Учитель истории - Канта Ибрагимов

— Ана с нами, значит, все будет хорошо, она приносит только добро.

В густых сумерках, после обильной трапезы образовалось несколько групп по интересам. Астарх, его жена и Аза сели возле Мниха — у них общее горе — Остак, помочь ему может только Мних, а сам Мних нуждается в помощи — из окружающих никто помочь не может, вроде замкнутый круг. И тут, когда уже совсем стемнело, и вроде море угомонилось, тоже утихло ко сну, к лежаку Мниха тихо подошел бар Меир, и шепотом:

— Зембрия вам, а более нам нужен… Астарх, ты уже проделал этот путь. Лодка есть, двух помощников дам. Не мог бы ты до зари сбегать в Никомидию, по адресу, и привести доктора, ученика Мниха, или хотя бы от него лекарств?

— Сможет, — вместо мужа резко ответила Ана, — и я с ними пойду.

— Ты не иди, — оказывается, Мних не спал. — Если я был хорошим наставником, то доктор Земарх сам придет, а упрашивать, тем более вести насильно — не надо.

С зарею не получилось; солнце уже было высоко, когда доставили лично доктора Земарха с лечебным чемоданчиком. Сам Астарх лишь пару часов поспал и тоже присоединился к ныряющим. Ныряли почти все, даже евнух Самуил и здоровенный бар Меир. Использовали грузила и без них, и все божились — сундука коснулись, да зацепить крючком ручку, а тем более узел завязать дыхания и сил не хватает.

После полудня, когда уже все в конец выдохлись и стали отчаиваться, а Самуил нервно кричать, у Мниха, после первых процедур и долгого отхаркивания с кровью даже голос прорезался:

— Не мучьтесь, зря время не теряйте — только Ана сможет дотуда нырнуть.

То ли это был совет, то ли приказ, то ли просьба. Во всяком случае женщина стала готовиться, попросив всех мужчин, кроме мужа, убраться. В первый раз Ана прыгнула для разведки, даже веревки с собой не взяла. Во второй раз нырнула, долго не выплывала, не удалось. Перед третьим разом, будто ныряя за сыном, она тщательно настроилась, вооружилась грузилом, и так долго ее не было, что Астарх уже дергал веревки и хотел было вслед нырять; но как русалка все еще стройная, белая, гибкая, она довольная вынырнула из пучин, а Астарха сундук не интересовал, он впервые заметил другое и пытался, чтоб жена об этом не догадалась — волосы, те роскошные золотистые волосы, изрядно поредели, и даже, не как в том вещем сне, не стали серебряными иль белыми, а стали пепельно-сизыми, будто вовсе не ее…

— Ана! Ана с нами, она святая! Все будет хорошо, — уже громко кричал Мних о своем; от последних процедур он был явно во хмелю, так что и язык слегка заплетался.

К вечеру, то ли с севера, то ли, как на море бывает, отовсюду нахлынули тяжелые тучи, вода стала мрачной, грозно шипящей у бортов; но сундук уже вытащили из морских глубин, и только он коснулся палубы, бар Меир сразу же отдал команду — навстречу тучам — на север, и доктор Земарх с ними.

Через двое суток, преодолев уже немалый путь по штормящему Черному морю, на горизонте, словно призрак, неожиданно увидели большой, как и их, корабль, идущий встречным курсом.

— Приготовить огонь, — отдал было команду бар Меир, да, к облегчению, вскоре выяснилось — свои, тоже купцы.

Касаясь веслами, два корабля стали друг против друга, и очень долго, споря с ветром, кричали с борта на борт, и все на своем, а Аза шепотом Астарху переводит: на Дунай, и даже на Крым идти нельзя, там их всюду ждут; за Мниха и его подельников Византийским царем обещаны царские посулы, за пособничество — казнь; словом, любой сдаст, и ища мгновенного обогащения, многие не рыбу ловят, а высматривают корабль Мниха.

Встречный корабль ушел, а на их корабле более суток за весла не брались, не знали, в какую сторону плыть. Юг, запад и север — под стойким влиянием Константинополя, и в те части плыть опасно — взяли курс на восток — в сторону Хазарии, где верхушка каганата по вере вроде своя.

При появлении величественных заснеженных вершин Главного Кавказского хребта кавказцы, наверное, впервые за много дней счастливо улыбнулись, молчаливо переглянулись, завороженные родным пейзажем.

Эти места всем известны, только ночью подошли к берегу севернее хребта, стали напротив Тмутаракани, в порт не вошли, в поселение адыгов поплыли на небольшой лодке — во главе с бар Меиром и тут же Астарх, как-никак, а местный, тоже с Кавказа. У бар Меира всюду знакомые купцы, от них узнали мало утешительного.

