Опасные пути - Георг Хилтль

Маркиз Бренвилье очень скептически относился к благотворительным занятиям своей жены; презрительно улыбнувшись, он отправился гулять.

Маркиза стояла посреди своей комнаты; перед ней находился стол, уставленный бутылками с вином и бульоном и стаканами с желе; двери комнаты были заперты, а занавеси на окнах задернуты. Мария достала из резного шкафчика склянку, повязала себе рот и нос салфеткой и, откупорив бутылку с вином, накапала в нее из склянки три капли, а в стаканы с желе капнула четыре капли. Затем, спрятав флакон с ядом в шкаф, она позвала слугу и приказала ему:

— Снесите все это в экипаж! А что, барин, дома?

— Нет.

— Скажите ему, чтобы он не ждал меня с ужином, я еду по делу.

Наступали сумерки, когда маркиза, закутанная в плащ, отправилась в путь. Перед ней на передней скамейке экипажа стояла корзина с провизией для больных. В вечернем тумане все яснее вырисовывались башни собора Богоматери. Экипаж переехал через мост, завернул в улицу Нотр-Дам и остановился у громадного, мрачного здания, над воротами которого виднелся освещенный образ св. Мартина. Сумерки заметно сгустились. Марии не пришлось долго ждать. Калитка большого дома отворилась, и из нее вышел мужчина, который помог маркизе сойти.

— На скамейке стоит корзина с провизией, снимите ее осторожно, Брюно, — сказала Мария. — Можете возвращаться домой, — добавила она, обращаясь к кучеру.

Привратник Брюно взял корзину и вошел в дом вслед за маркизой. Он дернул звонок; вышла монахиня ордена св. Августина; этим монахиням был поручен уход за больными в больнице Отель-Дье, Мария, увидев монахиню, опустилась на колени и поцеловала ей руку.

— Не делайте этого, маркиза! — сказала монахиня. — Вы не должны так унижаться передо мной, простой инокиней. Мы все можем поучиться у Вас смирению и христианской любви. Вы все же приехали сегодня… ведь уже так поздно.

— У меня было свободное время, и я хотела узнать о здоровье больных.

— Пойдемте, они будут очень рады. Плотник Бенуа уже со вчерашнего дня хорошо себя чувствует; Шалалиль, которому Вы посылали вино, тоже. Немец из Зейдельберга плох.

— Сколько лет Бенуа? — спросила Мария.

— Ему исполнилось двадцать пять.

— А Шалалилю? — продолжала спрашивать Мария.

— Он, кажется, немного моложе.

— Гм… — пробормотала Мария, — я так и думала; это — года д‘Обрэ.

Маркиза шла с монахиней по коридору, в который выходили двери отдельных палат. Наконец они дошли до обширного общего зала, где помещались больные. Кровати стояли длинными рядами, между которыми были оставлены широкие проходы. Каждая кровать была завешена полосатыми занавесами; но они были раздвинуты для того, чтобы все больные могли видеть большое распятие в конце зала, перед которым теплилась лампада.

Когда маркиза и монахиня вошли в зал, другая монахиня внятно и громко читала вечернюю молитву. После молитвы сестры стали обходить больных, давая им лекарство и освежительное питье. Сестра Бенинья подвела маркизу к постели Бенуа. Как только больной увидел маркизу, он протянул к ней свою исхудавшую руку и проговорил слабым голосом:

— Я Вас так долго не видал!.. Мы уже беспокоились о Вас; Вы всегда приносите нам радость и утешение.

— Вам, кажется, прописано желе? — сказала маркиза, — я привезла Вам его.

Маркиза обдумала все подробности своего ужасного дела; стакан, в котором было желе, был очень мал, так что в нем не было больше двух ложек. Когда сестра, которая пошла спрашивать доктора, можно ли больному съесть желе на ночь, вернулась с утвердительным ответом, маркиза взяла ложку и совершенно спокойно стала кормить больного. Бенуа с жадностью стал глотать прохладное кушанье.

— О, как вкусно!.. Нельзя ли еще ложечку?

Маркиза дала ему вторую ложку. Кроме нее около больного никого не было. Она не спускала с него взора. Черты Бенуа вдруг изменились, по его телу пробежала дрожь, он откинулся назад и жалобно застонал.

“Годэн нашел то, что нужно”, — сказала себе Мария и поспешно отошла от постели; она не смела оглянуться и подошла к монахиням, раздававшим питье на ночь.

— Пожалуйста, раздайте больным вот это, — и с этими словами Мария вынула из корзины бутыль с морсом.

Монахини с благодарностью приняли морс и стали разливать его в кружки. К морсу не были примешаны ужасные капли Сэн-Круа. Отравленные кушанья не должны были попасть в руки монахинь, чтобы не могло возникнуть какого-нибудь подозрения.

— Бенуа, кажется, спит, — сказала подошедшая сестра Бенинья, — сегодня ему было лучше, а прохладное желе принесло ему пользу.

— Надеюсь, — сказала Мария. — А Шалалиля можно видеть?

— Конечно! Он, наверное, будет спокойнее спать, если Вы протянете ему руку на ночь.

Маркиза подошла к больному. Это был полный мужчина; взоры его добродушных голубых глаз, потускневших от продолжительной болезни, с радостью устремились на маркизу.

— Добрый вечер, — сказал он довольно крепким голосом, — мне сегодня гораздо лучше, чем три дня тому назад.

— Да, я уже слышала об этом, — ответила Мария.

— Я только очень сержусь, что меня кормят каким-то противным супом; вот его как раз несут.

Действительно в это время сестра милосердия принесла суп.

— Я не хочу есть его, — заворчал выздоравливающий, — уберите эту гадость и дайте мне чего-нибудь поосновательнее, для того, чтобы я мог поскорей выбраться отсюда!

Он нетерпеливо отвернулся.

— Кушайте, голубчик, — сказала монахиня, — этот суп принесет Вам пользу. Другого Вам еще нельзя.

— Я уже сказал Вам, что не хочу есть, — продолжал Шалалиль. — Ваши доктора ничего не понимают. Мне надо набираться сил, а Вы кормите меня этой бурдой! Кормите им своих собак, а я есть его не буду!

Он ударил кулаком по одеялу.

— Вот посмотрите, как раскапризничался наш больной, — с улыбкой сказала монахиня, обращаясь к маркизе, — я пойду позову доктора.

Мария удержала монахиню.

— Не надо, сестрица, я попробую уговорить его съесть суп. Ведь доктор еще более раздражит его. Дайте мне тарелку.

Монахиня подала маркизе суп. Шалалиль лежал, повернувшись к Марии спиной.

— Он бывает иногда очень несдержан, — тихо сказала монахиня, — и может выбить у Вас тарелку из рук.

— Что эта черная грешница там шепчет? — раздраженно проговорил Шалалиль, не оборачиваясь.

— Вот видите, он меня и видеть не хочет; я лучше уйду.

— Хорошо, сестрица, я попробую дать ему суп, — сказала Мария.

Упрямец все еще не поворачивался. Монахиня ушла.

Тогда Мария поставила тарелку к себе на колени и внимательно осмотрелась кругом. Все были заняты своим делом, фигура маркизы закрывала тарелку, и ее движения не могли быть заметны другим. Она поспешно вынула из-за пояса бутылочку и капнула несколько капель в суп.