Классициум (сборник) - Коллектив авторов

– Что? – Женщина, уже не птица, вновь повернулась ко мне. – Что вы сказали?

– Вы – никудышный мнемограф, Маша. Вас ведь поэтому уволили из студии?

– Я… – Она сгорбилась, теряя свою гордую осанку. Чудовищный катаклизм за спиной Хоботковой превратился в истлевающие бумажные обои. Мутная волна расслаивалась и таяла, открывая дорогу солнечному свету.

– Вы и в прошлой жизни не получили признания как художник. Может быть, хватит? Пора выбрать другой путь. Вам дали шанс. Не каждому выпадает такая возможность, а вы… Хоботкова! Как вам не стыдно?! – Я постарался, чтобы последние слова прозвучали по возможности буднично, словно я распекаю нерадивую продавщицу в магазине.

Женщина отшатнулась и, неловко перевалившись через парапет, рухнула вниз. В то же мгновение перед моими глазами возникла надпись «контакт прерван». Я рванулся вперед, перегнулся через ограждение, упираясь животом в перила, и… никого не увидел. Хоботковой не было на смотровой площадке с самого начала. Некоторое время я стоял в растерянности, озираясь по сторонам. А потом вспомнил лицо женщины, которое сменило птичью «маску», и всё сразу встало на свои места.

Когда я вошел в холл гостиницы, секретарша сидела за столом и тихонько всхлипывала. Она выглядела куда моложе, чем была в иллюзии. Все репатрианты проходят обязательную процедуру дегеронтизации. Таково требование общества к воскрешенным. Очевидно, когда моя критика достигла Хоботковой, она приняла свой прежний облик. Из прошлой жизни. Я обошел конторку, взял со стола черный цилиндр модулятора и со всей силы швырнул его об пол.

Я победил. Грубо, жестко и… легко. При помощи обычной пощечины. Мария Хоботкова была отправлена в клинику, где прошла курс реабилитации. Всё было бы хорошо… Вот только Сеня… Изломанное тело богатыря нашли внизу на скалах. Воскресить его не удалось.

Центральное помещение экспозиции тонуло во мраке. Одинокими светлячками перемигивались лампочки климатических датчиков. Тусклые отблески вяло дрейфовали по сегментам обширного купола. В центре зала темнела громада корабля. Точно лапы гигантского кузнечика, торчали разложенные стабилизаторы. Посадочная площадка располагалась ниже уровня земли. Все коридоры выходили в амфитеатр лектория. Между рядами были устроены лестничные сходы.

Я принялся медленно спускаться вниз.

– Стой! Убью! – Я замер. Медленно поднял руки. Рядом с изогнутой опорой «Перуна» обозначился силуэт человека. В свете звезд тускло блеснул металл – винтовка. Не выстрелил сразу, и на том спасибо. Не выстрелил – значит, будем говорить.

– Ты кто такой?

– Турист. В музей пришел, – нужно раскрыть его, понять, на что он способен.

– Ты из лагеря? Тебя Гумилев послал, да?

– Никто меня не посылал. Я же говорю – турист из Нижнего.

– Врешь!

– Да зачем мне врать?

– Выходит, земляки, – смягчился мой собеседник. Итак, догадка насчет волжской фамилии оказалась верна. Однако того, что мой визави окажется нижегородцем, я предположить не мог. Теперь и голос репатрианта казался мне знакомым.

– Выходит. Как зовут-то тебя, земляк?

– Меня?.. Казимиром, – пауза была красноречивее слов. Похоже было, что имя фальшивое, а может быть, он просто не помнил своего настоящего. Такое бывает с репатриантами.

– А меня Алексеем звать, – по проходу метнулась лохматая тень. Вахлак занял позицию. Всё, пора сходиться. – Слушай, у тебя огонька не найдется? Трубочку раскурить?

– Трубочку? Огонька? Ты что, репатриант?

– Ну да. А что тут такого? – Я постарался придать голосу искреннее недоумение.

– Да я… понимаешь… я тоже вроде как репатриант, – «вроде как» – ответ был очень странным.

– Вот так дела! Значит, вдвойне земляки. Ну что, огоньку дашь?

