Действие вместо реакции - Олег Юрьевич Цендровский

Однако медиальная префронтальная кора ничуть не менее важна для наших отношений с окружающими людьми. Чтобы понять их, мы проецируем вовне ощущение своего «Я» и переживание собственной индивидуальности. Себя мы используем как образец, как ключ к пониманию окружающих.

Следовательно, медиальная префронтальная кора есть ключевое звено в модели психического состояния. Она позволяет нам относиться к другим живым существам, как к тем, кто сродни нам. Мы осознаем, что другие люди также обладают потребностями, интересами, волей, чувствами, что с ними можно сотрудничать и налаживать взаимоотношения, что по своей природе мы едины.

Чем более чуждым является для нас существо, тем меньше работает медиальная префронтальная кора, тем меньше работает модель психического состояния, тем меньше эмпатии мы испытываем. Мозг ведет себя почти так же, как если бы мы имели дело с предметом, и этому предмету достается мало сопереживания. Эта крайняя степень отчуждения другого человека называется дегуманизацией.

Дегуманизация не только объясняет нашу способность отстраняться от чужой боли. Она позволяет понять, почему один и тот же человек может быть любящим и заботливым по отношению к одной группе людей и бесчеловечно жестоким по отношению к другой.

Вопрос о том, как и почему это становится возможным, был одним из центральных на Нюрнбергском судебном процессе, который велся над руководителями нацистской Германии в 1945–1949 годах. Большинство судей и наблюдателей ожидали увидеть на скамьях подсудимых кого-то вроде монстров с щупальцами и жвалами.

Крайним шоком было обнаружить там обыкновенных людей. Было не понятно, как столь заурядные и в большинстве своем совершенно здоровые психически индивиды делали то, что они делали. И почему многие миллионы их последователей делали то же самое.

Выяснилось, что множество самых злокозненных из нацистских преступников, таких как Адольф Эйхман, в своей личной жизни были мирными и вполне добродушными людьми. Они никого не убивали и не мучали и вообще как будто не совершили сами ни единого акта насилия. Напротив, они были любящими мужьями и отцами, преданными друзьями и сослуживцами.

По вечерам в немецких пабах они хлопали друг друга по плечу, весело шутили, а затем приходили домой, целовали детей и ложились спать. Уже утром на работе они планировали, как стереть целые народы с лица земли и подписывали приказы о массовых убийствах.

Это то, что философ Ханна Арендт в своей одноименной книге назвала «банальность зла». Зло невероятно банально: как правило, в нем нет ни величия, ни горящих пламенем глаз. Составляющие его основу невежество и бессмысленное разрушение живут по соседству со знанием и созиданием, через тонкую стенку. Они не привлекают к себе особого внимания.

Зло вершат обычные люди, те же самые, что населяют планету сегодня и что населяли ее последние десятки тысяч лет. Чтобы обратить ум ко злу, достаточно потянуть за правильные рычажки и добиться того, чтобы отчуждение достигло крайних значений и перешло в дегуманизацию. Тогда другой воспринимается уже не как человек, а как существо третьего сорта, что-то сродни вредному насекомому.

Но почему человеку проще прихлопнуть комара, нежели убить рыбу? А самоличное убийство рыбы вызывает меньше душевных терзаний, чем лишение жизни мыши? Мышь же прикончить легче, чем белочку с ее пушистым хвостиком и милыми повадками. Наконец, мысль об убийстве собаки вызывает у большинства из нас еще более сильное отторжение.

Дело здесь не в возрастающей способности этих живых существ чувствовать и понимать. Рыбы, как мы знаем сейчас, тоже чувствуют боль, а мозг мыши невероятно похож на человеческий с точки зрения большинства химических процессов.

Нам проще убивать и мучить тех, кого мы считаем не похожими на себя. В таких случаях тормоза эмпатии отключаются. В рассмотренном списке наиболее чуждыми для человека существами являются комары и любые насекомые вообще. Даже если нам было бы достоверно известно, что по богатству душевного мира они не уступают нашим питомцам, это не многое бы изменило. Они другие; это совсем иная эволюционная ветвь. Они иначе устроены, иначе выглядят, иначе себя ведут.

Успех манипуляции зависит от того, насколько сильно удается сдвинуть чужое восприятие на шкале «свои – чужие». С помощью средств массовой информации пропагандисты всеми правдами и неправдами стараются добиться отчуждения определенных людей и их групп. Для этого используется ложь, подтасовка и предвзятый подбор фактов, создание негативных ассоциаций и заведомо негативных интерпретаций чужих действий.

Человека оборачивают в информационный кокон, со стенок которого на него со всех сторон смотрит нарисованное пропагандой карикатурное и страшное лицо. Под воздействием внушения в нем рефлекторно вскипает агрессия, растет его готовность наброситься на чужака, снижается уровень эмпатии. Он больше не старается прочувствовать и понять другую позицию, так как сама способность это делать подавляется включившимся стереотипом «чужого». Это работает как задорящая быка красная тряпка.

Когда пропагандистам удается продавить отчуждение до крайних пределов, другие люди оказываются дегуманизированы. Они становятся для отравленного ума чем-то вроде комаров или чумных крыс, существами низшего ранга. Теперь их уничтожение и их страдания вызывают не муки совести, а удовлетворение от проделанной работы, пусть и грязной, как когда мы избавляемся от вредителей.

Этот нейробиологический механизм принципиально важно знать, если мы хотим понимать человеческую историю и психологию. Геноцид и иные массовые эксцессы человеческой жестокости делаются возможными за счет обеспечиваемой пропагандой дегуманизации, и это не страшные байки из далекого прошлого.

По статистике, крупные геноциды происходят как минимум каждые несколько десятков лет. Самыми последними в XX веке были геноцид в Сребренице в 1995 году в Боснии и геноцид в Руанде в 1994 году.

Если почитать хроники и воспоминания о любом из этих событий, мы увидим одну и ту же картину. Люди, которые несколько десятилетий мирно жили со своими соседями и ходили в гости, внезапно набрасываются друг на друга с оружием. Они вдруг узнают, что их соседи оказались «чужими», а вовсе не теми, за кого они их принимали раньше. В них просыпается звериная ярость, а эмпатия отключается.

Под действием того же снадобья, которое толкает убивать своих соседей, отец убивает сына, сын убивает отца, брат убивает брата, а друг доносит на друга, так как выяснилось, что все они примкнули к «чужим» и придерживаются «чужой» точки зрения.

Ничто сейчас не указывает, что опасность все новых и новых повторений этого сценария стала меньше, чем раньше. Все хищные государственные режимы и все облеченные властью психопаты используют эту уязвимость человеческой психики. Они будут использовать ее и дальше – просто потому, что так они блестяще справляются с поставленными задачами и трудно даже пожелать что-то лучше, дабы управлять