Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин

она прыгает, как молодая серна, — вмешался Шалаубай. — А учеба, по русской поговорке, не волк — в лес не убежит. Так я говорю, Зирагуль? — подмигнул он, переиначивая ее имя, как делал в школе по отношению ко всем одноклассницам.

Узкие, как щелки, глаза Шалаубая пристально ощупывали круглое миловидное лицо девушки, маленькие крепкие плечи, красивые руки, стройные, чуть полноватые ноги. В этот миг он совсем забыл о том, что им негде ночевать…

Может быть, оттого, что густые черные волосы девушки были туго уложены на затылке, ей приходилось слегка запрокидывать голову. Точеная нежная шея ее еще больше волновала Шалаубая. И ему было обидно, что ее лучистый лукавый взгляд обращен только к Сейдахмету. Не понравилось ему и то, что за разговором они совсем забыли о нем. «Будто влюбленные», — с досадой пробормотал Шалаубай.

— Зирагуль, ты прости, мы из аула привезли целый мешок новостей. Но давайте не будем сейчас его развязывать. Сперва нам надо найти крышу, потом под крышей в спокойной обстановке мы все высыплем перед тобой…

— Да, что ты знаешь о Танаубае? Я получил от него только одно письмо. Он писал, что устроился на работу. А потом как в воду канул, — перебил Сейдахмет некстати разболтавшегося товарища.

Гульзира задумалась, поморгала густыми короткими ресницами.

— Он меня раза три водил в кино, один раз в театр. Рассказывал, что работа у него — временная. По-моему, он живет в гостинице. Раза два приглашал к себе, но мне было некогда. Потом я его совсем потеряла из виду, — проговорила она виновато.

Шалаубай это понял по-своему и толкнул в бок Сейдахмета Гульзира заметила это, но промолчала.

— Ладно, устраивайтесь. Потом обо всем поговорим.

Девушка попрощалась и, играя ракеткой, вприпрыжку побежала к своей напарнице по теннису.

Шалаубай, причмокивая, смотрел ей вслед.

— Как изменилась! Ведь совсем недавно была невзрачной черномазой девчонкой, а теперь, смотри ты, расцвела, как маков цвет.

— Хватит. Потом будешь объясняться ей в любви, а сейчас, пока светло, надо найти Танаубая, — одернул друга Сейдахмет и, ухватив за рукав, потянул за собой.

Нетрудно догадаться, о чем говорили при встрече три школьных дружка: Танаубай, Шалаубай и Сейдахмет.

— А помнишь, ребята называли нас — три казахских мушкетера?..

— Подожди, мы еще переплюнем литературных героев! — уверенно заявил подвыпивший Танаубай Жайшуаков, перебивая размечтавшегося Шалаубая. — Рассказывайте, зачем сюда пожаловали? И пусть сбудутся ваши юные мечты!

— Спасибо на добром слове! — воскликнул Шалаубай. И начал рассказывать о себе и своем друге. — Сейдахмет живет по пословице: хоть купай ишака, но заработай деньги. Два года он работал на скотном дворе, мыл ишаков. — Заметив, что Сейдахмет недовольно поморщился, поправился: — Это называлось работать санитаром в ветлечебнице. А мне, как на грех, не нашлось подходящей работы. Но, — он высоко поднял указательный палец, — и у меня в документах лежит справка с огромной гербовой печатью о том, что я в поте лица трудился ровно два года. Недаром говорят: не имей сто рублей, а имей сто друзей.

— А теперь?

— Теперь я сдал документы в сельхоз, а Сейдахмет в зооветеринарный. Говорит, что если не поступит, уедет обратно в аул. Я его не понимаю. Зачем уезжать, имея при себе такой солидный документ? Я умру, но никуда не поеду отсюда. Если не в сельхоз, так в пединститут или мединститут. Если падать, так с одногорбого верблюда. Можно попытать счастья и в университете. По-моему, поступление в вуз — это картежная игра: или продуешься, или солидный куш ухватишь. Одним словом, я поклялся перед аллахом, что не успокоюсь, пока не получу диплома.

— Ну и Шалау!

— Вот так, Танау!

Сейдахмет молчал. Он был трезв и только поел немного шпрот.

Танаубай сидел в центре и покровительственно похлопывал своих дружков по плечу.

— Я хоть и не поступил в институт, но, как видите, не пропал и не собираюсь пропадать, Из истории известно, что полководец Суворов сначала служил рядовым солдатом, а потом дослужился до генералиссимуса. Вот так и я: сейчас работаю экспедитором, развожу пиво по ресторанам, но, — Танаубай указательным пальцем постукал себе по виску, — в этой голове, может быть, зреет ум будущего министра торговли. Чем черт не шутит. Работать везде приходится. Я здесь сыт, обут, одет. А большего в наше время и не надо. У меня, конечно, плохо с квартирой, — он оглядел свою крохотную полуподвальную комнатку, где с трудом размещались две кровати, маленький столик и тумбочка, и сморщился, будто впервые почувствовал запах сырости. — С директором гостиницы каждый месяц судимся. Она требует, чтобы мы платили, как положено приезжим, или освободили комнату. Но мы живем и работаем в этом городе. И нас не так легко вышвырнуть. Сосед мой сейчас в доме отдыха. Скоро должен вернуться. Ну, что нового в нашем забытом аллахом ауле? Никто из вас еще не женился, не разводился? — Танаубай самодовольно провел пятерней по своим густым, слегка вьющимся волосам, погладил тоненькие, как мышиный хвост, усики и взбил длинные бакенбарды.

Шалаубай, внимательно следивший за ним, с подобострастием сказал:

— Танаш[76], ты сейчас похож на Пушкина!

Какому смертному не льстит пусть даже очень-очень отдаленное сходство с великим человеком. Танаубая нисколько не смутило такое сравнение, и он небрежно бросил:

— Возможно, Пушкин был сделан из того же теста, что и мы.

— Разве что у Пушкина не было таких усов, как у тебя, — иронически заметил Сейдахмет.

Шалаубай не понял и понес дальше:

— Говорят, что самые прекрасные женщины сами добивались свиданья с Пушкиным.

При этих словах он сладко закрыл свои глаза-щелки, как кот, вволю налакавшийся молока. Потом резко повернулся к Танаубаю:

— А ты хитер! По-моему, ты нарочно остался рядом с Гульзирой.

Танаубаю это еще больше польстило:

— Ну что ты, по сравнению с городскими чувихами она выглядит обыкновенной хохлаткой. Она сейчас прямо-таки не отстает от меня. Мол, хоть изредка бывай со мной. Правда, когда не удается подцепить