Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1 - Балинт Мадлович

не является закрытой по сравнению с коммунистическими диктатурами, которые демонстрируют закрытость как с точки зрения возможности покинуть страну, так и в плане государственного контроля за всеми сторонами жизни. Чего стоит одна уголовная статья за тунеядство («социальный паразитизм»), существование которой указывает на то, что коммунистическое государство не только определяло, какую позицию может занимать индивид, не только регулировало условия его повышения, но и не позволяло никому исчезать из системы; у каждого было зарегистрированное в ней место. Тотальный контроль по заветам марксизма-ленинизма пронизывал все общество. В противоположность этому патрональные автократии прагматичны и концентрируются только на вопросах, имеющих отношение к политической стабильности: узловых точках принятия решений, торговых операциях и, конечно, сетях, которые сплетены вокруг них в масштабе всего общества.

4.3.2.4. Партийные системы с патрональным и непатрональным типом деления на партии

Перемены, вызываемые извне, предполагают смену политического курса через смену акторов. Другими словами, акторы, не входящие в правящую политическую элиту и желающие изменить статус-кво, стремятся сделать это, сместив тех акторов, которые принимают ключевые решения. Один из возможных способов сделать это, а именно индивидуальный вход в политическую элиту, описан в предыдущей главе. В либеральных демократиях он подразумевает присоединение к правящей демократической партии; в патрональных автократиях – стремление быть принятым в приемную политическую семью. Наконец, в коммунистических диктатурах люди с политическими амбициями вступают в партию-государство [♦ 3.3.7]. Однако у этого способа есть серьезные недостатки с точки зрения возможности изменений. Хотя индивидуальный вход, как правило, предполагает низкий проходной барьер, на начальном этапе он предоставляет минимальные властные полномочия (а часто – полное их отсутствие). Следовательно, если кто-либо хочет изменить статус-кво изнутри, он должен потратить много времени и усилий, чтобы покинуть нижний уровень (формальной или неформальной) иерархии и получить более высокую позицию с возможностью принимать решения.

Другой, более очевидный метод заключается в том, чтобы конкурировать с другими за право сменить на постах людей, ответственных за принятие решений. В конкуренции могут принимать участие коллективные акторы, то есть партии, типология которых дана в Главе 3 [♦ 3.3.7–9]. Как мы отмечали ранее, в коммунистических диктатурах партия-государство является единственным законным обладателем власти, а следовательно, никакая другая партия не может на нее претендовать. Это напрямую следует из официальной коммунистической идеологии в целом и неэлекторальной гражданской легитимации в частности. Иными словами, никакие оппозиционные партии не допускаются, и ни один объект партии-государства не имеет законного права создавать политические партии и конкурировать с ней. Следовательно, такие системы обычно называют однопартийными или тоталитарным монопартизмом[740].

После распада советской империи большинство посткоммунистических стран отказались от однопартийных систем. Уникальную позицию в этом плане заняла Беларусь, где сложилась система, которую Андрей Казакевич назвал «непартийной». В условиях этой системы двуединство правящей партии и государственных структур, присущее коммунистическим диктатурам [♦ 3.3.8], упраздняется в пользу единой бюрократии государства, которое само функционирует как партия. Эта в буквальном смысле партия-государство возникла после того, как «парламентский фактор был, по сути, изъят из политической системы» через внесение изменений в конституцию в середине 1990-х годов, после чего «исполнительная власть не видела смысла в развитии политических партий и организаций ‹…›, даже несмотря на то, что значительное число депутатов Палаты представителей первого созыва (1996–2000 годы) были членами партии. Деятельность политических партий прекратилась, не было создано парламентских групп и в целом вся политическая деятельность в парламенте была заморожена. Политика президента была главным образом направлена на устранение партий с политической арены, и эта политика велась не только в отношении оппозиционных партий»[741].

Что касается более характерных случаев, то либеральным демократиям и патрональным автократиям свойственна электоральная гражданская легитимация, и в качестве одного из аспектов формальной свободы собраний каждому предоставляется право создавать партии и участвовать в партийной конкуренции. Используя это право для того, чтобы добиться изменений извне, политические акторы образуют партийную систему режима. Как отмечают Лучано Барди и Питер Мэйр, именно взаимодействие и конкуренция отличают партийную систему от простой группы партий, сосуществующих в одном государстве[742].

В контексте либеральных демократий и патрональных автократий можно говорить о многопартийных системах. Ниже мы приводим типологию этих систем по четырем критериям. Первый критерий – это основной принцип деления на партии, то есть основной источник разногласий между конкурентами по поводу того, как следует использовать политическую власть. Другими словами, то, чего хочет добиться неправящая партия по сравнению с защитниками статус-кво, отражает принцип, который лежит в основе их разделения. Естественно, партийная конкуренция – это многоплановое явление, и в каждой партийной системе существует множество принципов деления на партии, из-за чего бывает трудно назвать какой-то один из них основным[743]. Тем не менее в посткоммунистических партийных системах по этому критерию можно выделить два главных принципа деления: патрональный и непатрональный. Это важнейшее измерение позволяет отличать одни посткоммунистические демократии от других: точнее говоря, либеральные демократии (такие как Эстония) от патрональных демократий (таких как Румыния). Другими словами, непатрональные принципы деления лежат в основе множества демократических партий, а патрональные – в основе множества патрональных. В патрональных демократиях партийная конкуренция – это конкуренция патрональных сетей, которые используют партии в качестве фасадов, придающих им вид искренних интерпретаторов общего блага для того, чтобы получить поддержку широких масс и гражданскую легитимацию. И все же их преобладающая мотивация – это, несомненно, принцип интересов элит: они хотят использовать политическую власть для получения прибыли для своей неформальной патрональной сети. С другой стороны, непатрональная конкуренция означает, что в конкурирующие партии не сформированы на основе патрональных сетей, а их основной мотивацией является принцип общественных интересов [♦ 2.3.1]. Это не означает, что они не представляют интересы какой-либо группы[744] или что у них нет абсолютно никаких намерений использовать государственные ресурсы в коррупционных целях (такие как финансирование партий)[745]. По нашему убеждению, это означает, что партии в либеральных демократиях (1) не являются фасадными организациями конкурирующих патрональных сетей, а (2) в основе конкурентного поведения акторов лежит несогласие с политикой, правого / левого или какого-либо другого толка [♦ 6.4.1][746].

Второе и третье измерения основаны на типе конкуренции между правящей политической элитой и оппозицией, с одной стороны, и между самими оппозиционными партиями – с другой. Этот аспект также связан с типами оппозиционных партий, которые мы рассматривали в предыдущей главе [♦ 3.3.9]. Так, в частности, конкуренция может быть (a) реальной, при которой оппозиционные партии участвуют в партийной конкуренции, чтобы вызвать изменения (правящая партия[747] против оппозиции), или (b) фейковой, при которой оппозиционные партии либо не верят в то, что