Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин

— Дорогой друг, — вмешался в разговор Танаубай, — выпьешь стаканчик-другой, и все как рукой снимет!

— Что ж, налейте!

— Давно бы так! Недаром же я так радовался, когда ты родился…[77]

— Шалаубай, послушаем Гульзиру, ей же предоставлено слово, — начал урезонивать Танаубай слишком рано разошедшегося приятеля.

Шалаубай ладонью закрыл рот.

Гульзира встала и густо покраснела от волнения. Потом вытянула руку с рюмкой и тихо произнесла:

— За счастье всех наших одноклассников!

— Ура! Да здравствует Гульзира! — воскликнул Шалаубай и первым встал с места. Все четверо опорожнили свои рюмки. Сейдахмет впервые пил водку: ему показалось, что он проглотил волосяной аркан, на глазах невольно выступили слезы.

— Я предлагаю Шалаубаю больше не наливать, — заметил он, — а то так разболтается, что не даст никому слова сказать.

— По какому праву? — возмутился тот. — Это тебе не надо больше наливать: пьешь в первый раз и можешь натворить всяких глупостей.

— Всем хватит понемножку, а если что — ресторан рядом. Кому не стоит много пить, я знаю, — и Танаубай снова наполнил рюмки.

— Следующее слово пусть скажет сам Танаубай, потом я, потом Сейдахмет, если он после третьего тоста еще будет держаться в вертикальном положении.

— Нет, пусть Сейдахмет скажет сейчас.

После двух-трех рюмок молодые люди еще больше оживились. Гульзира начала весело рассказывать о своих подругах, и все смеялись от души. Она держалась свободно, шутила, острила. И болтливый Шалаубай сразу притих.

Заразительный смех и веселые шутки Гульзиры раскачали и Сейдахмета, державшегося как-то отдельно и с недовольным видом. Танаубай сиял. Он был почти убежден, что выиграет пари. Ему без труда удалось рассмешить своих приятелей воспоминаниями о странностях учителей, которые их учили на протяжении десяти лет.

Шалаубай хищным взглядом окинул стол: все вкусное уже было съедено, почти вся водка выпита, осталось только красное вино и бутылка шампанского. Он покрутил ее и эффектно выстрелил пробкой в потолок: па-ах! Но кончилось и шампанское. Теперь Сейдахмет передразнивал Шалаубая, вспомнив, как в седьмом классе он на школьном концерте спел песню козлиным голосом. Танаубай и Гульзира покатывались со смеху. Шалаубая это больно задевало, но он не подавал вида и хихикал.

Когда смех несколько затих, Шалаубай подмигнул Танаубаю и для убедительности ткнул его большим пальцем в бок, мол, не забывай, зачем собрались.

В последний момент Танаубай как-то растерялся и сник. Но он джигит: раз сказал — надо сделать. А изрядная доза спиртного прибавила ему храбрости. «Если не получится, скажу, что пошутил», — решил он про, себя и крепко поцеловал в губы Гульзиру, которая ни о чем не подозревала.

Гульзира гневно вскочила с места. Ее большие, чуть раскосые черные глаза блестели, как острие бритвы, и она трижды с силой ударила Танаубая по лицу.

Защищаясь, Танаубай резко наклонился к тумбочке и невзначай задел настольную лампу с абажуром. Та грохнула об пол и разлетелась вдребезги.

Не прощаясь ни с кем, Гульзира выскочила из комнаты и хлопнула дверью так, что стены задрожали. Вслед за ней выскочил Сейдахмет.

Как на грех, в этот момент в комнату ворвалась толстая, в самодельных черных кудряшках дежурная.

— Разбойники! Негодяи! Что вы наделали?! — завопила она, увидев разбитую лампу. — Когда вы прекратите портить имущество гостиницы? Вас, головорезов, давно бы следовало отсюда выселить!

Танаубай и Шалаубай стояли, как провинившиеся школьники.

— Сейчас же уплати сто пятьдесят восемь рублей, иначе позову милицию! — приказала дежурная, грозно подбоченясь.

Танаубай, ни слова не говоря, выложил сто шестьдесят рублей, а Шалаубай бросил около пятидесяти копеек мелочи.

Для утешения друга Шалаубай начал философствовать в том смысле, что у женщин волос долог, а ум короток, что Гульзира всю жизнь будет раскаиваться за этот свой поступок…

— Перестань, надоело! Катись на свою квартиру. Я пошутил, а ты, подлец, начал заводить меня. — Танаубай, весь бледный и дрожащий, решил сорвать зло на Шалаубае, но тот ловко, как рыба, выскользнул на улицу.

До квартиры он решил пройтись пешком — полезно для пищеварения. В дороге он пел, хохотал, громко разговаривал сам с собой. «Ну, что, дорогой Танаубай, получил? Мало тебе еще досталось. Ты думаешь, если околачиваешься в городе, то тебе все нипочем? Будешь теперь знать!»

Когда он вошел в комнату, Сейдахмет уже лежал в постели.

— Не спишь?

— Ну, не сплю. А тебе чего?

— Ох, что там было! Ты видел только начало. Потом ворвалась дежурная и чуть не съела нас с потрохами. Подумать только, что из-за этой глупой девчонки столько денег потеряли!

— Деньги — ерунда. Хуже, что Танаубай потерял человеческую порядочность! — и Сейдахмет повернулся лицом к стене.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

перевод Н. Ровенского

При первой же встрече Черное море завораживает своей библейской красотой, гордой бесконечностью и торжественностью. Здесь все необыкновенно: и вечно бегущие волны, и прохладный влажный воздух, и золотой свет утреннего солнца на хребтах прибрежных гор.

Курортный домик, похожий на белую чайку, стоял на крутом берегу в окружении буйной зелени. Прямо от порога домика к берегу спускалась широкая лестница из бурого камня.

Рано утром, перекинув через правую руку китель, по лестнице быстро сбегал рослый, чуть располневший мужчина. Легкий ветерок ласково трепал рукава его белой тенниски. Ничто не нарушало мягкой утренней тишины, слабый ветер бесшумно уносил светло-серый туман.

Касым с удовольствием потянулся и сунул левую руку в карман брюк. На лице его появилось недоумение, он направился было к домику, потом остановился и начал обшаривать карманы кителя. Наконец в руках его появилась трубка, напоминающая голову Мефистофеля. Касым набил трубку табаком, старательно разжег ее и несколько раз сильно затянулся, не отрывая пристального взгляда от горного