Моцарт. К социологии одного гения - Норберт Элиас

выполняла свою функцию, канон музыкального творчества придворных музыкантов, работавших на конкретного работодателя в соответствии с его указаниями и потребностями, разительно отличался от канона, который постепенно складывался по мере того, как нормой становилось сочинение музыки относительно свободными художниками, конкурировавшими между собой за преимущественно анонимную аудиторию. Говоря традиционным языком, с изменением социального положения и функций создателей музыки одновременно менялись стиль и характер их произведений. Особенность музыки Моцарта, несомненно, обусловлена уникальностью его таланта. Но то, как развивался этот талант и как он проявлялся в произведениях, было теснейшим образом связано с тем, что он, придворный музыкант, решил стать «свободным художником» как бы преждевременно, то есть тогда, когда развитие общества уже допускало подобный шаг, но институционально еще не вполне было готово к нему.

Проблематичность, отчаянная смелость этого поступка, однако, станет понятной только в том случае, если мы мысленно переместимся в более широкий контекст развития, ведущего от ремесленного искусства к искусству художественному, от создания искусства для определенных, обычно социально более высокопоставленных заказчиков — к искусству для анонимного рынка, для аудитории, которая в общем и целом равна художнику по рангу. Социальное существование Моцарта, своеобразие его социальной судьбы ясно показывают, что переход от ремесленничества к «свободному» художественному творчеству был не одномоментным актом, а многоэтапным процессом, центральная фаза которого, как можно видеть, в музыке наступила позже, чем в литературе и живописи. Жизнь Моцарта становится понятнее, если рассматривать ее как микропроцесс в центральной поворотной точке этого макропроцесса.

То, что обычно называют «историей» искусства, — это не просто калейдоскопическая смена, бесструктурная последовательность стилей или случайное скопление «великих» людей, а определенный порядок преемственности, структурированная и направленная последовательность, которая тесно связана с общеевропейским социальным процессом. Констатация данного факта не содержит скрытой гетерономной оценки. Она не подразумевает, что искусство «свободных художников» для рынка неизвестных им покупателей — лучше или хуже, чем ремесленное искусство, создаваемое для заказчика. Нам может казаться, что изменение положения художников, о которых здесь идет речь, было изменением к «лучшему» для них как людей; но это отнюдь не означает, что оно было изменением к лучшему и для их произведений. По мере того как меняются отношения между людьми, создающими искусство, и людьми, в нем нуждающимися и его покупающими, меняется структура, но не ценность искусства[27].

Поскольку бунт Моцарта в сфере музыки представлял собой продвижение по пути от слуги к «свободному», не служащему художнику, не будет лишним рассмотреть некоторые аспекты изменений, которые этот незапланированный процесс привнес в положение художников и в структуру их искусства. Лучший способ сделать это — представить себе художников и покупателей фигурами, стоящими на двух чашах весов, подобно гирям. Это означает, что отношения между художниками и покупателями, какой бы длинной ни была цепочка промежуточных звеньев между ними, обнаруживают специфическое неравное распределение власти. При переходе от искусства ремесленника к искусству художника этот дисбаланс меняется.

На этапе ремесленного искусства канон вкуса заказчиков как рамка для художественного творчества имеет преимущество над личной художественной фантазией каждого художника; индивидуальное воображение последнего направляется строго в русло канона вкуса высокопоставленных заказчиков. На этапе искусства художников те, кто создает произведения, в социальном отношении обычно равны публике, любящей искусство и покупающей его, а если говорить о ведущих художниках страны — истеблишменте специалистов по искусству, — то они как судьи вкуса и новаторы искусства превосходят властью свою публику. С помощью инновационных моделей они могут направить устоявшийся канон художественного творчества в новое русло, а широкая публика постепенно научится видеть их глазами и слышать их ушами.

Это изменение в отношениях между производителями и потребителями искусства и pari passu в структуре искусства — конечно, не изолированное явление. Это одна из ветвей более широкого процесса развития социальных единиц, формирующих рамки художественного творчества, и она может наблюдаться только там, где развитие референтного общества идет в соответствующем направлении, например вместе с растущей дифференциацией и индивидуализацией многих других социальных функций или с вытеснением придворно-аристократической аудитории профессионально-буржуазной публикой с позиций правящего слоя, а значит, и получателя и потребителя произведений искусства. Впрочем, такое направление изменений в отношениях между создателями и покупателями произведений искусства отнюдь не связано строго с европейским порядком исторических событий. С тем же самым можно столкнуться, например, в изменении ремесленного искусства африканских племен, когда они достигают более высокого уровня интеграции, на котором бывшие племенные единицы сливаются в государственные образования. И здесь тоже постепенно разрывается связь между производством ремесленных изделий, таких как фигурки предков или маски, и конкретным покупателем или конкретным поводом в собственной деревне; эти изделия начинают производиться для анонимного рынка — например, для туристов или, при посредничестве артдилеров, для международного рынка предметов искусства.

Везде, где происходят описанные выше социальные процессы, возникают специфические изменения в каноне художественного творчества и, соответственно, в формальном качестве произведений; везде они связаны с изменением социального статуса создателей и потребителей искусства; без раскрытия этой взаимосвязи их можно в лучшем случае описать поверхностно, сделать понятными и объяснить вряд ли удастся.

Судьба Моцарта — трогательная иллюстрация проблем человека, который, будучи необычайно одаренным музыкантом, попал в водоворот этого незапланированного социального процесса. Конечно, в ту ситуацию, в которой он оказался, его привел не в последнюю очередь сугубо личный выбор; ведь нет никакого сомнения, что он сам решил отказаться от должности, которая обеспечивала ему скромный, но относительно гарантированный доход, и искать себе лучшей доли в качестве «свободного художника» в Вене. Но хотя подобное едва ли бывало прежде среди музыкантов, он попросил у своего венценосного работодателя отставки не случайно. Вероятно, в Париже или в немецких городах Моцарт ощутил веяние протеста буржуазии против притязаний привилегированной придворной знати на безусловное господство. Если Моцарт-отец в конце концов — неохотно — покорился своей социальной судьбе, поскольку в его поколении у музыканта не было выхода из придворно-аристократического порядка, то Моцарт-сын принадлежал к поколению, в котором надежда на выход уже не являлась столь несбыточной, а желание музыканта зарабатывать на жизнь собственными силами, не имея постоянного места службы, уже не было столь трудновыполнимым. Шансов у «свободных» художников стало немного больше, хотя прыжок в «свободу» в конечном счете не приносил ничего, кроме несколько менее жесткой зависимости от придворно-аристократической публики; а поскольку эта публика была капризной, такой прыжок заключал в себе немалый риск.

Конечно, решение оставить службу и совершить этот прыжок Моцарт принял сам. Но и такие индивидуальные решения остаются по сути непрозрачными, если не принимать во внимание сопутствующие аспекты незапланированных социальных процессов, в контексте которых они принимаются и динамика