Салат из одуванчиков - Касаткина Елена

— Не пойму, чего так нервничать? — Рядом в пассажирском автобусе люди, как шпроты в банке, стояли, плотно прижимаясь друг к другу. Вытирая со лба пот, пожилой мужчина завистливо смотрел на неё с высоты своего положения. Лене стало стыдно, и она опустила глаза. — Мы сидим в комфортабельном прохладном салоне, слушаем приятную музыку и ещё чем-то недовольны. А люди мучаются в душном автобусе. Посмотри, мне кажется, у того мужчины в любую минуту может случиться инфаркт. Давай пропустим автобус вперёд.

— В таком возрасте в автобусах ездят только неудачники. — Сергеев даже не посмотрел в сторону несчастного. — Если мужик после тридцати всё ещё не заработал себе на тачку, он лох, и я не стану переживать по этому поводу.

— Ты серьёзно? Не думала, что ты такой циник.

— Просто я злюсь. Эти пробки сводят меня с ума. А когда я злюсь, меня несёт.

— Ещё и псих. — Лена отвернулась.

Пробка дёрнулась, освобождая пространство перед их автомобилем. Вадим покосился на автобус, нагнулся к Лене и впился губами в её губы. Автобус, воспользовавшись заминкой, скользнул в свободное пространство и фыркнул на прощание чёрным облаком выхлопного газа.

— Теперь ты довольна? — Вадим нажал на газ.

— Ты не безнадёжен. — Лена удовлетворённо заёрзала в кресле.

— А то!

Её лицо было лицом сказочного персонажа — правильный овал, острый носик, аккуратные ушки… Именно ушки привлекли внимание. У неё была полностью приросшая мочка. Совсем недавно Лена прочитала, что мочка — исключительно человеческая часть тела, ни у кого из животных мочек нет. Полностью приросшая мочка уха встречается примерно у 10% мальчиков и 21% девочек. Тогда ещё она подумала, что ни разу не встречала человека с приросшей мочкой, и вот. Чудной А. К., как было написано на табличке, повезло, она попала в эти проценты.

Посещать органы социальной защиты Рязанцевой ни разу в жизни не приходилось. Но всё когда-нибудь случается в первый раз, и ей очень хотелось, чтобы этот первый раз стал и последним тоже. Маленькая женщина с хвостиком на затылке совсем не соответствовала тому образу соцработника, полногрудой дамы средних лет с булкой из волос на макушке, который представлялся Рязанцевой. Вид изящной, молодой и привлекательной «мышки-норушки» сбил с толку.

— Я не совсем понимаю цель вашего визита. Что-то случилось? — «Мышка» вежливо указала на стул напротив себя.

— Не совсем, просто… — Лена замялась. — Родственники одного моего знакомого беспокоятся о его состоянии. Он не выходит на связь. И к нему не пускают.

— Дом инвалида, о котором вы говорите, сейчас на карантине. Один из пациентов заболел корью. Это опасное инфекционное заболевание, и действие администрации оправдано. — Взгляд «Мышки» был холодным и пристальным. — А почему пришли вы, а не родственники инвалида? Вы кто вообще?

Ей очень не хотелось этого делать, но пришлось.

— Я работаю в Следственном отделе. — Лена вынула и развернула удостоверение.

Глаза «Мышки» остались такими же холодными.

— Так вы ко мне с проверкой?

— Нет. Я в частном порядке интересуюсь. Пока.

— Ах, в частном! Ну так я вот что вам скажу. Эти так называемые родственники выбрасывают своих родных из дома, переваливая ответственность с себя на государство. А потом еще и чем-то недовольны. Наш дом инвалида — прекрасное учреждение, образец, можно сказать, там работают добрые, порядочные люди. Мы проверяем их с пристрастием, но там не к чему придраться. Везде чистота и порядок, замечательный парк, уход на высшем уровне.

— И всё за государственные деньги? Как им это удаётся? Мне представлялось, что финансирование таких учреждений всегда было, мягко говоря, недостаточным.

— Очень мягко говоря, — закивала головой Мышка. — Но Глафира Сергеевна Болунова — человек с предпринимательской жилкой, она не стала ждать милости от нашего государства. Она всё организовала так, что дом инвалида начал содержать себя сам.

— Как это? — Лена была ошарашена.

