Брусничное солнце - Лизавета Мягчило

согласна? Завтра же я обговорю всё с Настасьей Ивановной, а затем наведаюсь к Брусиловым. Как мужчина мужчину, он должен понять. Слухи о нем ходят разные, но никогда Самуила не называли мерзавцем. Ежели в твоих словах он слышал вызов, мои речи не покажутся угрозою, с которой придется браво сражаться. — Фыркнул куда-то в волосы, Варя не сдержала горького смешка.

В детстве мелкий и худой Грий дракам предпочитал словесные баталии, прячась от деревенской босоногой ребятни на самых высоких ветвях. Будто в противовес ей, на каждое дурное слово кровожадно обещающей собственноручно высечь каждого из противников. Единожды она даже ринулась в бой с деревенской девчонкой. Тогда ещё был жив отец. И их, визжащих в дорожной пыли и рвущих друг на друге волосы, окатили ледяной колодезной водой. Как сцепившихся глупых щенков. Боясь барского гнева, мать той девки как полагается оттаскала её за косу и вслед отходила дубцом, а злую и насупленную Варю посмеивающийся отец вез закутанной в дорожный плащ ещё три версты до поместья. Тогда-то он и объяснил ей её важность и особенность, научил относиться к другим строго, но по справедливости.

Слыша её смешок, парень мягко засмеялся, прижимаясь так, что вот-вот захрустят кости, перемкнет дыхание.

— Это еще что, сударыня? Сомневаетесь в моих умениях?

— Нисколько. — На мгновение страх соскользнул, прекратил давить на плечи и Варвара засмеялась, ужом выворачиваясь из крепкой хватки ухажера. — Языком вы молоть, сударь, горазды. Правда возраст уже не тот, чтобы прятаться от обидчиков по деревьям и крышам.

— Верно, прятаться теперь сложнее, оскорбленным положено отстаивать поруганную честь на дуэлях. — Она оцепенела, словно в землю вросла и Грий, в поспешной попытке утешить, провел пальцами по скуле, дразняще нажал на кончик носа. — Не тревожься. О подобном исходе и думать не стоит, я буду аккуратен. Хорошо?

Варя заставила себя кивнуть, тревога неохотно разжимала тиски на сердце, становилось легче. Да, судьба была жестока, ударила по самому сокровенному, по тому, что хранили они так трепетно и бережно. Но всё разрешится, иначе и быть не может. Теперь она видела в своем пути просвет, всё не было затянуто черной пеленой отчаяния.

Пара пробыла на мельнице ещё несколько долгих часов. Обнимая, целуя, впитывая. Разговоры тихим доверительным шепотом, переплетенные пальцы рук. Когда она захотела испытать большее, Грий мягко отстранился.

«Первый раз должен быть особенным, сударыня. Он должен быть не на грязной мельнице в отсыревшей муке. Это будет волшебно и правильно, когда настанет наше время. А до тех пор настоятельно вас прошу на честь мою не посягать. Каков скандал и провокация, я буду плакать и отбиваться портками.»

Хитрый плут. Умело перевел её притязания в шутку. А затем, с широкой улыбкой наблюдая за вспышкой её смущенного веселья, Грий проводил её до сада у поместья, целуя каждую костяшку пальцев на прощание.

«Не тревожься, Варенька, я останусь пока в поместье Грасовых, я давно обещался написать их маленькую дочь. Все образумится, доверься мне»

И она доверилась. С улыбкой зажимая холодными пальцами зацелованные губы прокралась в спальню, сбросив одежду у самой кровати нырнула под одеяло, пред тем распахнув настежь окно. Теперь раскаты грома не пророчили тяжелых испытаний, они укачивали, уносили в крепкий сон. Ежели она могла бы знать, чем встретит её ночь, не сомкнула бы глаз ни на мгновение.

Тишина, глубокая вязкая темнота в которой не вдохнуть, не выдохнуть. А затем она обретает плоть, расползается грязными щупальцами, рисуя перед ней комнату бабушки.

Из углов на неё смотрели. Десятки горящих голодных глаз, скрюченные тощие лапы с длинными когтями, ободранные шипастые шкуры. Монстры из самых страшных снов тянулись к ней, выли на разные голоса, склоняли косматые рогатые головы. С раболепием, обожанием, ползли на лысых брюхах, вылизывали босые ноги. А она раскрывала рот в беззвучном крике, заходилась от страха и отвращения. Двери нигде не было, Варвара не могла пошевелиться.

И среди всех переплетений уродливых тел, среди раздвоенных языков со стекающей вязкой слюной, стояла Аксинья. Такая же неправильная и развороченная. Теперь её глаза не светились мягким теплым огнем, в них горел вековой голод, всепоглощающая жажда. Сморщенные дряблые руки мелко тряслись, на кончиках пальцев — волдыри, черные лопающиеся язвы. Но её не жалко, хотелось бежать, скрыться от увиденного.

Аксинья скалилась, тянула к ней скрюченные изуродованные пальцы и кричала. Громко, оглушающе громко и больно, её слова сливались в грозно рокочущий рев рек и стоны земли, двоились, отлетали от стен тяжелыми булыжниками, жали юную барыню к земле.

— Кровь от проданной крови, плоть от проклятой плоти. Не ведающая силы своей ведьма. — Удар дряблой руки, влажный хруст и дикая боль в грудине. В пальцах старухи сердце — черное, последними толчками качающее дегтярную ядовитую кровь. Варя рухнула на колени, задохнулась в пожирающей боли. — Душегубица, разрушительница. Пожинающая чужие жизни.

Рывок за волосы, собственная голова запрокидывается, Аксинья обжигает взглядом. Не родная бабушка, нет. Не та, кого она знала и помнила всю свою жизнь. Иное существо — опасное, бессердечное. Не было у него ни сожалений, ни жалости, лишь отчаянная дикая жажда. Старуха вцепилась в неё двумя руками, упала на колени рядом, с размаху вбивая голову внучки в пол. Варвара обреченно зажмурилась, но удара так и не почувствовала.

Лишь ледяная вода вокруг, заливается в нос, шумит в ушах, щиплет глаза, выедая гнилой тиной. И она рвется вверх, к воздуху, к заветному свету и свободе. Выныривает. Здесь оказывается неглубоко — до колен добираются рваные клочья белесого тумана. Вокруг — топи. Грязная вода обжигает холодом, девушка брезгливо поджимает пальцы босых ног, стараясь отдышаться.

Голос Аксиньи вокруг — она душа топи. Её слова слышатся в воплях выпи, она кричит из широко раззявленных клювов цапель, урчит в животах вздутых жирных жаб.

— Шаг за шагом к чужой гибели, разрушая жизни, покрывая свою тропу кровью невинных. Не его ведьма. Не его солнце. Проклятие. Отданная зверю, его отвергающая. Протяни руку, возьми силу, окрепни, вырасти…

Варя выбралась на островок суши и захлебнулась в ужасе. Впереди — тело Грия. Широко раскинутые руки, мирная улыбка, которую она так нежно любила. Пустые глаза смотрят в затянутое тучами небо, в них больше нет света.

И она утонула в этой бездонной боли, побежала вперед, царапая и пробивая ступни мелкими ветками. Все вокруг в крови, в брусничных ягодах. Пальцы Грия холодные, окоченевшие, их больше не согнуть, не переплести привычно руки. И Варвара воет раненым зверем, сворачиваясь у ледяного бока. Больше не слышно его дыхания.

Мгновение. Он растворяется. Мираж.