Классициум (сборник) - Коллектив авторов

– Куда нам нужно-то? – Сеня извлек засаленный блокнот. Принялся листать исписанные страницы. – Та-ак… ага, вот. Пансионат «Айвазовское»!

Платформа рванула с места – только держись. Мы мчались вниз по тенистому тоннелю. Сквозь прорехи в листве отвесно падали на дорогу жемчужные колонны света. И никакой МТА! Крым мог позволить себе настоящее жаркое солнце.

Территория пансионата располагалась на поросшем деревьями прибрежном склоне. Меж могучих стволов извивались мраморные лестницы, окаймленные мшистыми багетами альпийских горок. От подножия живописных округлых валунов стремились вниз серебряные струи искусственных рек. В воздухе стоял смолистый аромат истомленных летним жаром сосен и кипарисов. Над пышными цветниками вились беспечные насекомые. Впереди ширилась, приближаясь, туманная морская синь.

Платформа остановилась рядом с изящным, похожим на парус зданием центрального корпуса.

– Значит, так, – Коромыслов достал из кармана и натянул на голову белую кепку с большим козырьком. – Расклад такой: ты говоришь с ней, я прикрываю. Если не заладится – выключаю ее. По мне, так лучше бы сразу выключить, а потом говорить, как полагается, в клинике. Псих должен быть зафиксирован. Ну, что скажешь? Давай я ее сразу того… вырублю, а ты потом укажешь в отчете, что объект на контакт не пошел. Доступно излагаю?

Сеня родился не в свою эпоху. Ему бы махать кистенем на Куликовом поле или громить на ижорском льду немирных шведов. Воинственная сущность моего напарника всё время искала выхода.

– Ничего не выйдет, – осадил я Сенин порыв, – тут кругом трансляторы, оба потом по шапке получим.

– Эх… – Богатырь сорвал с головы кепку, смял ее в руках, потом водворил обратно, но отчего-то козырьком назад. – Ладно, будем делать, как положено.

Пока мы шли к корпусу, я вспоминал данные разнарядки.

Мария Хоботкова, репатриант первым воскрешением, художник-мнемонист, прошла курсы операторов полезной иллюзии. Работала в студии по производству обучающих мнемограмм для старших классов.

Ее уволили. Уволили за то, что создавала неформатные образы. Я видел их. На первый взгляд обычные развивающие иллюзии. В основном из жизни людей. Я и сам смотрел подобные, когда проходил курс реабилитации после воскрешения. Страх приходил не сразу. Можно было прокрутить несколько мнемограмм, прежде чем по-настоящему испугаться, но затем… Это было нутряное, противоестественное чувство, словно автор принес с собой из-за грани жизни ощущение безысходности и посмертного небытия. Ее отследили не сразу. У детей, посмотревших мнемограммы, случились истерики. Только после этого Хоботковой занялись всерьез.

Она не стала спорить, собрала вещи и ушла. Только потом оказалось, что Мария похитила из студии профессиональный модулятор мнемоматриц.

Мы вошли в здание пансионата. У стойки застыла перепуганная секретарша.

– Где она? – спросил Коромыслов.

– Т там, в парке, – девушка указала направление, – люди подходят к ней и падают, представляете? Только что мужчина пожилой. Он тут бегает по утрам… С пляжа шел, потом остановился, головой так, знаете, помотал, словно вода в ушах, и бах… как подкошенный.

– Без паники, гражданочка, – Сеня одарил девушку своим героическим оскалом. – Работают профессионалы!

Мы прошли холл насквозь и оказались на широком низком крыльце, выстланном разноцветной плиткой. По обе стороны в тени виноградных лоз размещались пустующие шезлонги. Впереди, за розовыми кустами, мраморный мальчик держал на плече большую бронзовую рыбу. Та недовольно надувала щеки, изрыгая струю искрящейся воды в невидимый бассейн. Над фонтаном простирали игольчатые зеленые щупальца раскидистые ливанские кедры. Между чешуйчатыми стволами угадывалась узкая смотровая площадка, отделенная от обрыва ажурным парапетом. Там кто-то стоял, опершись на перила, и, похоже, любовался видом.

Коромыслов кивнул мне, мол, действуем, как решили, сделал зверское лицо и, вытащив из кобуры игловик-парализатор, одним махом спрыгнул с крыльца. Я двинулся напрямик, медленно прошел по тропинке между кустами. Возле фонтана на земле лежали три человека. Девушка лет восемнадцати в цветастом сарафане, пышная дама в купальном костюме и пожилой господин в халате и шлепанцах. Все они были живы и, казалось, спали. Каждый миг ожидая нападения, я прошел между стволами кедров и оказался на смотровой площадке.

Женщина стояла ко мне спиной. Высокая, статная, слегка тяжеловатая в бедрах, она была одета в легчайшую, на грани фривольности, расписную ткань. Причудливый индийский орнамент плыл и плавился на морском ветру. Длинные черные волосы взлетали в воздух и опадали, вторя накату волн.

Морализатор должен уметь начать разговор. Может быть, это самое главное в нашей работе. Нужно понять, с кем ты имеешь дело. Что отвлечет замкнувшегося в себе репатрианта? Иногда нужно было обрушить на человека поток отвлекающих слов, а в другой раз выдержать паузу, создавая вакуум посреди диалога, чтобы собеседник мог выговориться.

– Вам нравится этот вид? – Она начала разговор сама. Что ж, я был готов к этому.

– Он хорош, но скала справа загораживает часть горизонта и от этого пейзаж сильно проигрывает.

– Да-да, вы правы. Скалы… они вечно мешают увидеть истину.

– Можно было бы представить, что скалы нет. Это не так уж сложно. Может быть, мы вместе попытаемся…

– Нет! Неверно! Вы всё испортили! – Она резко повернулась ко мне, и я увидел вместо человеческого лица длинный красный клюв и яркие разноцветные перья. «Зимородок» – вот как называлась эта птица. Черный круглый глаз внимательно и недобро уставился на меня. – У нас был отличный диалог, а вы взяли и начали тыкать в меня своими морализаторскими подначками!

В тот же миг ветви кедров устремились ко мне, спеленали по рукам и ногам, словно это и в самом деле были щупальца. Солидарность! Я точно помнил, что не подключался, и всё же оказался под воздействием иллюзии. Похоже, Мария использовала ближайший транслятор для формирования новых образов, иначе эффект не был бы столь глобальным.

– Вы слепы, – каркнула птица, – смотрите и не видите. Играете со смертью, но не знаете, что будет впереди. Жалкие умные дети. Вы живете на лопатках спящих чудовищ и не подозреваете об этом. Она подняла руки в театральном жесте, и я увидел, как безмятежная морская синь набухает недобрым темным горбом, выше деревьев и солнца, а затем с грозным рокотом устремляется на берег. Я шагнул вперед. Иллюзия не может никого удержать.

– Безвкусица, – я старался говорить спокойно и веско, как это делал граф Толстой, критикуя творения нерадивых учеников, – жалкое подобие конца света.