Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

Они плыли посреди лимузинного моря. Джек не знал, куда они едут, ему было плевать — пусть корабль ведет Эмма, у нее это отлично получается.

После такой ночи Джек ожидал наутро звонков от всех своих знакомых — даже от тех, кого давно забыл (особенно от тех, кого забыл!). Но на связь вышли немногие. Каролина Вурц, впрочем, позвонила Алисе:

— Пожалуйста, передай Джеку, я считаю, победу заслужил он, а не этот людоед! Подумать только, "Оскар" за каннибализм! Куда мир катится!

Вернувшись домой в Санта-Монику, Джек и Эмма нашли на автоответчике единственное сообщение — от мистера Рэмзи. Тот просто проорал:

— Джееееек Бееееернс!

И все. Но Джек был доволен.

Старые друзья по борьбе тоже объявились, но не так быстро. В письме от тренера Клума значилось: "Джек, ты был прав. Борцовские уши на девице не смотрятся". Тренеры Хадсон и Шапиро тоже поздравили Джека. Хадсон выразил надежду, что Джек не принимает женские гормоны и что его груди — накладные, а не имплантированные. Шапиро интересовался, что сталось с красавицей-славянкой, чье имя он забыл, — он надеялся увидеть ее по телевизору на оскаровской церемонии, но ее не показали.

Он, конечно, имел в виду Клаудию, но Джек ничего не знал о ней. Она не вышла на связь, как и Ной Розен (впрочем, Джек и не рассчитывал получить от него весточку). Ни звука и от Мишель Махер. Она пропала, будто не было, — Герман Кастро знал, что она поступила на медицинский, но потерял ее еще в университете. Сам Герман, конечно, написал Джеку — всего одну строчку: "Поздравляю, амиго, ты пробился в финал".

Вот именно, точно так Джек себя и чувствовал — что играл в финале, но проиграл вчистую. Он не мог предсказать, будут у него еще финалы или нет; кто знает, может быть, тот день был первым и последним.

Да, и "Терминатор 2: Судный день", и "Голый пистолет — 2½: Запах страха" собрали куда большую кассу, чем "Чинно-благородно", но благодаря этому "мелкому" фильму и номинации на "Оскар" Джека стали узнавать в лицо — причем все сразу. Узнавать и как мужчину, и как женщину — все же чаще как мужчину, Джек не собирался ходить на приемы в женском платье. Отныне он был знаменитость.

Эмма приняла самые решительные меры, чтобы Джек извлек из этого нового статуса максимум выгоды. Она заставила Джека говорить, что он "пишет", — хотя, разумеется, он и не думал ничего писать.

— В подробности входить не надо. Просто говори, что ты все время пишешь.

Эта фраза превратилась для Джека в верное средство завершить беседу с любым журналистом. Звучала она несколько угрожающе, словно бы он готовил что-то жутко разоблачительное. Но кого или что он собирается разоблачать, вот в чем вопрос!

— Этой фразой ты напускаешь туман, окутываешь себя ореолом таинственности, — объясняла Эмма. — Ты и так ассоциируешься с жанром "нуар", поэтому стоит немного сгустить краски, тобой будут только больше интересоваться.

Иные журналисты вообще хотели говорить только о том, что Джек пишет; они просто бесились из-за того, что он решительно отказывался раскрывать, что именно. Ему нравилось повторять эту фразу уже потому, что она вызывала такую реакцию.

— Нет, у меня нет ни малейших планов остепеняться, заводить детей, жениться — ничего подобного, по крайней мере не сейчас, — так обычно начинал Джек. — Сейчас самое время сосредоточиться на работе.

— Вы имеете в виду кино?

— Разумеется, но не только, ведь я еще пишу.

— Что же вы такое пишете?

— Кое-что, да ведь тут какое дело, я пишу все время.

Дошло до того, что нездоровый интерес к его "писательству" начала проявлять Алиса.

— Надеюсь, ты не мемуары готовишь! — нервно смеялась она.

Лесли Оустлер смотрела на Джека с печалью — наверное, жалела, что показала ему в свое время свою иерихонскую розу; если Джек станет писателем, он непременно ее припомнит.

Эмма говорила Джеку, что мама все время сверлит ей мозги — все-то ей хочется узнать, не читала ли Эмма Джекову писанину. Эмма считала, что запущенный ими слух жутко веселый; Джек придерживался совершенно противоположного мнения. Он не понимал, зачем играть в такую игру.

После смерти Миры Ашхайм (о ней Джек узнал из газет, никто и не подумал ему позвонить) Боб Букман сказал ему, что с агентством "талантливой молодежи" ему больше не нужно иметь дела. У него уже есть агент в Си-эй-эй, и этого достаточно, тем более у Джека был не только Боб, а еще и адвокат по делам киноиндустрии Алан Херготт.

