Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

Нет, Жак Оффенбах, Людовик Галеви и Анри Мельяк не были революционерами — по убеждениям. Джонатан Свифт тоже не помышлял о близости к солдатам Кромвеля, был сторонником тори, крайне правого крыла английской общественности. Но создал «Путешествия Гулливера», написанные якобы в подражание «Робинзону Крузо», якобы как сказочка и вызвавшие не просто злобу аристократии и буржуазии в Англии, а яростное улюлюканье; Свифта объявили безумцем, клеветником на все человечество. Его образы — лилипуты, йэху, лапутяне — стали политическими терминами.

Было бы нелепо обвинять Оффенбаха и его друзей в лицемерии: писали сатиру и дружили с вельможами, даже с императором. В истории известны и не такие казусы. Махровая реакционерка Екатерина II переписывалась с энциклопедистами: Д’Аламбером, Дидро, даже с Вольтером. С последним одно время дружил злейший враг прогресса прусский король Фридрих II. Конечно, нельзя не заметить разницы: Дидро отвечал императрице, не переставая оставаться Дидро, вождем просветителей. Галеви был в дружбе с Морни, разделяя политические убеждения царедворца. И все-таки — дела это не меняет.

Здесь читатель вправе остановить автора и задать, скорее всего, справедливый вопрос: «Так когда, наконец, вы окончательно определите свое отношение к создателям „Буфф Паризьен“? Михайловский категорически называет Оффенбаха великим сатириком, Ницше и другие отождествляют его с гигантами обличительной литературы. Вы в вашей книге приводите множество примеров, показывающих близость Оффенбаха к режиму, который он как бы высмеивал. Совместимо ли это: глумление над царями и ода в честь императора, написанная тем же Оффенбахом?»

Хотелось бы — пусть это будет повтором — снова заявить: это совместимо. Известны примеры из истории литературы и искусства. Замечательный испанский художник Франсиско Гойя, сын бедного крестьянина, стал любимым портретистом при дворе, вел самый беспорядочный образ жизни. Но именно ему принадлежат исполненные издевки многочисленные офорты и рисунки, знаменитые серии «Caprichos», и, пожалуй, редко кто из художников прошлого так измерзавил аристократию, как Гойя, друживший с вельможами.

Всем известно, что Мольеру благоволил Людовик XIV. Высмеивание комедиографом маркизов и святош стало возможным только потому, что король находил для себя выгодным унижать всех и все, кроме своей персоны. «Тартюф» заканчивается тем, что король разоблачает обман несомненного служителя церкви.

Повторим, Оффенбах близок к Мольеру, но не Мольер. До высот «Дон Жуана» и «Мизантропа» Галеви, Мельяк и Оффенбах не доходили. В творчестве Оффенбаха то же сочетание двух начал: желание угодить двору, парижской аудитории и — глумление над этой самой аудиторией и повелителями (конечно, не над Наполеоном III).

История человечества часто ставит на, казалось бы, несоответствующие места довольно странные персонажи. Пивовар Кромвель становится наследником королей. Мелкий адвокат из Арраса Максимилиан Робеспьер — вождем революции. На вершину их возвели не только, даже не столько личные воззрения, сколько огромная историческая волна, сметавшая режимы.

Деятели «Буфф Паризьен» оказались если не на гребне, то все же частью этой волны революционной стихии, их оперетты отвечали велению времени.

Пять сатирических оперетт («Орфей в аду», «Прекрасная Елена», «Синяя Борода», «Парижская жизнь» и «Великая герцогиня Герольштейнская») пользовались огромным успехом у зрителей. Но не меньшим успехом пользовались и другие оперетты Оффенбаха («Вер-Вер», «Остров Тюлипатан»), и тем не менее они в истории не остались. Скорее всего, потому, что не были опереттами в точном смысле слова. Не были сатирическими опереттами. Были только веселыми.

Здесь необходимо задуматься. Причисленная к «политическим опереттам» (и Михайловским и многими другими) «Перикола» также не схожа с «Еленой» или «Орфеем». Это — легко было бы сказать — тоже «комическая опера». Подлинно сатирического издевательства, несмотря на насмешки над «инкогнито» вице-короля и уловками его придворных, в ней почти нет. На первое место вышел лиризм. Но попробуйте написать историю жанра, вычеркнув «Периколу». Это одна из самых «опереточных» оперетт; ее принял весь мир, мелодиями из нее восхищались и будут восхищаться.

Мы говорим о «трех китах», о трех основных частях нового, рожденного Оффенбахом жанра. Отчасти это так, но только отчасти. Меньше всего стоит схематизировать: дескать, без наличия этих «китов», хотя бы двух из них, нет оперетты. Как бы не так! Дальнейшая история жанра подтвердила: можно обойтись даже без двух «китов», а оперетта останется. Никакой сатиры в блестящем мюзикле Джерри Германа «Хелло, Долли!», как и в «Еве» Легара, и в «Княгине чардаша» Кальмана, и в «Вольном ветре» Дунаевского, нет. Героиня «Хелло, Долли!» вовсе не блистательная красавица, ей уже за сорок. Остается третье — лиризм, его не изымешь ни из «Фиалки Монмартра», ни из «Моей прекрасной леди», ни из «Белой акации», но — скажем весело — «один кит погоды не делает».

Оффенбах предпочел бы не быть сатириком, но он был им. Владимир Маяковский говорил о себе как о «горлане главаре», атаковал «любовные чириканья», и первая его поэма — любовная поэма; тема любви проходит через двадцать лет его поэтической деятельности, и отрывки из последней поэмы («любовная лодка разбилась о быт») мы вправе включить в золотой фонд лирической русской поэзии.

Н. К. Михайловский, желая доказать, что Оффенбах — «разрушитель империи», даже комическую оперу «Разбойники» причислил к вершинам сатирической музыки. Это не совсем так: «Разбойники», несмотря на наличие в них превосходного хора карабинеров, ближе к комической опере типа «Фра-Дьяволо» Обера.

Но ничего не попишешь: автор статьи в «Русском богатстве» был стопроцентно прав. Оперетты Оффенбаха были не только музыкальным событием. Они были событием политической важности. «Если сравнительно очень скромный Оффенбах распространен в целых слоях общества и единовременно во всех концах Европы, то это потому, что ампутация предстоит большая».[6] Оффенбах дал новому жанру главное, необходимое для утверждения: его созвучность с шагами истории.

Глава четвертая. Главный персонаж

Нет, не Вторая империя во Франции создала или утвердила культ женщины (полагается добавить: с большой буквы). В разных обличьях, под сотней имен культ этот существовал во всех странах, во все времена — Прекрасные Дамы средневековья, метрессы королей XVII―XVIII веков. Поэтому было бы преувеличением приписать середине прошлого столетия возникновение этого культа. Но не стоит и приуменьшать особенности режима Наполеона III. Ранее говорилось о необычайно возросшем значении представительниц древнейшей в мире профессии именно в эпоху появления оперетты.

Вместо того чтобы приводить примеры, обратимся к литературе той же Франции в несколько более поздние годы. В последней четверти века Эмиль Золя создал широко известный цикл романов о семействе Ругон-Маккаров. Из двадцати романов треть связана с этим самым культом женщины («Добыча», «Его превосходительство Эжен Ругон», «Дамское счастье», «Кипящий