Добывайки в поле - Мэри Нортон

Когда они подошли к тому месту, где лежали орехи и Под срезал первые куски дерна, чтобы добраться до земли (для него это было не легче, чем нам корчевать кусты или вырывать с корнем траву в пампасах), Хомили немного ожила, намереваясь доиграть до конца свою роль мужественной помощницы. Ей никогда не приходилось копать землю, но это ее не пугало, даже наоборот. В этом диковинном мире возможны любые чудеса, вдруг у нее (кто знает?) окажется какой–нибудь новый талант.

Копать пришлось по очереди, ведь у них была на троих одна половинка ножниц («Не горюйте, — сказал им Под, — завтра смастерю из чего–нибудь лопаты»).

Вдруг раздался громкий визг — это Хомили впервые в жизни встретилась с червяком. Он был с нее величиной, даже больше, она увидела это, когда он выполз из земли.

— Хватай его! — закричал Под. — Он тебя не укусит. Надо привыкать.

И еще до того как Арриэтта (которой червяк тоже не очень пришелся по вкусу) успела предложить свою помощь, Хомили, напрягшись всем телом, схватила извивающегося червяка и с каменным лицом выкинула его из ямы: червяк тут же благодарно уполз в траву.

— Тяжелый, — заметила Хомили и, не прибавив больше ни слова, снова принялась копать.

Правда, — подумала Арриэтта, — она выглядит бледней, чем обычно.

После третьего червяка Хомили стала обращаться с ними с профессиональной небрежностью опытных заклинателей змей. Казалось, ей просто надоело, что они ползают у нее под ногами. Арриэтта была потрясена. Однако когда Хомили выкопала многоножку, ее спокойствие как рукой сняло. Хомили не только закричала во все горло, но взбежала, подняв юбки, до середины насыпи и, взобравшись на плоский камешек, принялась что–то быстро и невнятно говорить. Спустилась она лишь тогда, когда Под, пощекотав извивающееся чудовище кончиком ножниц заставил его сердито ретироваться в кусты.

Часть орехов они захватили с собой на ужин. Трех ядрышек, нескольких ягод лесной земляники, листика или двух кресса, вымытых в чистой воде, оказалось вполне достаточно, чтобы наесться, однако трапеза их была унылой. Чего–то недоставало. Сейчас бы съесть кусочек рассыпчатого печенья, выпить чашечку горячего сладкого чая! Но Хомили решила придержать последнее печенье на завтрак, а что до чая, то, по распоряжению Пода, он будет появляться у них на столе только по праздникам и при чрезвычайных обстоятельствах.

Однако спали они хорошо и чувствовали себя в безопасности под защитой дубового корня, да еще зашнуровав сверху ботинок. Было, пожалуй, чуть–чуть душновато, но зато стало куда просторнее, так как большая часть их пожитков была теперь сложена снаружи, в песчаной пещерке со стенами из корней.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«Что посеешь, то пожнешь».

— Сегодня, — сказал Под за завтраком на следующее утро, — нам бы надо было пойти пособирать колосья. Вон там, в той стороне, лежит поле, где уже сжали пшеницу. Орехи и фрукты, конечно, хорошая вещь, — продолжал он, — но зимой нам понадобится хлеб.

— Зимой? — простонала Хомили. — Мы ведь собирались искать барсучью нору, если я не ошибаюсь? И, — добавила она, — кто будет молоть зерно?

— Ты и Арриэтта, — сказал Под. — Между двумя камнями. Это совсем не трудно.

— Еще немного, и ты предложишь нам добывать огонь трением палки о палку, — проворчала Хомили. — Как, по–твоему, я смогу печь хлеб без печи? И откуда мне взять закваску? Если хочешь знать мое мнение, — продолжала она, — ни к чему нам собирать колосья и пытаться печь из них хлеб, — все это ерунда. Нам надо совсем другое — положить в карманы по ореху, рвать ягоды, которые попадутся по пути, и как следует поискать семейство Хендрири.

— Будь по–твоему, — согласился, хоть и не сразу, Под и тяжело вздохнул.

Они убрали остатки завтрака, спрятали самые ценные вещи внутрь ботинка, зашнуровали его до конца, и двинулись вверх по холму, мимо ручья, вдоль живой изгороди, стоявшей под прямым углом к насыпи, на которой они провели ночь.

Утомительная это была прогулка. Единственное происшествие случилось в полдень, когда они отдыхали, весьма скромно перекусив перезревшими, водянистыми ягодами ежевики. Хомили, откинувшись спиной на насыпь и устремив слипающиеся глаза на землю, вдруг увидела, что она движется, течет вперед нешироким, но безостановочным потоком между бревном и камнем.