Фактически Хазария распалась на две части. Северная — со столицей в Итиле, где большинство населения тюркуты, и южная, со столицей в Самандаре, где живут исконные кавказцы, и куда входят Дагестан, Алания и адыгские земли до Саркела и Крыма. Здесь с распадом арабского халифата вновь усилилось влияние Византии, кругом миссионеры Константинополя, всюду люди Никифора, известно, что корабль Мниха отплыл в северном направлении — на всем побережье их ждут.

Вновь ушли в открытое море, вновь долго думали, совещались, и теперь, все вокруг Зембрия Мниха кучкуются; он значительно окреп, даже порой, нетвердо, но ходит по палубе, он снова лидер, от него ждут мудрого решения — им надо прорываться на запад, а туда пути нет. И тогда, как-то утром, когда уже совсем по-осеннему мелко моросил дождь, был туман, и море, навстречу северным холодным ветрам, не на шутку разыгралось, закидало в волнах корабль, подозвал Мних Ану и Астарха.

— Слава Богу, я крепчаю с каждым днем, и думаю, пора подумать об Остаке, — ловко начал доктор. — Вот только сундук надо на время, пока уляжется, где-либо, в надежном месте схоронить… Ты, Ана, мне как-то давно рассказывала, что твоя бабушка-амазонка жила в неприступных горах, где мужчины жить не могут, те места обходят стороной, и что там есть таинственная, мало кому известная пещера на отвесной скале, прямо над озером.

— Да, — от упоминания своего сына возбудилась Ана. — Только раз в году, в день весеннего равноденствия от озера отражаются солнечные лучи и освещают эту вечно мрачную, безжизненную скалу и маленький вход в пещеру. Даже Аза туда не ходила. А я была более взрослой, и бабушка пару раз меня водила к сказочной пещере по единственной тропе горных коз. И она говорила, что в этой пещере долго пребывать нельзя — от злых духов кровь из тела высасывается, человек на глазах иссыхает, быстро умирает и…

— Не шуми, — перебил ее Мних со сверкающими от жизни глазами. — Как туда дойти?

— От Тмутаракани или Фанагории — двадцать дней пути до Мааса или Самандара, — вмешался в разговор Астарх, — а там, родина, еще пару дней в горы по Аргунскому ущелью.

— Зачем? Так опасно. Мои посыльные использовали иной, более короткий и безопасный путь, — выдавала свои тайны Ана. — По реке Кура через Грузию и, не доходя до Тифлиса, на север, там уже наша родня; и не надо идти по Тереку через Дарьяльское ущелье, а восточнее, по руслу Аргуна и при слиянии Аргуна и Маистихи — наш родовой город Варанз-Кхелли, и от моря весь путь за десять-двенадцать дней, а от Варанз-Кхелли до пещеры Бойна-тIехьа — рукой подать!

— Тише, не шуми! — вновь ее осадил Мних, он теперь никому не верил.

Видимо, информация Аны возымела решающее значение; в тот же день, правда, после горячих споров, корабль взял курс на юго-восток. Отныне вся ответственность опять легла на плечи выздоравливающего Мниха, и твердя, что это лечебная процедура, доктор все время ходил по палубе, выполняя некие упражнения, и как сумасшедший периодически полушепотом повторял:

— Ана с нами — это удача! Она святая, нам повезет!

В принципе так и произошло. Лишь у устья Куры они еще в чем-то сомневались, спорили; правда, выбора не было: трое кавказцев, Мних, евнух Самуил и еще четверо мужчин, как носильщики, сошли на берег, а корабль, под руководством бар Меира поплыл вновь на север, вероятно, это был отвлекающий маневр.

А та небольшая группа, вместе с сундуком, быстро отыскала в местном порту знакомых купцов, идущих в Хазарию и далее на Урал, на север, присоединилась к ним и, затерявшись в многочисленном охраняемом караване, продолжила путь по маршруту Аны. Однако, при подходе к Дарьяльскому ущелью, сославшись на торговые дела, группа от каравана отстала, и ввиду морозов и ранних снегопадов в высокогорье не без труда преодолела несколько перевалов, пока не достигла Аргунского ущелья. А там дорога под уклон, и в пологой, очень широкой пойме реки — завораживающая глаз красота пестрого густого горного осеннего леса — где сквозь красно-желто-бурые соцветия колоний березы, граба, дуба и каштана чернеют вечнозеленые сосны и тис. И после каменистой Передней Азии здесь такое разнообразие, изобилие, жизненная мощь; что попавшие сюда впервые разинули в удивлении рты, а Мних не выдержал, и воскликнул:

— Вот это красота! Действительно, Хаз-ари!

— Некогда нам любоваться: снег выпадет, наследим, — о главном беспокоился евнух Самуил.

И как ни рвались кавказцы к родному очагу — не пустили. В брод перешли обмелевший по осени Аргун, стороной обходя Варанз-Кхелли и другие поселения, пересекли несколько перевалов голых альпийских гор, на вершинах которых уже лежал свежий снег, а потом, в отличие от остальных гор, странная гряда мрачных каменистых кряж, только местами, в лощинах, да у подножия поросших редким подлеском и кустарниками.