Европейская поэзия XVII века - Автор неизвестен

Юлии д’Анженн

Когда б чрезмерный пыл вы строго не изгнали,Сердечный, страстный пыл, что дан любви одной,Моя краса при вас затмилась бы в печали,—Живу я только день в палящий летний зной.Но счастлив жребий мой, я взыскана судьбою,Вам даже время власть вручило над собою —Очарование творит с ним чудеса:Желанной милости добилась я мгновенно,И на лице у вас, где царствует краса,Я стала наконец нетленной.

Я басне возражу без гнева:Не Аматонта-королеваЦвет изменила мой или игру теней,—Нет, если в белизне вдруг краски запылали,Так это от стыда, что Юлию призналиИз нас двоих, увы, прекрасней и свежей.

ВЕНСАН ВУАТЮР

Любовь к Урании навек мной овладела!Ни бегство, ни года не могут мне помочь,Ее нельзя забыть, нельзя уехать прочь,Я ей принадлежу, нет до меня ей дела.

Ее владычество не ведает предела!Но пусть я мучаюсь, пусть мне порой невмочь,Мои страдания готов я день и ночьБлагословлять в душе, и гибель встретить смело.

Когда рассудок мой невнятно говорит,Что должен я восстать, и помощь мне сулит,К нему прислушаться пытаюсь я напрасно:

Ведь, говоря со мной, так робок он и тих!Но восклицая вдруг: Урания прекрасна! —Он убедительней бывает чувств моих.

Когда букеты роз влюбленная в ЦефалаБросала в небеса из утренних ворот,Когда в раскрывшийся пред нею небосводСнопы сверкающих лучей она бросала,

Тогда божественная нимфа, чье зерцалоЯвляет красоты невидапный приход,Возникла предо мной среди мирских забот,И лишь она одна всю землю озаряла.

Спешило солнце ввысь, чтоб в небе напоказПылать, соперничая с блеском этих глаз,И олимпийскими лучами красоваться.

Но пусть весь мпр пылал, исполненный огня,Светило дня могло зарею лишь казаться:Филиса в этот миг была светилом дня.

Вы, у кого из рукавовАмуры вылететь готовы,Вы предоставили им кровНе очень чистый, хоть и новый.

Поклонников имея тьму,Царя над их толпой покорной,Вы вправе их загнать в тюрьму,Но пусть она не будет черной.

Я отдал сердце вам, и вотОно страдает и томится:Как узника, что казни ждет,Вы держите его в темнице.

Пылая день и ночь в огне,Не я ли был тому виною,Что ваши рукава вполнеСравнимы с дымовой трубою?

Один от ревности сгораетИ проклинает дни свои,Другой от скуки умирает,Я умираю от любви.

Сковали Прометею руки;Орлом терзаем, весь в кровиНе умер он от этой муки,—Я умираю от любви.

Так говорил Тирсис, и сразуСмолкали в рощах соловьи,Когда произносил он фразу:«Я умираю от любви».

У статуй сердце разрывалось,И эхо грустное вдалиСреди деревьев откликалось:«Я умираю от любви».

Везет девицам в наши дни —Все при любовниках они.Господни милости бескрайныГод урожайный!

Ведь прежде — шел за годом год —Мужчины были точно лед.Вдруг вспыхнули необычайно —Год урожайный!

На них еще взлетит цена!Да, хахаль в наши временаДешевле репы не случайно —Год урожайный!

Все ближе солнце льнет к земле,Любовь царит в его теплеИ кровь кипит… Но в чем здесь тайна?Год урожайный!

АДАН БИЙО

Покуда хорошо рубанком я владеюИ этим жизнь свою способен поддержать,Я больше во сто крат доволен буду ею,Чем если б весь Восток мне стал принадлежать.Пусть все, кому не лень, спешат в своей гордынеЗалезть на колесо незрячей той богини,Что вводит нас в обман, — я в стороне стою:Пилюлю горькую она позолотила,У входа в тихий порт подводный камень скрыла,Не мать, а мачеха — скрывает суть свою.

