Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
31 марта, с 10 часов утра до 3 часов пополудни, союзные войска торжественно, церемониальным маршем вступали в покорённую столицу ещё недавно казавшейся непобедимой империи. Александр I в тёмно-зелёном кавалергардском мундире с тремя белыми крестиками орденов российского Св. Георгия, австрийской Марии Терезии и прусского Красного Орла, в чёрной шляпе с белым султаном, ехал впереди своей свиты и гвардии на белоснежном коне по кличке Марс, которого подарил ему перед своим нашествием на Россию Наполеон. Слева и справа от царя гарцевали Фридрих-Вильгельм III и К.Ф. Шварценберг, представлявший Франца I (тот посчитал неудобным для себя участвовать в торжестве по случаю завоевания столицы, где царствовала его дочь). В первом ряду свиты монархов обращали на себя особое внимание прусский фельдмаршал Г.Л. Блюхер и пожалованный накануне в фельдмаршалы командующий русскими войсками М.Б. Барклай де Толли.
Здесь уместно позабавить читателя историографическим курьёзом. Некто Б.А. Костин, приписавший, кстати, Наполеону в 1812 г. цель «раздавить, уничтожить, стереть с лица Земли (! — Н.Т.) Россию», восклицает: «С трибуны мавзолея на Красной площади 7 ноября 1941 г. прозвучали славные имена тех, кто привёл победоносную русскую армию в 1814 году в Париж»[1342]. Как известно, с трибуны мавзолея из уст И.В. Сталина прозвучали имена Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Все они к 1814 г. были покойниками, и никто из них в Париже никогда не был. Кто же, по мнению Костина, привёл русские войска в 1814 г. в Париж? Он называет их во множественном числе: те. Должно быть, Минин и Пожарский?
Итак, 31 марта 1814 г. войска шестой антинаполеоновской коалиции вступают в Париж. Александр I переживал в то утро свой звёздный час, апогей величия, славы и счастья. Теперь всё было отмщено: позор и слёзы Аустерлица, страшный урок Фридланда, унижения Тильзита и Эрфурта, пожар Москвы, горести Лютцена, Бауцена, Дрездена, Шампобера, Краона, Реймса… От полноты чувств он даже кольнул А.П. Ермолова и в его лице всех злоязычников: «Ну, Алексей Петрович, что теперь скажут в Петербурге? Ведь, право же, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали за простачка?»[1343]
Парижане, в противоположность москвичам, и не помышляли ни жечь свою столицу, ни бежать из неё. Простонародье угрюмо взирало на завоевателей издалека, а буржуазия и особенно аристократическая публика заполняли тротуары, кровли, балконы и окна домов вдоль пути въезда союзных монархов. По воспоминаниям очевидцев, роялисты — и явные, и скрытые — теперь высыпали на улицы, бурно приветствуя «освободителей»; «некоторые даже бросались на колени перед [союзными] начальниками, целуя их запыленные сапоги»[1344].
«Толпа любопытных увеличивалась по мере нашего движения, — вспоминал полковник русской армии П.С. Пущин[1345]. — Она нас встречала, выражая свою радость криками: «Да здравствует Александр! Да здравствует король Пруссии! Да здравствуют Бурбоны!» Но можно ли верить этому? Эти же самые ещё вчера кричали: «Да здравствует Наполеон!»»[1346]. Н.К. Шильдер справедливо подметил: «Это движение было чисто поверхностное и отчасти искусственное»[1347].
Как бы то ни было, теснились парижские роялисты поближе к Александру Павловичу, который восхищал их эффектной наружностью, осанкой и улыбкой. «Царствуйте над нами! — кричали они самодержцу всея Руси. — Или дайте нам монарха, похожего на вас!»[1348] Царь отвечал им приветственными жестами и галантными репликами. Когда кто-то, протиснувшись совсем близко к нему, крикнул: «Мы уже давно ждали прибытия вашего величества!» — Александр с улыбкой возразил: «Я прибыл бы к вам раньше, но меня задержала храбрость ваших войск»[1349].
Мой читатель, пожалуй, давно уже настроен спросить меня: «А что же Наполеон? Где он находился в те дни и чем был занят?» Все его помыслы были тогда о Париже. Узнав в Сен-Дизье, что Главная армия интервентов совершенно неожиданно для него (он ведь не знал об измене Талейрана!) пошла на Париж, император сделал всё возможное ради того, чтобы защитить свою столицу и продолжить борьбу с многоглавой коалицией. К концу дня 27 марта его войска получили приказ и с рассветом 28 выступили в поход — спасать Париж. Сам Наполеон на следующее утро, 29 марта, опережая армию, ускоренным маршем пошёл вперёд с гвардией. Вечером 29 он приказал гвардии вдвое увеличить переходы и помчался с кавалерийским эскортом к Фонтенбло. На промежуточной почтовой станции Наполеон оставил эскорт, пересел с коня в кабриолет и «на максимальной скорости» устремился далее, взяв с собой только А. Коленкура, А. Друо и маршала Ф.Ж. Лефевра[1350].
В ночь с 30 на 31 марта Наполеон, загнав лошадей, прибыл в Фонтенбло и здесь узнал: Париж капитулировал! Это значило, что его блистательная, победоносная кампания 1814 года… проиграна.
4. Первое отречение
Той ночью Наполеон пережил одно из сильнейших за всю его жизнь потрясений. Потерять столицу в ходе кампании, когда он шёл от победы к победе! — такой оборот событий казался невозможным. Он и не стал бы возможным, если бы не измена Талейрана, но об изменнических кознях «хромого беса» Наполеон узнает лишь post factum. Теперь же император, ещё не зная и даже не догадываясь о том, что и как привело интервентов в столицу Франции, взялся с присущей ему энергией готовить ответный удар.
С утра 31 марта, когда войска шестой коалиции вступали в Париж, Наполеон начал стягивать свои силы к Фонтенбло, чтобы повести их в бой за освобождение столицы. К 5 апреля он рассчитывал собрать 70 тыс. бойцов: уже на подходе была его гвардия, неподалёку располагались гарнизоны Санса, Блуа, Орлеана и Труа, возвращался из Испании во Францию с 40-тысячной армией один из его лучших маршалов Л.Г. Сюше, между тем как Н.Ж. Сульт пока держался против союзных войск в Испании, а Е. Богарне — в Италии. 3 апреля Наполеон устроил перед дворцом Фонтенбло смотр только что прибывшей к нему гвардии. «Солдаты! — обратился он к своим «ворчунам». — Враг опередил нас на три дня и овладел Парижем. Мы должны выбить его