— Тебе если и нужен менеджер, то финансовый, — так говорил Джеку Алан.

Джек хотел поддерживать деньгами мать, поэтому нашел финансового менеджера в Буффало, штат Нью-Йорк. Звали его Уиллард Саперстон, у него имелись связи в Торонто. А канадские налоги душили Джека хуже удавки. Первым делом Уиллард посоветовал Джеку принять американское гражданство, что он немедленно исполнил. Затем он стал "инвестором" в предприятии "Дочурка Алиса", благодаря этому матери не приходилось больше платить "зверские" налоги с каждого полученного от сына доллара.

Джек подумал, что маме, может быть, стоит и вовсе продать салон и уйти из татуировочного бизнеса; еще он подумал, что если Алису и Лесли связывали прежде всего финансовые дела (он до сих пор не знал, так это или нет), то, может, Алиса заодно бросит и миссис Оустлер.

Но Алиса была в тату-мире своей, это был ее единственный дом, единственное дело, которое она умела делать хорошо; и каковы бы ни были изначальные посылки для сближения ее с миссис Оустлер, Алиса стала жить с ней по доброй воле, что бы там Джек себе ни воображал. Они стали парой на всю жизнь. Как сказал Татуоле, мама Джека самая настоящая "Дочурка Алиса", целиком и полностью, она и хиппи и моряк и умеет соответствовать своему тату-псевдониму.

Джек, наверное, чаще бы наведывался в Торонто, если бы смирился с этим — а равно и с тем фактом, что никогда не сможет говорить с мамой об отце.

Можно легко представить себе, как в различных статьях и интервью обыгрывалась история Джека — то, что он сын татуировщицы и никогда не видел отца. Еще бы, ведь Джек — начинающий молодой актер, уже добившийся большого успеха. Прессу хлебом не корми, дай написать про человека с экзотическим детством, да вдобавок, конечно, ее возбуждает сама идея "дисфункции", разлома во всем, что связано с жизнью знаменитости. Как сказал один репортер, "на прошлом Джека лежит печать, словно гигантская татуировка"; это звучало тем экзотичнее, что ни у Алисы, ни у Джека никаких татуировок на теле не было.

Канадское телевидение мечтало сделать интервью с Джеком и его мамой в салоне Дочурки Алисы. Как только очередной американский журнал печатал очередную фотографию Джека с какой-нибудь женщиной (за исключением Эммы, все они были сплошь американки, да и сама Эмма приняла американское гражданство), репортер из Си-би-си немедленно летел на Квин-стрит к Алисе и допрашивал ее, "серьезны" ли эти отношения ее сына.

— Ну что вы, я никогда не донимаю Джека расспросами про его личную жизнь, — неторопливо, как полагается человеку, вечно пребывающему под кайфом, отвечала Алиса под завывания Боба Дилана на заднем плане. — А Джек не донимает меня расспросами о моей.

В Нью-Йорке Джек познакомился с наследницей большого состояния из рода мясных королей. Звали ее Саманта, она была старше Джека и обожала переодевать его в свою одежду — разумеется, не для того, чтобы в этаком виде отправляться на прием или в ресторан. Джек никогда не появлялся на публике в женском платье, да и с Самантой вместе пробыл недолго.

Еще у него был романчик с другой женщиной постарше в Лондоне, британским издателем Эммы по имени Коринна. Ее привлекло, что Джек чего-то там пишет, хотя он, конечно, так и не раскрыл ей тайны; для издателя она одевалась чрезвычайно сексуально, но и с ней Джек пробыл недолго.

Обе эти дамы жутко ревновали Джека к Эмме, он же чувствовал, что тратит слишком много времени на перелеты между Лос-Анджелесом, Нью-Йорком и Лондоном. Эмма наотрез отказалась покидать их замызганный домишко на Энтраде, а Джек по ней страшно скучал.

Кроме того, решив остаться в Санта-Монике, они смогли позволить себе по-настоящему крутую машину — серебристую "ауди" с кожаными серыми сиденьями, точно такую, какую Джек не сумел припарковать в свой единственный день работы в "Стэнсе". Эмма весьма оценила символичность этой покупки.

— Отлично, только проверь, чтобы на заднем сиденье не было детей, конфетка моя.

Купив такую машину, Джек особенно обрадовался, что не пьет, хотя ездил не очень быстро — а с точки зрения Эммы, он вел машину просто невыносимо медленно и перестраховывался хуже самого неопытного мальчишки. Сама Эмма, разумеется, не тормозила на каждом шагу и на безопасность смотрела свысока.

— Знаешь, безопаснее было бы купить дом в Беверли-Хиллз, — не уставал говорить ей Джек, имея в виду, что в таком случае Эмме пришлось бы меньше ездить.