Игла бессмертия (СИ) - Бовичев Дмитрий

— Я к вашим услугам, мадемуазель. — Воронцов опустился на лавку рядом, расположившись напротив собеседницы полубоком.

Гостья, казалось, смутилась и опустила взгляд на перчатки, которые теребила в руках.

— Я… я бы хотела узнать о придворной жизни. Вы, офицер лейб-гвардии её величества, должно быть, часто видите государыню.

— Да, случается, — офицер улыбнулся, — но я не светский лев, мадемуазель, а караулы и обходы дворца хоть и позволяют видеть императрицу, но лишь мельком. Правда, она каждый раз здоровается и с офицерами, и с солдатами, иногда спрашивает о здоровье, но и только.

— О, это чрезвычайно интересно! Но здесь душно.

Воронцов смутился, решив, что речь о запахе, оставшемся от его вчерашних похождений.

— Георгий Петрович, не согласились бы вы составить мне компанию на прогулке?

— Да-да, конечно! — Он был рад избежать конфуза.

В конце концов, небольшая прогулка не задержит надолго.

Спускаясь с крыльца, Найдёнова будто бы запнулась, ухватилась за подставленную руку и больше её не выпускала.

— Благодарю вас. Прогуляемся вдоль реки. — Барышня указала на здание дворянского собрания и добавила: — Удобная тропинка начинается сразу за «большим домом».

Тихон и гувернантка вышли следом и тенью двинулись в двух-трёх шагах позади.

— Большой дом? Откуда такое название?

— Мужики прозвали, а все подхватили. Как вам наш городок?

— Очень хороший, уютный, — ответил Воронцов, обходя лужу.

— Ха-ха, — невесело проронила спутница. — Не лукавьте, Георгий Петрович, за ним нет присмотра, он предоставлен сам себе.

— Хмм, — затруднился с ответом кавалер.

— Здесь всем управляет мой дядя, вы знали?

— Нет.

— Колосков ничего не делает без его позволения, да и вообще ничего не делает.

— Гм, какие смелые суждения у юной мадемуазель.

— У дурочки, вы хотели сказать?

— Нет, ни в коем случае. Но…

— Женщинам не положено высказываться о неустройствах государственных, это дело мужчин, — с грустью продолжила барышня.

Она смотрела перед собой, и разговор шёл будто бы отвлечённо. Беседующие и их провожатые уже вышли на широкую тропу, бегущую по высокому, покрытому травою речному берегу.

— Вы преувеличиваете.

— Нисколько, cette inégalité**, ведь у нас нет даже права выбрать себе спутника — мужа выбирает отец или брат, или… дядя.

— Таковы наши традиции, и, потом, отец не пожелает своему чаду злой доли. Скорее, напротив.

— Отец — быть может, а если вашу судьбу берётся определять дальний родственник, к тому же человек жестокий и алчный, даже страшный? — Найдёнова посмотрела на спутника, надеясь поймать взгляд Воронцова.

— Что ж, его выбор тоже не обязательно обернётся трагедией и тому есть немало примеров.

Воронцов рассуждал теоретически и даже небрежно, ему хотелось уже выехать, и взгляда он попросту не заметил.

— Как вы можете так говорить? А если тебя обещают, как прибавку к контракту, как награду за работу, словно вещь, красивую игрушку?

Найдёнова говорила всё ещё негромко, но с силой и возмущением. В глазах девушки вот-вот должны были появиться слёзы, когда Воронцов повернулся к ней.

— Простите… Я — осёл! Вам грозит несправедливость? — очнулся он и остановился.

— Не останавливайтесь! Агнес заметит и всё доложит князю!

— О!

— Да тише же! Не привлекайте внимания! Дядя, он… он имеет власть надо мной и пользуется этим.

Воронцов шёл теперь скованно, слушая и опасаясь сделать лишнее движение, а Найдёнова рассказывала свою историю.