Я не хочу владеть известными правамиТех, кто оспаривает друг у друга честьПроисхождения, как будто между намиНе может быть родства, хоть общий предок есть.Я не хочу скрывать, что родом из деревниИ что пасли овец, как пас их предок древний,Мой дед и мой отец, свой покидая кров.Но пусть отмечен я — и по родным и близким —На языке людей происхожденьем низким,Я говорить могу на языке богов.

Теченью лет моих уже не долго длиться.Но если б вновь мой день исполнен был огня,Видна для смертного последняя граница,Коль быть пли не быть не важно для меня.Когда из этого ствола с его корнямиУйдет моя душа, чтобы в зарытой ямеПлоть стала падалью, во власть червей попав,То в тех местах, где дух найдет себе обитель,Мне будет все равно, какой земной властительВоздвигнет свой алтарь, вселенную поправ.

Вельможе, если он взирает в изумленье,Как я работаю рубанком — не пером,Скажу, рассеивая знатных ослепленье,Что не дано ему владеть своим добром.Хотя не равным был раздел даров природыИ разные пути нас провели сквозь годы,Пасует спесь его пред бедностью моей:Я для сокровищей ларец ему строгаю,А может быть, и гроб, и в нем, я полагаю,Он будет выглядеть куда меня бедней.

Судьба, дарующая славу и величье,Не обосновывает выбор свой и дар;Какое б ни было им придано обличье,Всему приходит срок, нежданный, как удар.Был государь, чья власть до неба простиралась,И слишком пеболыной земля ему казалась,Чтоб трон свой возвести, закон воздвигнуть свой.Его наследнику пришлось настолько скверно.Что, с голодом борясь и с нищетой безмерной,Он так же, как и я, орудовал пилой.

Какие странности присущи переменам!И не гласит ли речь священная о том,Что тот, кто ангелом был самым совершенным,Стал отвращение и страх внушать потом?Не говори же мне о пышности и славе,С осколками стекла их блеск сравнить мы вправе!Едва приблизишься и поглядишь в упор —Стекло уж не блестит, и прочь идет прохожий.А звон моей пилы мне во сто крат дороже,Чем весь придворный шум и королевский двор.

Едва верхи холмов родимыхБлеснут вдали в лучах дневпых,Уж я в занятиях любимых,Средь бочек, сердцу дорогих.Отпив стакан до половины,Я солнцу задаю вопрос:Где, мол, видало ты рубиныКрупней усеявших мой нос?

Когда я пью — а пью всегда я,Спокойный сохраняя вид,—На свете сила никакаяМое блаженство не смутит.Услышу ль гром над головою:Ага! я думаю, с небесУвидел лик мой с перепоюИ труса празднует Зевес.

Когда-нибудь, хватив как надо,Вздремнув за рюмкою слегка,Я вдруг неслышно в сумрак адаСпущусь из мрака погребка.А там, не тратя время праздно,Переплывая Ахерон,Я вновь напьюсь — и от соблазнаСо мной нарежется Харон.

Приобретя права гражданства,С Плутоном в сделку я войду,Открою погреб свой — и пьянствоИ день и ночь пойдет в аду.В честь Вакха песни в царстве смертиЗатянет дружно хор теней,—А перепуганные чертиНапьются сами до чертей.

Не предаваясь воздыханьям,Такие ж пьяницы, как я,Придут обильным возлияньемПочтить мой прах мои друзья.Пусть в этот день пускают смелоВин самых старых всех сортовСороковые бочки вделоИ выпьют сорок сороков.

С приличной делу простотою,Чтоб не совсем пропал мой след,Поставьте бочку над плитоюИ в этой бочке мой портрет.А чтоб почтил меня прохожий,Пусть надпись скромная гласит:«Под этой бочкой с пьяной рожейГорчайший пьяница зарыт».

СИРАНО ДЕ БЕРЖЕРАК