Учитель истории - Канта Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще хуже дела вокруг Аны. В ее доме несколько раз устраивали обыск, установили постоянное наружное наблюдение, подсылали людей с шантажом и угрозами, так что Ана с Азой и сыном пыталась бежать на Кавказ: но не дали — установили домашний арест. А когда до Константинополя дошла весть — Мних, Астарх и сотоварищи не только освободились в пути, а бежали с бесценными сокровищами, Никифор вконец рассвирепел и приказал арестовать и доставить к нему Ану.
Спасли Ану Аланскую-Аргунскую люди. Оказывается, ее еще любили, она все еще была кумиром масс. На улицы Константинополя вышли толпы, окружили императорский дворец, начались беспорядки. И скорее всего от этого, а еще есть молва, что на Феофану кто-то тайно оказал давление, пригрозил; в общем, Ану через два-три дня освободили, но вновь под строгий домашний арест.
Правда, на этом неприятности не кончились, а вышли в иной оборот. По столице прополз слух — главный врач империи, врач царя Никифора, предатель Зембрия Мних задержан в Никомидии, доставлен во дворец и лично царь его пытает, допрашивает. И вдруг, буквально через несколько дней, всю столицу плотным кольцом окружили войска, императорские гвардейцы и наемники Византии обыскивают каждый дом, каждый закоулок, никого в город не впускают, не выпускают, в Босфор и по Черному и Мраморному морям кораблям ходить запрещено — главный преступник Мних умудрился бежать. И снова слух: сам бежать он бы не смог, уже был бессилен, замучен — кто-то прямо во дворце, из особо важных персон помог, и вновь все взоры на царицу, а она божится, плачет, сама угнетена, страшно испугана от этого происшествия. Оказывается, во дворце еще один тайный подземный ход был, прямо в море выходит. И побег полбеды — в царскую кухню отраву подбросили, благо, что повара на ходу попробовали. Так и это не все: началась во дворце паника, в десятки раз увеличили охрану, каждую щель стали обследовать и обнаружили в двух шагах от спальни Никифора скрывающегося мужчину: не исполнив убийство, сам себя заколол.
Видать, сам Мних о побеге и не думал, в перерывах между истязаниями Никифора он за огромное вознаграждение попросил знакомого охранника исполнить последнюю предсмертную просьбу — передать записку некоему Иехуде бар Меир, богатому византийскому купцу. Буквально перед самой облавой бар Меир вместе с семьей куда-то бежал, бросив все имущество, так что даже разлитая в тарелки еда была еще теплой. А записка попала в руки Никифора — на иврите завещание Мниха, всего два предложения: «Где «Мессия», знает только Астарх — найдите его. Свою долю завещаю Остаку — сыну Аны и Астарха. Зембрия, сын Лазаря Мниха».
Быть может, это завещание и послужило непредсказуемому продолжению перипетий драмы. В одну как обычно в последнее время тревожную ночь на дом Аны напали неизвестные люди в масках, немногочисленную охрану из преданных Ане кавказцев — перебили, Остака увели… Уже прошла пара суток, Ана в истерике, и единственное что изменилось — домашний арест с нее вроде снят. В отчаянии мечется она по Константинополю — никаких следов, сын исчез. Сама Ана обвиняет во всем Мниха, утверждает, что он в свою Европу бежал, прихватив любимого Остака. Другие считают, это — дело Никифора, выманивает того же Мниха и Астарха — полумифическая «мессия», действительно, существует, обнаружилась, всем нужна!!!
* * *Не все ночи плохи. В очень темную, дождливую, напоминающую о приближающейся осени ветреную ночь не из двери, не из запасного выхода, а из проема окна Ана покидала свой дом, и сквозь собственный палисадник двигалась чуть ли не ползком — шла к Астарху. Трагическую эмоциональность их встречи описать невозможно. Первым овладел собой Астарх, и он предложил план дальнейших действий.
— Больше здесь оставаться нельзя, пора сворачивать дела, как можно быстрее перебираться на Кавказ, в Аланию, в Хазарию.
— Так я это давно знаю, — сквозь слезы рыдала Ана, — уже много лет туда я переправляю все свое, а теперь наше добро. Ты ведь знаешь — около трех с половиной тысяч кавказцев из неволи я здесь, и не только в Византии, но и в Персии, в Сирии, с Крита и из Египта выкупила. Каждого не только одаривала, но и давала золото, чтоб доставили моему дяде, двоюродному брату отца, Дагоберту. Конечно, не все оказались настоящими кавказцами, а может, просто не дошли, но большинство честно выполнили поручение. И я достоверно знаю не только от своих посыльных, но и от знакомых купцов и послов: теперь у нас огромный дом с парком на берегу Сунжи в столице Алании Маасе, такой же на берегу Терека в Самандаре и загородный, высоко в горах, на Аргуне — на родине моей матери — Варанз-Кхелли. Между этими и другими поселениями я где улучшила, где новые построила дороги. Заложили четыре фабрики по изготовлению ковров и тканей, мыла, пряностей и оружия. В Маасе построила на арабский манер общественную баню и больницу. И в том же Маасе, и в горах, в Варанз-Кхелли — во все дома проведен, как и в Константинополе, водопровод. И на том же месте, в Алдах, военная база с полуторатысячным войском сплошь из кавказцев.
