно живется пролетариату Шамбалы, со всех сторон окруженной британскими колониалистами. Как нужно подать руку помощи братскому народу. О том, как…
У лектора это хорошо получилось.
Так хорошо, что уже далеко за полночь, когда он наконец закончил свою лекцию, в набитом до отказа зале был создан Особый Комитет Революционных Моряков Балтфлота по освобождению пролетариата Шамбалы от гнета мировой буржуазии. Было составлено требование в петроградскую чрезвычайную комиссию о создании и отправке добровольческой бригады на помощь хранителям древних знаний Дюн Хор.
«Что за бред», – подумал Максим Максимович Исаев, он же, Константин Константинович Владимиров, когда поймал себя на том, что стоит в длинной очереди из возбужденных моряков, готовых записаться в добровольческий батальон бригады «Красная Шамбала».
А лектор спокойно огладил усы, взъерошил на затылке подернутую сединой щетку волос, забрал у боцмана-ведущего фуражку, взял сверток с хлебом и селедкой и через кулисы направился к служебному выходу.
Здесь его и перехватил запыхавшийся Владимиров.
– Простите великодушно, – окликнул он офицера.
Тот остановился и взглянул на мичмана.
– Слушаю вас.
И Костя стушевался, растеряно оглянулся. Взгляд его задержался на нашивке за ранение, и он, наконец, спросил:
– Где это вас?
– Под Августовом, на севере Польши, – сказал офицер. – В девятьсот пятнадцатом.
– Извините… Разрешите представиться, – Костя взглянул офицеру в глаза. – Владимиров, Константин Константинович.
– Барченко, – в свою очередь назвался офицер и не отвел взгляда. – Александр Васильевич. Чем обязан?
– Александр Васильевич, ради бога… что это было?
– Вы о чем?
– О вашей лекции.
– И откуда вы знаете про Дюн Хор?! – из полутьмы коридора на свет вышел товарищ Кузминкин.
Барченко сверху вниз оглядел моряка, бросил быстрый взгляд на Владимирова.
– А вы, товарищи, собственно, кто?
И они оба, не сговариваясь, выдохнули:
– ЧК!
И удивленно посмотрели друг на друга.
– Что же… – понимающе кивнул Барченко и покрепче перехватил сверток с едой. – Пойдемте.
– Вы не так поняли, – Константин поправил мичманку. – Мы… Вы где живете?
– Я? – Барченко пожал плечами. – Мы с женой сейчас квартируем в буддийском дацане…
– Тот, что на Приморском? – деловито спросил Кузминкин.
– Точно так, в Старой Деревне, – кивнул офицер и добавил: – Там не так голодно.
– Это часа два ходу, – Владимиров шагнул к двери. – Александр Васильевич, позвольте вас сопроводить.
– У нас тут кое-какие вопросы имеются, – деловито сказал Кузминкин.
– Что ж… извольте.
*****
Изнуренный тревожным ожиданием, город старался забыться в коротком сне, чтобы хоть на мгновение задавить в себе мысли о еде и страхе за завтрашний день. Красный террор и беспросветный, ставший хроническим голод загнали обывателей в норы квартир. Тех, кто еще остался. Тех, кому некуда было бежать. Пусто было той ночью на Лиговском, и на Выборгской набережной было пусто.
Словно мираж, словно невероятный морок, как вспышка памяти в затянувшемся кошмаре реальности, прямо посредине пустой темной мостовой непринужденно и даже несколько вальяжно вышагивал бравый офицер и что-то оживленно рассказывал, подкрепляя свои слова широкими жестами. Рядом с офицером шел молоденький мичман, который с восторженностью щенка смотрел на офицера, кивал, соглашаясь со сказанным, и изредка поглядывал на третьего спутника – бравого моряка. Моряк так же внимательно слушал говорившего, изредка пытался вставить какое-то слово, но когда ему представлялась такая возможность, только раздувал щеки и многозначительно вздыхал.
