Игла бессмертия (СИ) - Бовичев Дмитрий

— Что, Тихон Лазаревич, не поможешь ли ты ещё, не попаришь ли меня? А то зазря жар пропадает.

— А как же муж? — глупо моргая, спросил герой-полюбовник.

— А что же он? Люди-то и хлебом делятся, неужто он жены пожалеет? Нет, скупцом он никогда не был.

С этими словами чаровница прильнула к Тихону всем телом: тяжёлыми грудями, тёплым животом, округлыми бёдрами и сама в губы поцеловала. Пришлось гостю ещё попотеть.

А после баньки был и стол, и рюмка вина, и мягкая перина, и снова жаркие объятия.

Устав от любовных трудов, Тихон возлежал челом на пышных персях Прасковьи, когда ему вспомнился наказ барина.

— Голубушка, скажи, а нет ли в вашем городке ведьм или гадалок? — спросил он сонно.

— Ведьм? Всякое болтают, люди бывают завистливы и злы, — ответила Прасковья и после недолгой паузы, улыбнувшись, добавила: — Кто и меня так кличет.

И в глубине её глаз блеснул зелёный огонёк. Однако ж Тихон этого уже не заметил, он сладко спал.

Утро следующего дня застало барина и слугу в разных местах и разных состояниях. Тихон посапывал на перине, а Воронцов, упавши ночью с лавки, спал на полу общей залы трактира; старушка стряпуха, услыхав шум, заботливо укрыла постояльца одеялом да подвинула поближе порожнюю кадку.

— Тихон, — простонал Георгий, проснувшись. — Ти-ихо-он!

Но голос его был так слаб, что никто не отозвался.

— О-о-о…

Голова разламывалась на части. Желая облегчить свои страдания, болящий осторожно сжал её руками, но, видно, в разломы не попал, так как боль лишь усилилась, к тому же его замутило.

— О-о-о… Ти-и-хон…

— Отведайте, барин, рассолу с ледника — первое средство недобрым утром, — послышался откуда-то со стороны ног голос старушки.

Сухая костлявая рука, показавшаяся дланью самой смерти, тихонько приподняла хрупкую голову и поднесла к губам горлышко кувшина. Холодная солёная жидкость показалась истинной амброзией, и Воронцов даже смог сесть.

— Уф… Спасибо, мать!

— На здоровье, барин, на здоровье. Ванюшку отослала за слугой вашим, скоро придут.

— Который час?

— К серёдке уж день повернул.

— Да-а…

Завершение ассамблеи терялось в плотном тумане, из которого островками выплывали разрозненные эпизоды. Здравицы и прочие тосты совершенно сразили его вчера, пусть он и не пил водки, ограничившись лишь французскими винами.

— Ушицы пустой не изволите? Тоже помогает. Или рюмку хлебного вина?

— Нет-нет, лучше принеси воды и вели седлать лошадей.

— Сделаю, барин, все сделаю.

Спустя полчаса явился хорошо выспавшийся и довольный как кот Тихон.

— Здравствуйте, барин, на все времена! — звучно поприветствовал он хозяина.

Слова ударили по вискам, и Георгий сморщился.

— Говори тише, набат пожарный. Собирай вещи, выезжаем.

— Да как же это, ваше высокородие, — как всегда в волнении, слуга повысил хозяина сразу на два ранга, но говорить стал шёпотом, для большей тишины ссутулив плечи. — Вон, с лица вы спавши, хвораете, да разве можно так в дорогу?

— Сам дурак, что на ассамблею поехал — самому и расхлёбывать. Давай не артачься, а собирайся.

— Обернусь тогда до Прасковьюшки — вещички свои заберу.

На лёгких рысях Тихон побежал обратно, а за два двора до заветного дома шаг сбавил и приблизился степенно.

— Уже вернулся, свет мой, Тихон Лазаревич? — с поклоном встретила гостя хозяйка.

— Нет, голубушка, уезжаю я, проститься забежал.

— Как же так?

— Барин торопит, сей час — собираться, второй — отправляться…

— Зачем же он так спешит?

— Дело государево, да и… вправду спешит, уж я ему пенял, да без толку, — пожаловался столичный гость. — Вот и теперь, после ассамблеи нездоров, ан всё равно погоняет.

— А что ж за дела такие?

— И не спрашивай, душенька, дела тёмные. — Полюбовник склонился к уху Прасковьи и важно прошептал: — Нечистая сила! С нею барин мой борется.

— Батюшки, как интересно. И ты с ним, Тихон Лазаревич?

