Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

Джек снова оказался в Торонто, как обычно, против свой воли, на этот раз без Эммы, которая, как правило, проводила в столице Онтарио куда больше времени, чем он (в Канаде если ты писатель, ты почти король).

"Жизнь — это как перекличка в классе, — писала Эмма в "Глотателе", — когда выкрикивают твое имя, ты должен быть на месте. Хорошо, что это единственное правило, которое ты обязан соблюдать".

Сидя у матери в салоне, Джек завел с ней спор про съезды татуировщиков. Раньше их вообще не было, но в последнее время Алиса отправлялась на такие съезды чуть не каждый месяц. Вчера она была в Токио, завтра в Мадриде, сегодня — где-то в Штатах. Куда ни ткни, всюду тату-конференции.

Алиса редко бывала в Лос-Анджелесе, как правило осенью, и вовсе не специально для того, чтобы повидать Джека — просто в эти сроки там проходил ежегодный "Чернильный бал", калифорнийский съезд татуировщиков и специалистов по пирсингу. Считалось, что это самый большой тату-съезд в мире, его проводили на бульваре Сансет, в "Палладиуме", знаменитом танцзале времен свинга.

Весной проходила конференция в Нью-Йорке, в зале "Роуз-ленд" на Пятьдесят второй улице; Алиса ездила туда регулярно. Еще весной была конференция в Атланте, а зимой — в Мэне, да-да, в Мэне, в феврале! Несмотря на многочисленные обещания, мама так ни разу и не навестила Джека в Реддинге, но "Безумное чаепитие" в Портленде — извините, туда она обязана наведываться каждый год.

Алиса ездила и на тату-фестиваль Адского Города — в Колумбус, штат Огайо, в отель "Хайатт-ридженси" (кажется, эта тусовка проходит в июне, Джек точно не запомнил). Но любимый мамин маршрут — ежегодный визит в Филадельфию; она даже сфотографировалась с Филадельфийским Психом Эдди, тот всегда ходил в желтом спортивном пиджаке и так много геля заливал себе в волосы, что они торчали у него, как у дикобраза.

В общем, где бы татуировщики ни собирались — в Далласе, Дублине, Питсбурге (так называемый Митинг меченых) или Декейтере, штат Иллинойс, — Дочурка Алиса всегда была в центре событий.

Она ездила и в Бостон, и в Гамбург. К ее разочарованию, Герберт Гофман оставил дела, но она нашла Роберта Горльта.

— В нем два метра шесть сантиметров роста, он играл в Канаде в баскетбол, — рассказывала она Джеку.

На эти съезды собирались тату-художники со всего мира — с Таити, Кипра, Самоа, из Таиланда, Мексики, Парижа, Берлина, Майами, даже из Оклахомы, где татуировки вне закона. Алиса перебывала со своими коллегами везде, и везде это были одни и те же люди.

— Зачем ездить, если везде одни и те же уроды? Зачем все время смотреть на одни и те же рожи?

— Ну, потому что мы такие уроды, Джек. Потому что мы — это то, что мы делаем. Мы не меняемся.

— Ради бога, мам, ты хоть представляешь, в какое дерьмо ты можешь вляпаться в "Хайатт-ридженси" в Колумбусе или в вонючем "Шератоне" в Миннесоте?

— Джек, подумай только, что тебя слышат сейчас мисс Вурц, или бедняжка Лотти, или миссис Уикстид, упокой Господь ее душу! — сказала Алиса. — Господи, что стало с твоей речью. Кто виноват, Калифорния или кино?

— В чем виноват?

— Наверное, это Эмма, — сказала Алиса. — Это потому, что ты живешь с этой дрянной девчонкой, она без гадкого слова секунды прожить не может. У нее все время на языке "дерьмо" и "вонючий". Тебя послушать, "дерьмо" — это не слово, а местоимение или междометие! А ведь когда-то ты говорил так изысканно. Ты когда-то умел говорить. Ты даже не говорил, а вещал.

В ее словах была доля правды, только вот в чем дело — Алису хлебом не корми, дай свернуть с неприятной ей темы, уйти от ответа. Вот перед ней Джек пытается убедить ее, женщину в годах, что все эти "конференции" — сборища умственно отсталых, уродов, извращенцев, а она пеняет ему на какое-то "дерьмо"! Там бог знает что творилось, на этих конференциях, везде ходили люди, полностью покрытые татуировками, там даже конкурсы среди них устраивались! Там татуировали бывших зэков, даже целый жанр был — тюремные татуировки, такие же своеобразные, как байкерские. Там татуировали стриптизерш и порнозвезд — Джек это хорошо знал, отсмотрев немало фильмов с Длинным Хэнком.

Что вообще себе думает Дочурка Алиса? Для кого, полагает она, эти конференции? Джек видел, что там татуируют — злобных кукол для ритуалов вуду, сердца, прошитые насквозь кинжалами, с подписью "Ни о чем не жалею". В западном Лос-Анджелесе имелся салон "Табуированные татуировки", держал его Райли Бакстер — так у него на визитке красовалась как раз такая вуду-кукла с подписью "одноразовые иголки".