— Ой, батюшки, Под! — еле слышно сказала она, убедившись, что это не обман зрения. — Ты видишь то, что вижу я? Там, у бревна…

Под, следуя за направлением ее взгляда, ответил не сразу, и когда он, наконец ответил, голос его был чуть громче шепота.

— Да, — нерешительно сказал он, — это змея.

— Ой, батюшки… — снова прошептала, дрожа от страха, Хомили. Сердце Арриэтты бешено забилось.

— Не шевелитесь, — шепнул Под, не сводя глаз с непрерывной живой струи; казалось, ей не будет конца (Разве только, — подумала потом Арриэтта, — само Время замедлилось, как, говорят, бывает в опасные мгновения).

Змея все ползла и ползла, но вот, в тот самый миг, когда, казалось, они больше не выдержат, мелькнул и исчез ее хвост.

Все трое перевели дыхание.

— Какая это змея, Под? — слабым голосом спросила Хомили. — Гадюка?

— Я думаю, уж, — сказал Под.

— О! — воскликнула Арриэтта и с облегчением засмеялась. — Они безвредные.

Под сердито посмотрел на нее; его лицо, похожее на булочку с изюмом, казалось сейчас недопеченным, так он был бледен.

— Для человеков — да, — медленно сказал он, — Но не для нас. И что самое главное, — добавил он, — со змеями не поговоришь.

— Жаль, — заметила Хомили, — что мы не захватили шляпную булавку.

— Что толку? — возразил Под.

После полдника (на этот раз — ягоды шиповника; они уже смотреть не могли на ежевику) они обнаружили, что прошли больше половины пути вдоль третьей стороны поля. Им почти не приходилось искать барсучьи норы, ни на одном участке, оставленном позади, не нашлось бы места для семейства дяди Хендрири, не говоря уж о колонии барсуков. Чем выше они поднимались, идя вдоль живой изгороди, тем ниже становилась насыпь, пока совсем не исчезла в том месте, где они теперь сидели, устало жуя ягоды шиповника.

— Отсюда почти столько же назад, — заметил Под, — старым путем, сколько вперед вокруг поля. Что скажешь, Хомили?

— Тогда лучше пойдем дальше, вокруг поля, — хрипло проговорила Хомили, поперхнувшись семечком от шиповника, и закашлялась. — Ты ведь говорила, что почистила их, — упрекнула она Арриэтту, немного отдышавшись.

— Наверно, одну пропустила, — сказала Арриэтта. — Прости.

И она передала Хомили другую половинку ягоды, из которой только что выскребла семечки. Ей нравилось открывать розовые шары и выгребать из них золотистые семена, ей нравился вкус самих ягод. «Похоже на яблочную кожуру, — думала она, — чуть пахнущую розой».

— Что же, — сказал Под, поднимаясь с земли, — тогда пошли.

Когда они достигли четвертой — последней стороны поля, солнце уже садилось. Живая изгородь бросала на землю густую неровную тень. В проеме между кустами золотилась освещенная низким солнцем стерня.

— Ну, раз мы уже здесь, — предложил Под, останавливаясь и глядя на скошенное поле, — а до дома дорога пойдет под уклон, почему бы нам не прихватить по нескольку колосьев?

— Ничего не имею против, — устало проговорила Хомили, — если они притопают сюда с поля и пойдут за нами следом.

— А пшеница легкая, — сказал Под. — Сколько надо времени, чтобы подобрать несколько колосков?

Хомили вздохнула. В конце концов, она сама предложила сегодняшний поход. «Назвался груздем, полезай в кузов», — подумала она.

— Пусть будет по–твоему, — сказала она покорно.

Один за другим все трое пролезли через дыру в изгороди на пшеничное поле.

Они попали (как показалось Арриэтте) в какой–то иной, странный мир, совсем не похожий на Землю; золотая стерня, освещенная вечерним солнцем, стояла рядами, подобно заколдованному, потерявшему свои краски лесу; каждый ствол кидал длинную тень, и все эти тени, идущие в одном направлении, лежали параллельно друг другу, создавая причудливый крестообразный узор — черные тени и золотые стебли, — возникающий и исчезающий при каждом шаге.

— Отрывайте колос вместе со стеблем, — посоветовал Под, — легче будет нести.

В этом переломанном, полном насекомых лесу было такое странное освещение, что Арриэтта то и дело теряла из виду родителей, но, обернувшись в панике назад, обнаруживала их совсем рядом, испещренных светом и тенями.

Наконец Под сжалился — больше им было не поднять. Они перебрались обратно через изгородь, каждый с двумя пучками колосьев, держа их за короткие стебли вниз головой. Арриэтте припомнился Крэмпфирл; там, в большом доме, он проходил мимо решетки с луком для кухни. Луковицы были нанизаны на веревку и походили на зерна пшеницы, да и по величине такая вязка была для него то же самое, что колос пшеницы для них.