— Ну, это давно было, на стыке тысячелетий. Ей дом достался в конце девяностых, заброшенный, полуразвалившийся, никому не нужный. И за десять лет она превратила его в конфетку.

— Каким образом?

— Он только наполовину государственный. Строение состоит из двух корпусов. Один корпус принадлежит инвалидам, так сказать, от государства, а второй сдаётся в частном порядке.

— Что значит в частном порядке? За деньги?

— Да. Знаете, сколько желающих хоть на время отправить своих стариков куда-нибудь подальше, чтоб жить не мешали? Вот туда они их и отправляют. Глафира Сергеевна организовала там что-то типа пансионата. Условия содержания очень даже неплохие. И поверьте, «государственники» от этого только выигрывают, так как разницы в условиях содержания практически нет. Я лично проверяла. У нас всё под контролем. Таких образцовых мест днём с огнём… Вот закончится карантин, приглашу вас составить мне компанию, убедитесь сами. И успокойте своих знакомых, всё с их дедушкой в порядке.

«Мышка» махнула хвостиком и мило улыбнулась.

Глава восьмая

«Спешу сообщить, что влияние „эффекта плацебо“ на многие мыслительные процессы не следует недооценивать. Довольно яркой иллюстрацией этому стала опубликованная работа израильских специалистов из Института Вейцмана. Они продемонстрировали, что самовнушение может влиять даже на такую „неуловимую“ характеристику человека, как креативность. В ходе эксперимента добровольцам давали понюхать жидкость с запахом корицы, и те, кому сказали, что этот запах благотворно влияет на творческое мышление, действительно справлялись с творческими заданиями лучше. Впоследствии похожие результаты были получены в эксперименте, во время которого запах кофе помогал добровольцам эффективнее решать алгебраические задачи». — Умный дядечка в толстых роговых очках мусолил пальцами подбородок.

Агата Тихоновна отложила в сторону крючок. То, что ей сказала сегодня Лена, должно было подействовать на неё успокоительно. Всё подтвердилось. Карантин. Информация проверенная. Но не было ли это той самой ложкой корицы, тем самым плацебо, избавляющим её от сомнений и подозрений? Да, на какое-то время это сработало, но сейчас, глядя на ученого в телевизоре, Агата Тихоновна ощутила беспокойство. Сколько продлится карантин? Месяц? Два? И всё это время она будет находиться в неведении?

Дверь распахнулась, взлохмаченная дочь в белой ночной рубашке была похожа на привидение.

— Мама! — Оленька, не касаясь пола, пролетела расстояние от двери до телевизора и вжала кнопку. Комнату оглушила тишина. — Ты на время смотришь? Два часа ночи, а у тебя телевизор орёт на весь дом. Ты совесть имеешь? Это ты завтра будешь дрыхнуть полдня, а мне в шесть утра на работу вставать. И без того от жары уснуть невозможно, так ещё и ты!

— Ой, прости, дорогая, — пролепетала старушка. — Я задумалась.

— Задумалась?! Она задумалась! О чём тебе думать?

Агата Тихоновна пристыжено опустила глаза и принялась сматывать нитку в клубок. Её искореженные подагрой пальцы дрожали, нитка соскальзывала, клубок разваливался.

— Ну ладно, — смилостивилась дочь, — не спится тебе, скучно, хочется телевизор посмотреть, смотри, но почему надо, чтоб он орал, объясни мне. Так же оглохнуть можно. — Оленька устало опустилась на диван. — Или… Мама, может, у тебя возрастная тугоухость развилась?

— Может быть, — обиженно пробурчала Агата Тихоновна. — Ты же всё время на меня орёшь, мои барабанные перепонки тоже не железные.

— Ах, я ещё и виновата? Молодец, умеешь ты стрелки перевести.

Обе замолчали, и это молчание куда более красноречиво выражало назревшую, как гнойник, проблему.

Наконец дочь вздохнула и приобняла мать.

— Тяжело тебе, конечно, я понимаю, мы тут суетимся, дети галдят, ещё жара эта. Все мы на взводе. Нервничаем, психуем. Тебе надо отдохнуть. От нас отдохнуть. Давай я тебе путёвку возьму в пансионат. Хочешь, в тот, где ты весной отдыхала? Тебе же вроде понравилось. Или в санаторий какой-нибудь, а?