Дьюма-Ки - Стивен Кинг

– Это реальная история?

Он подняла руку в бойскаутском салюте (образ слегка смазала сигарета, дымящаяся между указательным и средним пальцами).

– Истинная правда. В ноябре двадцать шестого вот там состоялась поминальная служба. – Она указала на просвет между двумя розовыми зданиями ар-деко, в котором сверкал Залив. – Пришли как минимум четыреста человек – по большей части, насколько я понимаю, женщины, питавшие слабость к страусиным перьям. Среди выступавших был и Джон Истлейк. Он бросил в воду венок из тропических цветов.

Она вздохнула, до моих ноздрей долетело ее дыхание. Я не сомневался, что Мэри пить умела; я также не сомневался, что в этот день она, если не остановится, напьется в стельку.

– Истлейк, несомненно, печалился из-за смерти друга, – продолжила Мэри, – но, готова спорить, он поздравлял себя с тем, что пережил «Эстер». Готова спорить, они все поздравляли себя. И он даже думать не мог, что менее чем через шесть месяцев вновь будет бросать в воду венки. Скорбя не по одной, а сразу по двум дочерям. Полагаю, трем, если считать старшую. Она убежала в Атланту. С начальником цеха одного из заводов папочки, если мне не изменяет память. Хотя это, конечно, не смерть двух малюток в Заливе. Господи, как это было ужасно.

– «ОНИ ИСЧЕЗЛИ», – вспомнил я газетный заголовок, процитированный Уайрманом.

Она пронзительно глянула на меня.

– То есть вы кое-что накопали.

– Не я – Уайрман. Его заинтересовало прошлое женщины, у которой он работает. Но не думаю, что ему известно о ниточке, тянувшейся к Дейву Дэвису.

Глаза Мэри затуманились.

– Любопытно, сколь много помнит Элизабет?

– Теперь она не помнит даже собственного имени.

Мэри одарила меня еще одним взглядом, отошла от окна, взяла пепельницу, затушила окурок.

– Альцгеймер? Я что-то слышала.

– Да.

– Чертовски жаль. Она мне столько рассказывала о Дэвисе, знаете ли. В ее лучшие дни. Мы с ней постоянно встречались. И я брала интервью у всех художников, которые останавливались в «Салмон-Пойнт». Только вы называете эту виллу иначе, да?

– «Розовая громада».

Она улыбнулась.

– Я знала, что ваше название мне понравится.

– И многие художники там останавливались?

– Очень многие. Они приезжали, чтобы выступить с лекцией в Сарасоте или в Венисе и, возможно, немного порисовать… хотя те, кто останавливался в «Салмон-Пойнт», себя не утруждали. Для большинства гостей Элизабет пребывание на Дьюма-Ки было бесплатным отпуском.

– То есть денег она с художников не брала?

– Нет, конечно. – Мэри иронично улыбнулась. – Художественный совет Сарасоты оплачивал лекции, а Элизабет обычно предоставляла жилье – «Розовую громаду», она же «Салмон-Пойнт». Но вы там на других условиях, верно? Может, в следующий раз. Учитывая, что вы действительно работаете. Я могу назвать с полдюжины художников, которые жили в вашем доме и даже не смочили кисть. – Мэри прошагала к дивану, взяла стакан, отпила. Вернее, глотнула как следует.

– У Элизабет есть рисунок Дали, сделанный в «Розовой громаде», – заметил я. – Я его видел.

Глаза Мэри блеснули.

– Ах да, Дали. Дали там понравилось, но даже он не остался надолго… хотя, перед тем как уехать, этот сукин сын ущипнул меня за зад. Знаете, что рассказала мне Элизабет после его отъезда?

Я покачал головой. Естественно, не знал, но хотел услышать.

– Он, видите ли, заявил, что там «слишком ярко». Вы понимаете, о чем речь, Эдгар?

Я улыбнулся.

– Почему вы предполагаете, что Элизабет превратила «Розовую громаду» в прибежище для художников? Она всегда покровительствовала искусству?

