Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин

Касым почувствовал недоброе: как бы не отправили в командировку.

Из кабинета председателя он вышел печальный и подавленный.

Произошло неожиданное.

Старик в лисьем тымаке, держа в правой руке сложенный вдвое кнут, которым погоняют быков, заговорил прямо с порога:

— Где тот бетпельшер[79], что должен был ехать со мной смотреть отары?

— А у вас все готово?

Старик посмотрел вокруг себя, будто хотел пригласить всех в свидетели:

— Зачем спрашиваешь? Я весь день только тебя и жду!

Здоровенный счетовод начал что-то нашептывать на ухо секретарше, быстро поглядывая в сторону Касыма. Это его покоробило, и он решительно и громко приказал:

— Собирайтесь, аксакал!

Богатырское телосложение, уверенные движения и решительный голос Касыма заставили старика по-другому посмотреть на джигита.

— Правильно, сынок, чем быстрее, тем лучше, — согласился он угодливо.

Всю дорогу Касым не находил себе места, ерзая по широкому тарантасу, устланному прошлогодним, но еще свежим сеном. Перед его глазами стояла Каншаим.

— Что с тобой, сынок? — обеспокоенно спросил старик.

— Так, с непривычки, — нехотя ответил Касым.

Он ясно представил себе, как мучается, дожидаясь его, Каншаим, как зарождаются у нее сомнения насчет его порядочности, как, одетая, ложится она в постель и долго не может уснуть. И ему хотелось спрыгнуть с тарантаса и бежать, бежать к ее дому. Но долг и совесть удерживали от недостойных мальчишеских поступков. И он опрокинулся на сухое пахучее сено. «До чего же я глуп! Почему я не сказал ей, что уезжаю на джайляу? Если бы ты, старый хрыч, не поднял шума в конторе, все было бы по-другому!» — ругал Касым безбородого старика. И еще он с ненавистью вспомнил тех канцелярских сплетниц, которые издевались над ним исподтишка. Он настойчиво искал, на ком бы сорвать зло, и не находил, и от этого еще больше терзался.

…Казахи говорят, что «у беды сорок сородичей». Касым все лето пробыл на джайляу, а перед самым отъездом на центральную усадьбу получил телеграмму: «Мать тяжело больна, немедленно приезжай». И он отправился на ближайшую железнодорожную станцию.

Едва переступив порог родного дома, Касым с тревогой посмотрел на деревянную кровать. Увидев землистое, безжизненное лицо матери, он испугался. Но, присмотревшись, понял, что мать жива, она просто уснула. Ему стало до слез жалко ее, и он готов был, как в далеком детстве, броситься к ней, обнять и крикнуть: «Мама, родная! Это пришел твой любимый шалун. Не умирай, я люблю тебя и никогда не отдам проклятой смерти!» Но рядом с кроватью сидела молчаливая девушка в белом халате. Она была хорошенькая, но очень усталая, видимо, от недосыпания. Девушка внимательно посмотрела на него большими раскосыми глазами и снова опустила голову. Касым поспешно прошел в другую комнату. Навстречу ему с криком «Коке!» кинулся его единственный младший брат.

— Тише! Не разговаривайте так громко. За девять дней ваша мать в первый раз заснула, — строго предупредила девушка.

— Простите!

— Коке, это наша Каншаим-апай! — с какой-то гордостью произнес Ташим и подвел к ней брата, давая понять, чтобы они познакомились. Девушка-врач не очень охотно протянула ему руку. Бывают люди, которые всю жизнь ловят рыбу и не переносят ее запаха. Касым, будучи ветеринаром, не любил запаха лекарств. И потому рука девушки, пропитанная этим неприятным запахом, подействовала на него раздражающе. Но он постарался уговорить себя: «Скажи спасибо, что благодаря лекарствам мать осталась жива». И тихо, почти шепотом, стал расспрашивать девушку о состоянии матери, о диагнозе, о том, скоро ли она выздоровеет.

— Критический момент позади. Теперь она обязательно поправится, — уверенно ответила врач.

— Коке, коке, за эти девять дней Каншаим-апай не отходила от матери ни на шаг, — восторженно зашептал Ташим. В его голосе слышались и радость встречи со старшим братом, приехавшим в такой трудный момент, и уверенность, что мать скоро встанет на ноги, и благодарность этой чудесной девушке, вылечившей старую женщину.

— Ташим, тебе пора спать, — строго напомнила Каншаим. — Завтра проспишь школу.

И этот озорник, который плохо слушался не только мать, но и брата, покорно отправился спать.

Касым сел у ног матери и задумался. «Каншаим, Каншаим… — повторял он про себя. — Неужели всех казашек по имени Каншаим аллах создает такими вот прелестными и умными?»

Прошло больше месяца, пока мать Байбосыновых встала на ноги. Касым, как маленький, обнял ее и уткнулся ей в колени. Мать со слезами на глазах нежно гладила жесткие волосы своего первенца.

— Касым, я очень благодарна этой чудесной девушке. Дай аллах, чтобы моя сноха была такой же сердечной, как она. Теперь не бойся, я еще поживу. Пригласил бы ты ее, да погуляли бы вместе.

Касым и до этого каждый вечер провожал девушку. Но говорить им было не о чем — перекинутся замечаниями о том о сем и — в стороны. Как-то Каншаим упрекнула его за то, что он не узнал ее, хотя они кончали одну школу. Правда, она училась пятью классами ниже, но его хорошо знала. Каншаим вспомнила, как однажды на льду Касым подрался с мальчишкой намного старше и одолел его.

— Как сейчас, должно быть, хорошо на берегу Тузды-Куля! — вроде бы невзначай вздохнула девушка.

Касым любил это озеро. В детстве на его берегах он ощутил красоту родного края, нежился в лучах щедрого солнца, там он учился плавать, подолгу оставаться под водой, познавал нехитрое, но своеобразное рыбацкое дело, изучал повадки разных рыб. Он явственно увидел огонек вечернего костра, отчетливо вспомнил и запах кизячного дыма, и аромат ухи. Хорошо было, продрогнув, с синими губами, будто только что ел карамык[80], упасть на белый горячий песок! А потом самозабвенно поиграть в асыки[81] на приозерных, гладких, как доска, такырах[82]. А пионерские лагеря на берегах! Какие горячие сражения завязывались между «красными» и «белыми» в высоких песчаных холмах!

За воспоминаниями они не заметили, как вышли на окраину аула., Отсюда