Брусничное солнце - Лизавета Мягчило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дверь закрылась, Варвара не сумела вернуть самообладание. Свернулась на полу, плотно зажимая ладонями рот. Рыдания душили, рвались наружу обреченным воем, из-за слез комната превратилась в темное смазанное пятно.
Отослала, теперь никак не объясниться, не помыслить о побеге. Не попрощаться…
От слез промокла сорочка, воздух больше не желал на рваных хрипах врываться в легкие, Варя разжала пальцы. Обхватила колени, прижалась к ним носом. Косой дождь продолжал лупить в распахнутое окно, обжигающе холодными каплями касался заплаканного лица и прикрытых глаз.
Пока створку не закрыли заботливые руки. Сзади к выпирающим из-под тонкой ткани сорочки позвонкам прижалась Авдотья, обхватила руками озябшее тело, положила на острое плечо подбородок.
— Полно вам, барыня, не убивайтесь так. Конюх про подготовку экипажа ещё в полдень заговорил, как гость Настасьи Ивановны уехал, да только не успел отбыть Григорий Евсеевич. Он картину в соседнем поместье господам писал. Я его у дороги и встретила, ваш наказ передавать уже боязно было — видала, как ваша гневная матушка к дому из кареты бросилась. Предложила ему у родни моей ночь скоротать, с вами перед отъездом дела на старой мельнице обговорить. Деревушка Сосновец рядышком-то, минут десять бодрым шагом, ночью вашу пропажу не приметят. Оно так-то лучше будет, верно?
— Верно. — Рыдание сменилось хриплым сухим кашлем, в грудине ныло и тянуло. Варвара замерла в объятиях служанки, одеревенела.
Она бы и пролежала так оставшееся время до полуночи, только причитания и оханья Авдотьи так набили оскомину, что пришлось перебраться на кровать, до подбородка кутая в одеяло продрогшее тело. Непогода продолжала бушевать, молнии выдирали из тьмы неровные силуэты высокого кресла и флакончиков с маслами на комоде. Мать не присылала служанок с предложением совместно отужинать, видимо, сочла неблагодарную дочь недостойной собственного внимания.
Оно и к лучшему. Когда среди сгустившихся плотных туч острым серпом промелькнула луна, Варвара поднялась к шкафу. Не было нужды подбирать неприметное платье, почти весь её гардероб был черным, легкого покроя, прикрывающий шею воротниками, а руки рукавами. Ей не нравилась столичная мода с зазывно широкими вырезами и безумным количеством пышных оборок на юбке. Подобные платья к бальным вечерам шились по указу Настасьи на заказ, а затем, единожды одетые, сиротливо ютились в углу широкого шкафа.
Идти по узкой тропе за Авдотьей было тяжело: злой ветер нырял в глубокий капюшон плаща, норовил вытянуть волосы из плотного узла на затылке. Бросал ледяные капли вместе с липкой паутиной и одиноко пролетающими сорванными листьями. Совсем скоро она насквозь промокла.
На окраине деревушки стояла высокая мельница. Крылья лениво шевелились под нападками бури, натужно и возмущенно скрипели. В дверных расщелинах виднелся горящий свет.
— Я вас обожду у дверей. — Служанка почти кричит, оборачиваясь к молодой барыне. Прикрывает глаза рукой, пытаясь разглядеть Варвару за пеленой, сотканной из ветра и дождя.
— Не говори ерунды, возвращайся в поместье или переночуй у дядьки. Не желаю, чтобы тебя сбило с ног простудой. — Она заминается, нерешительно закусывает губу и Варе приходится быть суровой. В голосе больше нет мягких нот — жесткий приказ. Как положено обходиться с крепостными. Властно и понятно. — Кому я говорю? Не забывайся, Авдотья, ежели распоряжение слышишь, его исполнять надо!
В неохотном согласии опускается голова, но, когда барыня потянула на себя дверь, девушка неожиданно цепко схватила её за широкий рукав плаща, по-детски потянула на себя, привлекая внимание.
— Не уходите не попрощавшись, Варвара Николаевна. Ежели решитесь, оставьте хоть письмо… Дядька мой в восьмой избе от дороги живет.
— Иди в усадьбу.
Рукав выскальзывает из разжимающихся пальцев, дверь отсекает её от бури и оставшейся в грозной стихии служанки. Варя скинула капюшон с головы, осмотрелась.
Грий сидел на мешках муки — плечи расслаблены, потерянный взгляд равнодушно скользит по стенам, на которых пляшут, мечутся тени. Она шагнула вперед, юноша обернулся.
И было всё в его взгляде: радость, что она пришла, нежность, страсть и тоска. Непонимание, что произошло, отчего он попал в немилость в доме, в котором раньше всегда ждали его приезда. Варвара не сдержалась, метнулась навстречу распахнутым рукам, вбиваясь в поднявшегося художника так, что едва снова не опрокинула его на пыльные мешки, покрытые тонким слоем белой муки. Слезы сами собою полились из глаз. Обидно и горько, сбивая дыхание, громко всхлипывая во время рассказа. Так маленькие дети жалятся разумному и всесильному взрослому, искренне веря, что он отгонит любую печаль.
Грий молчаливо слушал. Тонкие изящные пальцы скользили по выступающим позвонкам, гладили голову, дарили утешение и покой. От его тепла хотелось плакать громче, жалеть их нелегкую судьбу сильнее. Когда Варвара выдохлась, вылила из себя всю боль со словами, он приподнял её заплаканное лицо ладонями, мягко коснулся губ.
Поцелуй был соленым, трепетным, едва уловимым. Вот его губы скользнули выше, к мокрым ресницам, целуя, убрали готовую сорваться слезу.
— Не плачь, любовь моя, ведьма моя, всё разрешится. Веришь?
Ей хотелось. Пальцы цеплялись за его мокрую легкую рубашку с такой силой, что их сводило болезненной судорогой. Будто прямо сейчас сюда ворвутся и навсегда их разлучат. Словно он может растаять, как предрассветный сон, оставляя взамен пустоту.
— Давай сбежим, Грий? Умоляю, давай отсюда уедем. — В широко распахнутых сиреневых глазах волнами плещется испуг, он сожрал всю её, поглотил до конца. Так отчего Григорий кажется таким спокойным? Гладит большими пальцами её щеки, вытирая соленые дорожки, жмется лбом ко лбу и смотрит. Смотрит так, что всё внутри заходится. — Я сумею быстро собрать украшения, у меня их много, на первое время хватит. Уедем жить в другую далекую губернию, я стану учить господских детей, ты продолжишь рисовать. Мы уже говорили об этом, пусть и ради забавы, помнишь?
— И жить беглецами? Кто возьмет под свой кров сбежавшую невесту угодных двору Брусиловых? А кто решится заказать картину у подлеца, укравшего чужую женщину? — В его голосе мягкие ноты, но вместо покоя они сбивают её лавиной холода, заставляю губы дрожать. — Мы обязательно будем вместе, даю слово. Но сделаем все иначе. Я постараюсь обговорить всё с твоей матушкой, не выйдет — отправлюсь к Самуилу.
Он увидел в её глазах протест. Несогласная, Варя мелко замотала головой, снова всхлипнула. Грий не дал вновь разразиться слезам, успокаивающе сжал предплечья, положил подбородок на влажную макушку, прижимая к себе. Так плотно, что его запах укутал, отбросил куда-то в счастливое прошлое.
— Ежели не выйдет, сделаем по-твоему. Месяц до обручения. У нас найдется лишние пару дней,