– Найдем. Спускайся ко мне.

Я принялся спускаться по ступеням. Чтобы не упасть, включился в солидарность. В то же мгновение зал преобразился – освещенный лучами солнца, блистающий, нарядный. Только Казимир остался темен, словно дверь в ночь, принявшая форму человеческой фигуры.

Я приблизился, извлек из кармана свою любимую смолокурку. Выточенная из корня вереска чаша привычно легла в руку. Я принялся не торопясь набивать трубку, одновременно поглядывая на своего собеседника. Тот совсем расслабился, опустил винтовку. Неужто легкая победа?

Наконец я закончил с табаком. Вот он – критический момент. Я приблизился. И лже-Казимир, действуя, словно по нотам, отложил винтовку, прислонив ее к стабилизатору. Шагнул ко мне, протягивая в ладонях веселый огонек вечной спички. Я поднял глаза и…

Как описать это ощущение? Когда внутри будто что-то разъединяется и одна часть уходит вниз, словно ступень ракеты, а другая устремляется в невообразимую головокружительную высь. И где-то в глубине твоего «я» возникает отстраненная мысль: всё верно. Так и должно быть.

В неровном свете живого огня мне явилось лицо моего сына.

– Максим… здравствуй… как же это… – Я не знал, какой будет реакция. Мне было всё равно. Однако такого я не ожидал. Макс рухнул на колени, сжал голову руками.

– Нет, нет, НЕТ! – взвизгнул темный силуэт голосом моего сына. – Это в моей голове, в моей чертовой голове!

– Сынок, погоди. Это я! На самом деле, – я совершенно растерялся. Не знал, что делать, и рефлекторно подался вперед, прикоснулся к плечу сына, пытаясь утешить.

Максим шарахнулся от меня, как от зачумленного. Вскочил на ноги и вдруг прыгнул, демонстрируя, на что способен человек в условиях низкой гравитации.

Он нетопырем взлетел на острое колено стабилизатора и застыл там, подобравшись и нахохлившись, точно огромный филин.

– Их нет. Их нет. Никого… И меня… Сны, сны. Чертовы сны! – продолжал твердить несчастный.

«Это может быть всего лишь двойник, – наконец пробился сквозь затмевающую разум пелену голос здравого смысла. – Такой же, как Гумилев. Возможно, он и вовсе тебя не знает».

Нужно было как-то выходить из ситуации. «А ведь Вахлак должен был перехватить его», – мелькнула запоздалая мысль.

Внезапно тишину лектория разорвал резкий неприятный звук, словно кто-то провел камнем по грифельной доске. Что-то врезалось в сидящего на стабилизаторе человека, и тот, потеряв равновесие, рухнул вниз. В то же мгновение я почувствовал резкий толчок в спину, затем еще один. Я бросился вперед, скрываясь за опорой корабля, схватил оставленную Максимом винтовку.

В лектории прибавилось темных силуэтов. Долговязые, худые, со странным оружием в руках – нас посетили аборигены. Один из них как раз вскидывал свой метатель к плечу. Снова послышался резкий звук, и в пол на том месте, где я только что стоял, врезался и расплескался водяной шарик. Там, где разорвался необычный снаряд, возникло странное существо. Больше всего оно напоминало крупного муравья. Насекомое по-собачьи стряхнуло с себя капли жидкости и резво засеменило в мою сторону. Не добежало. Рухнуло на бок и застыло, словно механическая игрушка, у которой кончился завод. Только дергались короткие суставчатые ножки. Марсианин снова поднял свое «ружье». Дипломатией здесь было ничего не добиться, и я не стал медлить, выстрелил на опережение. Эффект был чудовищный. Моего противника буквально разорвало пополам. Из страшной раны брызнула нутряная жидкость. Внезапно, я почувствовал, как что-то проскользнуло за ворот моего плаща и почти сразу же резкую боль. Шею словно охватил огненный шарф. За болью пришло онемение, которое, волной распространилось ниже. Я еще успел поднять руку и вытащить из ворота мертвого муравья. А затем паралич окончательно сковал меня. Словно в землю зарыли. Пальцы сжались в кулак, корежа плотный хитин, да так и застыли погруженные в естество марсианской твари.