На лице Мэри отразилось удивление.

– Ваш друг вам не рассказывал? Возможно, он не знает. Согласно местной легенде, когда-то Элизабет сама была известной художницей.

– Что значит – согласно местной легенде?

– Говорят, а может, это миф, что Элизабет была вундеркиндом. Рисовала прекрасно, когда была маленькой, а потом – раз, и перестала.

– Вы ее спрашивали?

– Конечно, глупыш. Спрашивать людей – это моя работа. – Она уже покачивалась, а глаза Софи Лорен заметно налились кровью.

– И что она ответила?

– Все отрицала. Сказала: «Тот, кто может – рисует. А кто не может, поддерживает тех, кто может. Как мы, Мэри».

– Звучит неплохо.

– Мне тоже так показалось. – Мэри вновь отпила из хрустального стакана. – Проблема с этим одна: я Элизабет не поверила.

– Почему?

– Не знаю, просто не поверила. У меня есть давняя знакомая, Эгги Уинтерборн, она раньше вела колонку «Советы влюбленным» в «Тампа трибьюн», и я как-то упомянула ей об этой истории. Случилось это примерно в то время, когда Дали почтил Солнечный берег своим присутствием, где-то в 1980 году. Мы сидели в каком-то баре… тогда мы постоянно сидели в каких-то барах… и заговорили о том, как создаются легенды. Вот я и ввернула, в качестве примера, что, по слухам, Элизабет в детстве тянула на Рембрандта, а Эгги… она уже давно умерла, упокой Господь ее душу… ответила, что не считает эту историю легендой, она уверена, что это правда. Потому что она читала об этом в газетах.

– Вы проверили? – спросил я.

– Разумеется, проверила. Я использую в моих статьях не все, что знаю… – Она подмигнула мне. – Но хочу знать все.

– И что вы выяснили?

– Ничего. Ни в «Трибьюн», ни в других газетах Сарасоты и Вениса. Поэтому, возможно, это всего лишь выдумка. Черт, может, как и история о том, что ее отец прятал на Дьюма-Ки контрабандный виски Дейва Дэвиса. Но… я готова поставить любые деньги на твердую память Эгги Уинтерборн. Плюс выражение лица Элизабет, когда я задала ей этот вопрос.

– И какое выражение?

– «Я тебе не скажу». Но произошло все это давным-давно, с тех пор столько выпито, и уже невозможно спросить ее об этом. Если она так плоха, как вы говорите.

– Сейчас плоха, но есть надежда на просветление. Уайрман уверяет меня, что такое с ней случалось.

– Будем надеяться, – кивнула Мэри. – Она уникум, знаете ли. Во Флориде полным-полно стариков – не зря ее называют приемной Господа, – но мало кто из них здесь вырос. Солнечный берег, который помнит Элизабет… помнила… совсем другая Флорида. Не беспорядочно растущая, с огромными закрытыми стадионами и автострадами, и не та, в которой выросла я. Мою Флориду описывал Джон Макдональд. Тогда в Сарасоте соседи знали друг друга, а Тамайами-Трайл немногим отличался от поселка. Тогда люди иной раз приходили из церкви и обнаруживали, что крокодилы плавают в бассейне, а рыси роются в помойке.

Я осознавал, что она очень пьяна… но от этого общение с ней не становилось менее интересным.

– Флорида, в которой выросла Элизабет и ее сестры, осталась после ухода индейцев, а мистер Белый человек еще не полностью взял ситкон… ситуацию под контроль. Ваш маленький остров выглядел тогда совсем иначе. Я видела фотографии. Капустные пальмы в объятиях фикусов-душителей, мексиканская лаванда, карибская сосна вдали от берега, виргинский дуб и мангровое дерево в тех немногих местах, где хватало влаги. Софора и фитолакка на земле, но никаких джунглей, которые заполонили остров. Только сам берег остался прежним, с полосой униолы, разумеется… как оборка на юбке. Разводной мост на северной оконечности был и тогда, но на острове стоял лишь один дом.