Наследие Иверийской династии. Господин Демиург - Нина Малкина

От волнительного предвкушения и нарастающего разноголосия закружилась голова. Скупым жестом я убрала фамильный пергамент последней из Иверийцев на дальнюю полку, вдохнула мятного масла, расправила смятую мантию. Открыла дверь, резко отдёрнув руку.

В хранилище ворвался свежий воздух.

– Дилижанс ожидает, ваша милость, – доложила Джулия из освещённого кабинета. – Я уже занялась срочным сбором прислуги.

– Отлично, – кивнула я и потянулась за ключами.

На одно мгновение, лишь на одну секунду засомневалась. Это был отголосок страха перед Камленом Видящим, запрещавшим даже думать об открытии Иверийского замка. Он должен был оставаться могильником, светлым памятником династии на фоне столичного неба. Он должен был вечно хранить свои тайны. Девочка Ванда, послушная, прилежная ученица грезила мгновением, когда, быть может, сумеет там побывать… Но гнала прочь эти мысли. Боялась неверных шагов, последствий и того, что увидит под мраморными сводами. Как боялась любви, горя, самой себя, войны…

С тех пор многое изменилось.

Девочка Ванда осталась в Аннийском переулке в объятиях любимого. Замерла во времени и пространстве, навечно отпечаталась на шёлке простыней. На её место пришла бледная прорицательница. И если она чего и боялась, так это только бесчестия и разрушения Квертинда.

Звените же, колокола! Пойте песнь возрождения!

Сегодня все мёртвые призраки дворца и все живые за его стенами преклонят колени перед правителями. Я буду стоять у истоков этих событий.

– Поторопимся, – выдохнула я и схватила холодный обруч с ключами.

«Клинг-клинг», – звенит в тишине.

«Клинг-клинг-клиииинг», – отзывается эхо коридора.

Древние стены стенают.

Вряд ли в истории Квертинда найдётся слепок достовернее того, что представляет собой Иверийский замок. Если бы человеку удалось стать бесплотным и пролететь сквозь всю вертикальную протяжённость стен, перед ним последовательно предстали бы три эпохи: глубокие лабиринты времён Древних Волхвов, видевшие давно забытых правителей и их ярость; массивный фундамент, не разрушенный за десятки осад, но изгрызенный неумолимым зверем времени; и наконец сам замок с величественным двуглавым шпилем-часами, выстроенный Иверийцами и, подобно служителю Девейны, благословляющий королевство.

Добротен, монументален и вечен дух этого места. Мне посчастливилось его познать.

Здесь, у дальнего западного крыла, в Осиновых комнатах, замок скидывает нарядную пышность. Здесь тишина, запустение. Пыльные стены. Деревянные полы ссохлись, расщелились. В них не ещё не видна, но слышится жизнь: топчутся мыши в подполе, копошатся насекомые, живут призраки древности. И всё это под смешанный гомон, обычно витающий над Лангсордом, но как будто обходящий весь Иверийский замок и задевающий лишь западное крыло: ропот народа, шум площади, паровое дыхание дорог.

И редкий, но такой необходимый звон отпираемых дверей: «клинг-клинг».

Пока я добирался сюда, весь продрог. Заговорённый ключ едва слышно зазвенел в одной из связок как раз тогда, когда взошла Красная Луна.

Теперь я волочусь на зов.

В узкие оконца вливается алый свет, чертит линии: чёрная, красная, черная, красная. Судьба любого из квертиндцев.

Холодна эта ночь, печальна. Недаром предки говорили: «Кровавое зарево – погибель государева». Испокон веков повелось, что ночь Красной Луны опасна для тех, кого Квертинд возвысил. Так погибли цари древности, ввергнув Квертинд в хаос на сто двенадцать лет, но об этом забыли. Так погибнут короли современности. И об этом тоже забудут.

Я остаюсь спокоен. Решившись, нет смысла сокрушаться.

Вскоре раздаются шаги. Только по их звуку я мог бы определить обитателя замка, но вот в сырых Осиновых комнатах появляется и сам король.

– Ваше Величество, – склоняюсь я перед Мирасполем. – Один из замков в этом крыле, должно быть, повредился. Нужно проверить.

– Не нужно, – бросает король на ходу. – Я выбил дверь. Она была заперта, а я тороплюсь. Лауна срочно послала за мной, – Мирасполь крепко сжимает рукоять меча, с его лезвия капает тёмная влага, от тела веет жаром и потом. – Не хочу показываться у охраняемого привратника, поэтому воспользовался дальними комнатами. Никто не должен знать о моём возвращении. Где Кирмос?

– Её Величество приказала всех отослать. Вступило в силу дворцовое положение «Каприз Её Величества».

– Троллье дерьмо! – ругается Мирасполь. – Не надо было её слушать!

– Я всего лишь простой ключник, я не могу ослушаться приказов королевы. Как и другие слуги.

Король молча проходит мимо. Он знает, что я не выдам тайны. Но не знает, что эту тайну создали и он уже стал её частью. Мирасполь ранен. В ряду кровавых тиалей почти не осталось флаконов. Обагрённый клинок стязателя, до сих пор предпочитаемый королём, с тихим шелестом входит в ножны.

На языке так и вертится: «Троллье дерьмо… Троллье дерьмо».

Бывший экзарх торопится. Минует ступени, нагибается под низким сводом. Он покинул разгар битвы по одному слову возлюбленной. Обожаемый миллионами, Мирасполь не слушает придворных советников и всегда сам ведёт армии в бой. В офицерских кругах говорят, что он храбр и смел, в консульских – что он безрассудный дурак, но господин знает, что этот вчерашний стязатель слишком умён. Так он добивается народной любви и восхищения, а эта власть куда более могущественная, чем обретённая им после свадьбы.

Я провожаю Мирасполя долгим немигающим взглядом.

– Отправляйся в Оружейные галереи. Вели срочно явиться охране, – король морщится от боли, не стесняясь меня. – Блайт и Вилейн должны быть доступны для моих приказов. Пусть захватят побольше кровавых тиалей.

Он скрывается за углом, не дождавшись моего ответа.

Я стою ещё какое-то время, наблюдая за тем, как приклеиваются к стенам красные световые полосы. Ключник не может ослушаться приказов королевы, владелицы замка, но приказы короля не имеют магической силы, а значит, остаются только на совести верноподданного. Я сворачиваю влево, в сторону арочного выхода к переходам. Того, что находится в противоположной стороне от Оружейных галерей.

Только теперь волнение одолевает меня. А вместе с ним – размышления и воспоминания.

Долгое время я думал, что не найду большей отрады, чем белизна и золочение мраморного сердца Квертинда. Больше жизни я берёг тайны Иверийского замка, много, много более священного, чем сам Храм Семи Богов, некогда давший мне кров и приют. Мальчишкой меня обучали там грамоте, владению магией Девейны и Мэндэля, послушанию и кротости. В последних я особенно преуспел, что и послужило причиной моего скорого назначения на должность ключника.

То было время гордости, трепета и жажды познания.

Но как пусты стали достижения и как стыдно мне оказалось обнаружить, что в смиренном служении я нахожу лишь уныние.

Тогда и появилась Тезария.

Пока длится мой бег, я пребываю в таком сладостном для меня теперь блаженном забытьи, поглощённый мечтами о том, как я стану единственным защитником для женщины, которой,