— Неужели это так? — воскликнул Астарх. — А я все думаю, сколько же ты работаешь, и где все богатство?
— С самого первого дня только о возвращении думаю, свои первые деньги — приз от олимпиады — тайно в Аланию переправила, все мечтала скорее туда уехать, и вот уже два десятка лет прошло, а я все здесь: то Аза, то Бозурко, то еще что, а теперь Остак… неужели здесь и помру? — и вновь заплакав: — Мой весет[49] — похорони на Кавказе, в Варанз-Кхелли, у самого Аргуна.
— Перестань, Ана, успокойся, не говори об этом, — сам чуть не плакал Астарх. — Найдем мы Остака, и Бозурко освободим, вот только в Самандаре зря ты дом построила. Небось, тудум Язмаш там еще жирует? Ничего, настанет и его час, я еще вернусь…
— Хе-хе, — сквозь слезы усмехнулась Ана. — С знакомыми купцами Мниха и ушли в Хазарию первые деньги. От многих источников известно — в одну лунную ночь со вспоротыми животами Язмаш и вся его семейка полетели в Терек, поплыли в Хазарское море рыбешек кормить… Что ж ты думаешь, зря меня родители родили, чтоб безнаказанно нас предавать, убивать, из собственного дома в рабство продавать? Нет! Не получится! На том же месте, помнишь, где стоял дом отца, Алтазура? Там же еще больше дворец построила… О, Дика[50], увижу ли я все это?
— Увидишь, увидишь, — успокаивал ее муж. — Скоро, вот увидишь, скоро мы отправимся на Кавказ.
Так оно и случилось. Кто-то гораздо бдительнее, чем императорская охранка, следил за домом Аны, а может, и за домом Радамиста. Стуком в дверь хозяин встревожил свидание супругов.
— К Вам неизвестный гость, — от такой неожиданности уже постаревший, сутулый Радамист совсем побледнел, был испуган, будто сам в чем-то провинился.
И пока супруги пребывали в растерянности, незваный гость без приглашения сам спустился вслед за Радамистом в подвал. Это был крупный высокий мужчина, плотно укутанный в грубую шерстяную мантию на монашеский манер, так что выпирала крепкая грудь и видны были только блестящие, смоляные, чуточку выпуклые, как у Мниха, глаза и орлиный нос.
— Иехуда… бар Меир? — узнала Ана одного из своих торговых партнеров.
— Простите, Ваша честь! — низко склонился один из богатейших купцов Византии да и, наверное, всего Востока. — Время торопит, не до церемоний. Вам, лично в руки, с возвратом, он второпях вытащил из-под плаща плотный конверт.
«Ваше сиятельство — Ана Аланская-Аргунская! Особо распространяться не могу. В курсе происходящих событий. К похищению Остака абсолютно не причастен, не менее Вас скорблю. Правда, знаю, где он; там же, где и Ваш брат Бозурко — в темнице Большого дворца, и это дело изменника, самозванца Никифора.
Я немощен, измучен. И даже будь я здоров, повлиять пока ни на что не могу, так сложились обстоятельства. Нам надо срочно бежать. Остались считанные часы. Только будучи живыми и на свободе, хоть и в чужой стороне, да на твоей родине, мы сможем выправить положение, спасти Остака и Бозурко. Поверьте мне, я не пожалею ничего для этого, верну вам сына и брата. А сейчас, пожалуйста, очень прошу, выполни вместе с Астархом пожелание подателя сего послания.
С глубоким поклоном, твой искренний друг Зембрия».
— Без Остака я и шагу отсюда не сделаю! — нервно закричала Ана, в сердцах бросая на пол послание.
— Что там написано, что? — на чеченском спросил Астарх.
Рыдая, сумбурно, на родном пересказала содержание Ана, и они на том же, вроде непонятном для остальных языке стали о чем-то эмоционально говорить, со стороны — спорить.
— Вам возвращаться в Константинополь, в Ваш дом — нельзя, — словно понимая смысл, вмешался гость. — Арестуют. Путь Астарха уже выследили, наши люди в сыске до утра смогут сдержать ситуацию, а там — всем более спасения нет. Надо немедленно, прямо сейчас, уходить, только до зари Босфор в нашем распоряжении.