Алиса немного растолстела, но не разучилась улыбаться; ее волосы, некогда янтарные, покрылись сединой. Кожа, однако, не знала морщин, одежду она носила такую, чтобы ее великолепные груди можно было видеть во всей красе, платья с завышенной талией и круглым либо квадратным воротником. В своем возрасте она носила жесткий, поднимающий груди лифчик, обычно красный или даже алый. В тот день Дочурка Алиса надела платье в деревенском стиле, с круглым воротником, начинающимся прямо от плеч; лифчик было хорошо видно, но это у Алисы обычное дело. Джек подумал, наверное, ей нравится показывать белье, правда, глубокого декольте она никогда не носила.

— Заглядывать мне между грудей никому не полагается, — любила говорить Алиса.

Странно, думал Джек, с одной стороны, мама хочет, чтобы все знали, какие шикарные у нее груди, с другой стороны, никогда не обнажала ни квадратного сантиметра.

И что, скажите на милость, забыла на съездах татуировщиков женщина, которая не намерена показывать грудь?

— Мам, — начал было Джек, но она уже принялась колдовать над заварочным чайником и повернулась к нему спиной.

— Да и женщины твои, Джек, среди них есть нормальные? Или я просто с ними не знакома?

— Нормальные?

— Ну, как Клаудия. Она была нормальная. Что с ней сталось?

— Я не знаю, мам.

— А с той несчастной юной леди из агентства Уильяма Морриса? Как она странно шепелявила, ты не помнишь?

— Гвен, кажется, фамилию забыл, — сказал Джек. Он и правда помнил о Гвен только одно — ее шепелявую речь. Может, она и правда работала у Уильяма Морриса, а может, и нет.

— Гвен давно уже нет, не так ли? — спросила Алиса. — Ты до сих пор пьешь чай с медом, милый?

— Да, Гвен давно уже нет. Нет, я не пью чай с медом и никогда не пил.

— Актрисы, официантки, секретарши, наследницы мясных империй и еще эти, ну, которые просто вокруг вертятся.

— О чем ты?

— Ну, их еще зовут поклонницами или как там.

— Я не знаю, как их зовут, у меня никаких поклонниц нет. Вот в твоем мире такого добра навалом — какие-то невнятные девицы, шляются везде, вертятся вокруг, и все такое прочее. У нас такого нет.

— О чем ты, Джек?

— О том, что творится на этих твоих конференциях.

— Тебе надо хоть на одну конференцию съездить, Джек, ты перестанешь нас бояться.

— Я тебя отвозил на "Чернильный бал".

— Но ты же не зашел внутрь "Палладиума".

— Перед входом тусовалась целая банда байкеров!

— Ты сказал, что тебе отвратителен уже один вид людей с накладными сиськами и глядеть на них ты не намерен. Боже мой, Джек, ну что у тебя за язык...

— Мам...

— А эта британка в Лондоне! Она же моего возраста! — завопила Алиса и положила Джеку в чай мед.

Звякнул маленький колокольчик (можно подумать, здесь продают ангелочков для новогодних елок!), открылась дверь в салон, и вошла девушка; было заметно, что у нее воспаление после очередного пирсинга, распухла губа, из которой торчало нечто вроде запонки. А еще с одной брови (волосы сбриты) свисал шар с цепью.

— Чем могу быть полезной, милая? — спросила Алиса. — Я вот чаю только что заварила, не хочешь?

— Может быть, — сказала девушка, — я вообще-то чая не пью, но тут сойдет.

— Джек, налей нашей гостье чаю, будь так добр.

Девушке было лет восемнадцать, максимум двадцать. Волосы темные и грязные, одета в джинсы и футболку с группой Grateful Dead.

— Черт, да ты вылитый Джек Бернс, — сказала она Джеку, — разве что выглядишь по-нормальному.

Алиса поставила музыку — Боба, разумеется.

— Это самый настоящий Джек Бернс, и он мой сын, — сообщила Алиса.

— Ни фига себе! — сказала девушка. — Готова спорить, у тебя было столько женщин, что не пересчитать.

— Полная ерунда, — ответил Джек. — Ты пьешь чай с медом?

— Разумеется, — сказала девушка, не переставая теребить языком распухшую нижнюю губу.

— Ну, какую татуировку ты хочешь, милая? — спросила Алиса. Она знала, что девушка зашла за татуировкой — у входа в салон большими буквами значилось: "ПИРСИНГ ЗДЕСЬ НЕ ДЕЛАЮТ".

Девушка расстегнула джинсы, приспустила их, засунула пальцы под резинку трусиков и перевернула ее; из-под нее торчали лобковые волосы, над которыми парила пчела размером не больше Джекова мизинца, крылышки прозрачные, отливают желтым, а тело темно-золотистое.