Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Такими фокусами я не занимался, — сказал он.
Бобу этого было вполне достаточно, и он собрался идти дальше. Но Яхонт не унимался.
— Почему же? — спросил он.
— Потому что колдовство — не игра. Мы, гонтийцы, не занимаемся чародейством ни ради забавы, ни ради похвальбы, — с надменным видом отвечал Гед.
— Но ради чего же вы колдуете? — допытывался Яхонт. — Ради денег?
— Нет! — крикнул в негодовании Гед.
Он не знал, что сказать, чтобы скрыть свое невежество и спасти свою гордыню. Тогда Яхонт засмеялся, и смех этот говорил, что у него превосходное настроение. Он пошел дальше, в обход холма Рок. Гед поплелся вслед за ним, сумрачный, уязвленный, понимая, что вел себя как дурак, но винил в этом одного Яхонта.
Ночью, лежа на соломенном матрасе и кутаясь в плащ, совсем один в своей крохотной, холодной, неосвещенной каменной келье, в мертвой тишине Большого Дома, он никак не мог уснуть из-за гнетущих мыслей о странности этого чужого места, о заклинаниях и чарах, которые витают вокруг. Сейчас он с радостью убежал бы куда-нибудь подальше от Рока. Но тут дверь растворилась, и Гед увидел Боба; над его головой покачивался голубоватый шар, таинственно мерцая чародейным светом и освещая ему путь. Боб спросил, нельзя ли ему войти, чтобы немного поболтать. Он расспрашивал Геда про Гонт, потом с большой нежностью заговорил про свой родной остров далеко в Восточном Просторе; он вспоминал, как столбы дыма от деревенских очагов по вечерам плывут над тихим морем между маленькими островками с такими смешными названиями — Корп, Копп и Хольп, Венвай и Вемиш, Иффиш, Коппиш и Снег. Потом он быстро начертил пальцем на каменном полу карту этих островов, чтобы показать Геду, как они расположены, и линии, проведенные им, слабо засияли, словно прорисованные серебряным карандашом, а потом погасли. Боб проучился в Школе уже три года и вскоре должен был получить степень колдуна. Способы исполнения фокусов простой магии занимали его не больше, чем птицу мысли о том, как следует двигать крыльями в полете. Но он владел искусством более важным, чем высшие таинства магии, которому не учили нигде, даже здесь — искусством доброты. С этой ночи он всю жизнь дарил Геду свою дружбу, честную и открытую, и Гед не отвергал ее, но и не мог ответить ему такой же любовью.
Но столь же дружелюбно Боб относился и к Яхонту, выставившему Геда круглым дураком в самый первый день на холме Рока. Гед так и не смог забыть унижения, но, похоже, не забывал о случившемся и Яхонт, который с тех пор всегда разговаривал с ним вежливо, но с неизменной насмешливой улыбочкой. Гордость не позволяла Геду терпеть пренебрежение и насмешки. И он поклялся, что еще покажет и Яхонту, и всем его друзьям, среди которых тот был как бы вожаком, как велика на самом деле его сила. Нужно было лишь дождаться своего часа. Ни один из них, умеющих творить такие удивительные фокусы, не мог похвастать, как, будучи совсем ребенком, волшебством спас от врага родную деревню. И это о нем написал Огион, что он станет величайшим из волшебников Гонта.
Гордыня побуждала его направлять все свои силы и волю на учение, и Гед старался как можно лучше исполнять все задания, чтобы в совершенстве знать историю, принципы и приемы магического искусства, которым учили одетые в серые плащи Учителя Рока. Всего Учителей было девять и обычно их называли просто Девяткой.
Каждый день он проводил несколько часов с Учителем Песнопений, изучая Деяния Героев и Поэмы Мудрых, начиная с древнейшей из всех песен «Сотворение Эи». После этого с дюжиной других мальчиков он шел на практические занятия к Учителю Ветродействия, который преподавал искусство управления ветрами и погодой. Весной и в начале лета они целые дни проводили в Бухте острова Рок под горячим слепящим солнцем. Сидя в легких лодочках, они учились направлять их в нужную сторону словом, без помощи весел; успокаивать волны, заговаривать обычный и вызывать волшебный ветер. Это было сложное и трудное искусство, и не раз в течение дня Гед набивал себе шишки на голове, стукаясь о борта лодочки, которая вдруг начинала плясать и вставала на дыбы от порыва ветра, налетавшего совсем с другой стороны, или вреза́лся в другую лодку, хотя в их распоряжении для маневрирования была целая бухта. Иногда мальчики, сидевшие в лодках по три человека, вдруг все оказывались в воде, отчаянно барахтаясь, когда лодку захлестывала неожиданная огромная волна, которую кто-то вызывал по ошибке. Другие занятия были поспокойнее. С Учителем Целения они ходили на экскурсии вдоль побережья, где разыскивали разные растения и узнавали их свойства. Учитель Рукотворения развивал у них ловкость рук и учил жонглерству и фокусам, а также начальным разделам Искусства Формотворения.
Все эти знания и приемы Гед усваивал легко, не прошло и месяца, как он превзошел по этим предметам мальчиков, которые занимались в Школе целый год. Особенно хорошо получались у него фокусы и иллюзии — они давались ему так легко, будто он родился на свет, уже зная все их секреты и тонкости, а теперь следовало только освежить их в памяти. Учитель Рукотворения, кроткий, беспечный старичок, бесконечно радовался изысканному остроумию и красоте преподаваемого им Искусства. Гед вначале испытывал к нему боязливое почтение, но вскоре освоился и постоянно приставал к старику, прося научить его одному заклинанию за другим, а тот улыбался Геду и показывал все, что он просил. Желая наконец отомстить Яхонту, Гед спросил однажды Учителя Рукотворения, когда они были одни во Дворе Видимостей:
— Учитель, мне кажется, что все эти заклинания и чары мало чем отличаются друг от друга по сути. Выучив одно, ты будешь знать и все остальные. Но вся беда в том, что стоит прекратить плетение заклинаний, как видение исчезает. Если, например, сделать алмаз величиной с эту гальку, — и Гед, легонько двинув кистью, превратил камень в алмаз, — что надо сделать, чтобы алмаз оставался алмазом? Можно ли замкнуть заклятье Формотворения так, чтобы сотворенная вещь больше не изменялась?
Учитель Рукотворения глянул на камень, который сверкал и лучился на ладони Геда, как одно из сокровищ Клада Дракона. Старик буркнул одно лишь слово:
— Толк!
И на руке Геда лежал уже