— Я? Я-то нет, куда мне…

Прасковья улыбнулась и погладила кавалера по голове, будто любимого кота.

— Говоришь, похмелка его ласкает? Есть у меня доброе средство, обожди тут, Тихон Лазаревич.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хозяйка юркнула сени, на бегу прибрала порожний горшочек, и в избу. Внутри отворила лаз и по длинной приставной лестнице скоренько сошла в тёмный подпол, оказавшийся и выше, и шире светлицы. Стены его были увиты толстыми корнями так плотно, будто бы сверху рос непролазный бор; в щелях и завитках их были рассованы кубышки, горшочки, туески и даже несколько стеклянных пузырьков. Кабы хозяюшка запаслась лучиной или каганцом, то по углам пещеры можно было б разглядеть всякие вещи: и лошадиный хомут с колокольцами, и витой канделябр, и венец на крышу в виде резной бараньей головы, и даже наковальню. Главной же достопримечательностью мог бы считаться расположившийся точно под проёмом лаза большой чугунный котёл на тонких кованых опорах в виде куриных лап. Таких он был размеров, что, казалось, положи туда трёх баранов — всех за раз сваришь.

Но нынче владелица не уделила всему этому внимания и припала к корням-полочкам. Замерев на мгновение и закрыв глаза — хотя вокруг и так не было ни огонька — она стала метаться вдоль стены и ощупывать вместилища своих зелий и порошков. Из-под закрытых век, просвечивая сквозь кожу, показалось зелёное свечение. В тот же миг волосы ведьмы распустились и стали помогать: разбившись на подвижные пряди, касались то одной кубышки, то другой; даже гашник с передником и подолом платья зашевелились, завились и потянулись к стене, стараясь пособить хозяйке.

Если бы простодушный Тихон взглянул сейчас на свою зазнобушку, то, пожалуй, не избежал бы медвежьей болезни.

Поиск много времени не занял, и нужные кубышки и туески повисли вокруг, нанизанные на ветви волос. Прасковья стала открывать крышечки и шумно, широко раздувая ноздри, вдыхать запахи. Воздух в подполе не был затхлым, а, наоборот, источал свежесть сырой земли, какая бывает на только вспаханном поле после дождя, и потому каждый сторонний дух чувствовался особенно остро. Какие-то порошки она ссыпала в горшочек щедро, какие-то отмеряла щепотками, сопровождая каждое движение неразборчивым бормотанием. В конце действа залила смесь водой, и снадобье было сотворено.

Легко, будто девчонка, взбежала колдунья по лестнице, да так быстро, что косы её едва успели заплестись и уложиться обратно под кичку.

— Вот — питьё нутро наладит и похмелку враз отвадит, будет барин попивать да оставит поспешать.

— Эк ты складно сейчас проворковала, голубушка. Поднесу ему, поднесу, вижу, что с душой ты о нём печёшься.

— Любопытно мне стало на твоего барина поглядеть. Ты поспешай, дружочек, а как господин поправится, тотчас и возвращайся ко мне.

И Тихон поспешил, да так, что совершенно позабыл, зачем приходил. Добежав до трактира, он застал Воронцова уже умывшимся, одевшимся и почти ожившим.

— Забрал вещи? Выезжаем.

— Э-эм… Вот, Георгий Петрович, выпейте снадобье, Прасковьюшка моя сотворила, от хвори враз избавит.

— Уже твоя Прасковьюшка? Ловок, хват, ну да мне уже легче.

— Ан всё ж испейте, она старалась.

— Так что же, она знахарка?

— Нет… гм… не знаю.

— Я ж просил тебя разузнать.

— Я-а-а… спросил у неё.

— И что же?

— Не… не п-помню.

Видок у слуги был, как у побитой собаки.

— Занятно. Дай-ка питьё.

Воронцов взял горшочек, откупорил и поднёс к носу.

— Запах приятный, но уж больно много туда намешано, — сказал он, чуть потрясывая кубышку и с сомнением разглядывая содержимое.

Послышался звук шагов, и Воронцов отвлёкся, а в следующее мгновение в трактир вошла племянница князя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Здравствуйте, Георгий Петрович.

— Доброго здоровья, Катерина Сергеевна, — поклонился кавалер.

Найдёнова подошла к столу и села, за ней прошла сопровождавшая её гувернантка и встала у стены.

— Простите мне мою смелость, Георгий Петрович. К сожалению, на балу я не смогла получить толику вашего внимания и потому решилась на визит.