Сады Луны - Стивен Эриксон

— Я не в форме для боя, но если хочешь подраться, милости прошу.

И снова Парану пришлось мысленно поблагодарить адъюнкта за то, с какой настырностью она его готовила: капитан ответил на чужом языке так же легко, как на родном.

— Нет. К дракам я утратил вкус. — Он наклонился в седле, помолчал, а затем ухмыльнулся, глядя на мула: — Этот могучий зверь, наверное, боевой мул?

Воин коротко хохотнул.

— Сам он в этом точно уверен, — сказал незнакомец. — Я готов разделить с тобой пищу, путник, если пожелаешь.

Капитан спешился и подошёл ближе.

— Меня зовут Паран, — сказал он, усаживаясь у костра.

Незнакомец тоже опустился на землю, так, чтобы их разделял костёр.

— Колл, — буркнул он, вытягивая перевязанную ногу. — Ты с севера?

— Из Генабариса вообще. Недавно провёл некоторое время в Крепи.

Колл приподнял брови.

— По виду — так ты наёмник, — проговорил он, — скорей всего, даже офицер. Говорят, там было очень жарко.

— Я немного опоздал, — признался Паран. — Увидел уже только развалины да горы мертвецов, так что готов поверить слухам. — Капитан помолчал и добавил: — В Крепи говорят, будто Лунное Семя теперь висит над Даруджистаном.

Колл хмыкнул и подбросил несколько веточек в огонь.

— Так и есть. — Колл указал на помятый котелок, стоявший на углях. — Там тушёное мясо. Угощайся, если голодный.

Паран почувствовал, что умирает с голоду, и с благодарностью принял предложение Колла. Пока капитан ел, пользуясь одолженной деревянной ложкой, он вздумал было спросить про рану воина. Но потом вспомнил то, чему его учили Когти. Когда играешь солдата, будь солдатом во всём. Никто не говорит о том, что очевидно. Если что-то бросается в глаза, делай вид, будто не видишь, жалуйся на погоду. Всё важное само всплывёт в свой час. Солдатам нечего ждать, так что терпение даётся им легко, зачастую это даже не терпение, а соревнование в равнодушии. Словом, Паран опустошил котелок, а Колл ждал и спокойно помалкивал, шевелил угли да иногда подбрасывал в огонь ветку-другую из огромной кучи валежника у себя за спиной — откуда тут взялись дрова, одни боги ведают.

Наконец Паран утёр губы рукавом и оттёр ложку так чисто, как мог, обходясь без воды. Он распрямился и рыгнул. Колл заговорил:

— В Даруджистан едешь?

— Да. А ты?

— Тоже туда доберусь за день-другой, хотя не могу сказать, что так уж жажду въехать в город на спине мула.

Паран посмотрел на запад.

— Ого, — проговорил он, прищурившись, — солнце скоро зайдёт. Не возражаешь, если я здесь заночую?

— Да пожалуйста!

Капитан поднялся и занялся лошадьми. Он подумал, не подождать ли ещё день, чтобы воин чуть окреп, а потом одолжить ему одну из лошадей. Если Паран въедет в город в компании местного, он получит некоторые преимущества — ему покажут дорогу, может, даже предоставят ночлег на день-два. К тому же за это время удастся что-нибудь разузнать. Разве один день что-нибудь значит? Возможно, но дело того стоит. Он стреножил виканских кобыл и оставил пастись рядом с мулом, а потом притащил седло к костру.

— Подумал тут о твоей проблеме, — сказал Паран, усаживаясь и опираясь спиной о седло. — Я с тобой поеду. Можешь пока взять вьючную лошадь.

Колл насторожился.

— Щедрое предложение.

Увидев подозрение во взгляде воина, Паран улыбнулся.

— Во-первых, лошадям не помешает отдохнуть денёк. Во-вторых, я никогда не бывал в Даруджистане, так что в обмен на мою так называемую «щедрость» я собираюсь донимать тебя расспросами эти два дня. А потом я заберу свою кобылу, ты пойдёшь своим путём, и если кто и окажется в большей выгоде, то я.

— Хочу тебя предупредить, Паран, я болтать попусту не люблю.

— А я всё равно рискну.

Колл подумал некоторое время.

— Худовы ляжки! От такого предложения только безумец откажется, верно? Не похоже, чтобы ты хотел воткнуть мне в спину нож. Не знаю, кто ты такой на самом деле, Паран. Хочешь скрывать — твоё дело. Только я всё равно буду задавать вопросы, а ты уж сам решай, врать или нет.

— Ну, это нас обоих касается, не так ли? — парировал капитан. — Хочешь, прямо скажу, кто я такой? Ладно, слушай, Колл. Я — дезертир из Малазанской армии в чине капитана. Ещё я много чего делал для Когтей, и как мне теперь видится, с этого все беды и начались. В любом случае с этим покончено. А, да, ещё одно: те, кто, на свою беду, ухитряются со мной сблизиться, обычно погибают.

Колл молчал, его глаза поблёскивали в свете костра и буравили Парана пристальным взглядом. Потом он надул щёки и глубоко вздохнул.

— Такая прямота — это просто вызов, верно? — Колл посмотрел в огонь, а затем опёрся на локти и поднял лицо к звёздам над головой. — Я родился в одной из благородных семей Даруджистана, единственный сын и наследник старинного, влиятельного рода. Меня ждал давно оговоренный брак, но я влюбился в другую женщину — жадную, властолюбивую женщину, хоть тогда и не понимал этого. — Колл горько улыбнулся. — В шлюху, если говорить прямо, да только большинство шлюх, которых я знаю, — дамы весьма приземлённые, а эта… такая извращённая душа, что и не вообразить. — Воин прикрыл рукой глаза. — В общем, я нарушил свои обязательства, расторг помолвку. Мой отец этого не пережил. Умер, когда я женился на Айстал — так эту шлюху звали, только она с тех пор сменила имя. — Колл хрипло рассмеялся, глядя в ночное небо. — Много времени ей не потребовалось. До сих пор не знаю, как она всё подстроила, скольких мужчин затащила в постель, чтобы купить их влияние, и как они действовали. Но однажды утром я проснулся и обнаружил, что меня лишили титула, лишили даже родовой фамилии. Усадьба принадлежала ей, деньги тоже, всё перешло к ней, и я ей стал не нужен…

Между ними языки пламени лизали сухие дрова. Паран молчал. Он чувствовал, что Колл ещё не закончил и сейчас мучительно выдавливает из себя слова.

— Только это было не самое худшее в её предательстве, Паран, — сказал он и наконец встретился глазами с капитаном. — О нет. Худшее случилось, когда я сбежал. Я мог бы бороться с ней. Может, даже победил бы. — На скулах Колла выпятились желваки — единственный знак мучительного чувства, который не сдержало самообладание. Затем воин продолжил сухим, ровным голосом: — Приятели, которых я знал десятки лет, перестали меня замечать. Для всех я умер. Они делали вид, что не слышат меня. Просто проходили мимо или не решались даже выйти к воротам, когда я являлся в их дом. Я умер, Паран, даже в городских архивах так написано. И я согласился. Сбежал. Исчез. Одно дело, когда друзья скорбят о твоей кончине прямо в твоём присутствии, и совсем другое — предать собственную жизнь, Паран. Но, как ты сказал, с этим покончено.