— Моя матушка скончалась, когда мне было семь лет, и до пятнадцатилетия меня воспитывала тётка, женщина добросердечная, но скупая до низости. За матушкиным наследством, крохотной деревенькой в четыре двора, она глядела плохо — выжимала из крестьян барщину, и ко сроку моего вступления в права все разбежались, остались только пустые избы. Конечно, она была счастлива отправить меня к своему двоюродному брату, князю Борису Константиновичу, якобы для поиска подходящей партии. — Катерина Сергеевна глядела на реку, будто бы разговаривая сама с собой. — Но на ярмарку невест я не попала, ведь никакого поиска не было и нет. Мне тяжело говорить вам это, сударь, ведь мы, по сути, чужие люди, но я принуждена. — Барышня всё ещё не смотрела на спутника. — Князь располагает мною всецело, то есть как своей дворовой девкой… Я не княжеского рода, но дядя всем говорит обратное, затем лишь, чтобы поднять мою цену. Поверьте, недалёк тот день, когда я отправлюсь «погостить» к кому-нибудь из его торговых партнёров. Моё падение тогда будет окончательным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Найдёнова замолчала, и спутники шли какое-то время в тишине. Воронцов не представлял, чем он может помочь. В голове вертелся только поединок. Но дуэль… Даже если дуэль и сойдёт с рук, и его не повесят, то она точно поставит крест на дальнейшей карьере — Шешков не простит огласки.

— Это бесчестно, я… — начал Воронцов, так и не придя к какому-нибудь решению, просто молчать дальше означало признать себя то ли трусом, то ли мерзавцем.

— Понимаю, что не вправе обременять вас просьбами, — перебила его Найденова, и голос её, до того уверенный, сделался слабым и просительным. — Но я не прошу многого, только передайте мои слова её величеству, она женщина, она поймёт. А больше мне не у кого искать защиты…

От этих слов Георгий готов был провалиться сквозь землю. Его не просят быть спасителем, только курьером — какое гнусное облегчение!

— Я непременно передам вашу просьбу государыне, — вымученно проговорил он.

— Благодарю вас.

Найдёнова вновь подняла взор на кавалера, и на сей раз взгляды их соединились.

«Удивительно большие глаза», — подумалось Воронцову.

Казалось, если поглядеть в них подольше, то тёмный янтарь зрачка расширится, и ты провалишься в этот тёплый, манящий омут с головой. Лицо спутницы не было канонически красивым, скорее милым и симпатичным, но очи… они делали весь облик незабываемым, и Георгий впервые подумал о княжне как о привлекательной женщине, из-за которой, при других обстоятельствах, можно было бы и на дуэль вызвать.

— Когда вы возвращаетесь в Петербург?

— Не знаю, я ещё не начал того дела, за каким прибыл.

— Зачем же вы приехали?

— По государеву делу, подробностей поведать вам не могу — служба.

— Конечно, я понимаю. Мне пора возвращаться, пойдёмте к трактиру.

— Могу ли я чем-то ещё служить вам, Катерина Сергеевна? Право, я чувствую себя так, будто не подал руки утопающему.

— Не корите себя, Георгий Петрович, ведь нельзя же помочь всем. А чувство ваше выдаёт в вас благородного человека, и я этому очень рада. — Девушка впервые улыбнулась.

— Быть может, вам стоит отправиться в Петербург со мной? История из первых уст всегда звучит громче. А пока я завершу свои дела, вы могли бы подождать меня в Воронеже.

— О нет, вы не знаете князя, он не отпустит меня, и вы подвергнетесь опасности. Нет и не уговаривайте. Разве что, если вам не противно моё общество, то давайте и завтра предпримем прогулку — для меня выезд в город это глоток свежего воздуха.

— Ну что вы, Катерина Сергеевна, ну что вы. Мне очень приятно беседовать с вами. Однако дело требует моего скорейшего отъезда. Это и в ваших интересах — чем скорее я исполню свой долг, тем раньше смогу поведать её величеству вашу печальную историю.

Молодые люди уже были на площади, когда дверь трактира отворилась и оттуда вышла барышня — давешняя прелестница с ассамблеи и тоже в сопровождении пожилой компаньонки. Она начала спускаться и что-то говорила спутнице, а когда увидела гуляющих — остановилась в явном недоумении.

Найдёнова всю прогулку шла с Воронцовым под руку, а заметив девушку, взялась за него и второй рукой, и более в сторону трактира не смотрела.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Жаль, что вы не можете остаться, Георгий Петрович. С вами я чувствую себя под защитой. Прощайте.

— Прощайте, Катерина Сергеевна.

Найдёнова отстранилась и прошла в ожидавшую её коляску, а Воронцов ещё какое-то время смотрел ей вслед. На душе у него было тягостно оттого, что он не приложил всех сил для помощи, а отделался полумерами.