Дьюма-Ки - Стивен Кинг

Мэри кивнула.

– Подходит не для всех, но если подходит – чистая правда. Я знаю.

– Я просто перенес эту… эту норму… на то, чем теперь занимаюсь. И я чувствую, что это правильно. Черт, даже лучше, чем просто правильно. Я включаю радио… словно впадаю в транс… и я рисую… – Я покраснел. – Не думаю о мировом рекорде скорости или о чем-то в этом роде…

– Я это знаю, – изрекла она. – Скажите, вы ставите блок?

– Ставлю блок? – Вроде бы этот термин имел отношение к волейболу, но к живописи… – Что это?

– Не важно. В «Смотрящем на запад Уайрмане» – потрясающая картина, между прочим, особенно мозг… – как вы рисовали лицо?

– Я сделал несколько фотографий.

– Я уверена, что сделали, дорогой, но когда вы поняли, что готовы написать портрет, как вы рисовали лицо?

– Я… ну… я…

– Вы использовали правило третьего глаза?

– Правило третьего глаза? Никогда не слышал о правиле третьего глаза.

Она мне улыбнулась по-доброму.

– Для того чтобы правильно разместить глаза, художники часто представляют себе и даже вчерне набрасывают третий глаз между двумя настоящими. А как насчет рта? Вы центрировали его, отталкиваясь от ушей?

– Нет… я не понимаю, о чем вы говорите. – Теперь, судя по ощущениям, у меня покраснело все тело.

– Расслабьтесь. Я не предлагаю вам следовать всем этим чертовым правилам живописи после того, как вы столь блистательно их нарушили. Просто… – она покачала головой, – тридцать картин с прошлого ноября? Нет, отсчет нужно вести с более позднего срока, потому что вы не сразу начали рисовать.

– Разумеется, нет. Сначала пришлось купить все необходимое…

Мэри расхохоталась, да так, что смех перешел в кашель, и ей пришлось глотнуть виски.

– Если результатом несчастного случая с едва ли не смертельным исходом становятся тридцать картин за три месяца, может, мне тоже следует найти себе такой кран, – сказала она, когда вновь смогла говорить.

– Удовольствия вы не получите, – ответил я. – Можете мне поверить. – Я встал. Подошел к окну, посмотрел на Адалия-стрит. – Красивое тут местечко.

Она присоединилась ко мне. Теперь мы вместе смотрели в окно. Придорожное кафе по ту сторону улицы словно перенесли сюда из Нового Орлеана. Или из Парижа. Женщина шагала по тротуару, вроде бы ела багет, подол ее красной юбки танцевал на ветру. Где-то кто-то играл блюз на двенадцатиструнной гитаре, каждая нота звенела в воздухе.

– Скажите мне, Эдгар, когда вы смотрите из этого окна, увиденное интересует вас, как художника или как строителя, которым вы раньше были?

– И так, и эдак.

Она рассмеялась.

– Логично. Острова Дэвиса – искусственные, тут все построено человеком. Плод воображения Дейва Дэвиса. Он был флоридским Джеем Гэтсби[139]. Слышали о нем?

Я покачал головой.

– Еще один пример того, что слава мимолетна. В ревущие двадцатые на Солнечном берегу Дэвиса почитали за бога.

Она обвела рукой лабиринт улиц; браслеты на ее костлявом запястье звякнули; где-то, не так уж далеко, церковный колокол отбил два часа дня.

– Он построил все это на болоте в устье реки Хиллсборо. Уговорил городской совет Тампы перенести сюда больницу и радиостанцию – в те времена радио стояло даже выше здравоохранения. Он строил странные и прекрасные жилые комплексы, когда еще не существовало такого понятия, как жилой комплекс. Он строил отели и открывал ночные клубы. Швырялся деньгами, женился на победительнице конкурса красоты, развелся с ней, женился снова. Он стоил миллионы долларов, когда один миллион равнялся двенадцати нынешним. И один из его лучших друзей жил на Дьюма-Ки. Джон Истлейк. Это имя вам знакомо?

– Конечно. Я знаком с его дочерью. Мой друг Уайрман заботится о ней.

Мэри закурила очередную сигарету.

– Так вот, Дейв и Джон были богаты, как крезы. Дейву приносили деньги операции с землей и строительство, Джону – его заводы. Но Дейв был павлином, а Истлейк – сереньким воробышком. Оно и к лучшему, вы же знаете, что случается с павлинами?

– У них из хвоста выдергивают перья?

Мэри затянулась, потом наставила на меня пальцы, сжимающие сигарету, выпустила дым через ноздри.

– Совершенно верно, сэр. В тысяча девятьсот двадцать пятом году флоридский земельный бум лопнул, как мыльный пузырь, на который упал кирпич. Дейв Дэвис инвестировал практически все свои деньги в то, что вы видите вокруг. – Она вновь обвела рукой улицы-зигзаги и розовые дома. – В тысяча девятьсот двадцать шестом году Дэвису принадлежало порядка четырех миллионов в различных успешных проектах, а собрал он порядка тридцати тысяч.

Я давно уже не скакал на тигре (так мой отец называл ситуацию, когда денежные проблемы заставляли жонглировать кредитами и химичить с бухгалтерскими книгами), но так далеко не заходил ни разу, даже в первые годы существования «Фримантл компани», хотя приходилось отчаянно бороться за выживание. И я сочувствовал Дейву Дэвису, пусть он давно уже умер.

– Он мог частично покрыть долги из собственных средств? Хотя бы чуть-чуть?

– Поначалу он справлялся. В других частях страны бум продолжался.

– Вы так много об этом знаете.

– Искусство Солнечного берега – моя страсть, Эдгар. История Солнечного берега – хобби.

– Понятно. Значит, крах земельного бума Дэвис пережил.

– На какое-то время. Как я понимаю, он продал все свои акции биржевым маклерам, играющим на повышение, и поначалу мог расплачиваться с долгами. И друзья ему помогали.

– Истлейк?

– Джон Истлейк был главным ангелом, не считая того, что, возможно, время от времени Дэвис складировал на Дьюма-Ки контрабандный виски.

– Они занимались контрабандой?

– Я сказала, возможно. Другое время, другая Флорида. Когда поживешь здесь достаточно долго, наслушаешься всяких разных историй о сухом законе. Продавал Дэвис виски или нет, он бы разорился к Пасхе тысяча девятьсот двадцать шестого года, если бы не Джон Истлейк. Джон не был плейбоем, не ходил по ночным клубам и публичным домам, как Дэвис и некоторые другие его друзья, но он овдовел в 1923 году, и, думаю, старина Дейв иногда помогал Джону с девочкой, когда тот мучился от одиночества. К лету двадцать шестого долги Дейва выросли настолько, что даже старые друзья не могли его спасти.

– Вот он и исчез под покровом ночи.

– Он исчез, но не темной ночью. У Дэвиса был другой стиль. В октябре тысяча девятьсот двадцать шестого года, менее чем через месяц после того, как ураган «Эстер» основательно потрепал построенные им дома, он отплыл в Европу с телохранителем и новой подружкой, кстати, одной из пляжных моделей Мака Сеннетта[140]. Подружка и телохранитель добрались до Парижа, Дейв Дэвис – нет. Бесследно исчез в океане.