На арене со львами - Том Уикер

Морган отыскал Мэтта Гранта и стал выспрашивать, есть в этом слухе доля правды или кто-то пустил очередную утку. Мэтт клялся и божился, что знать ничего не знает, но по его самодовольной физиономии было ясно — конечно же, он все знает. Тогда Морган кинулся искать Кэти — она отправилась одна, как и подобало агитатору Ханта Андерсона, пить коктейли к некой дряхлой вашингтонской даме из тех, которые плетутся в обозе политических кампаний, как в былые времена ездили за армиями вслед маркитантки. Осчастливленная старушенция арендовала танцевальный зал, наняла не меньше сотни официантов, и среди тысячной толпы делегатов и их жен, праздных зевак и журналистов Морган с Кэти чувствовали себя так уединенно, точно оказались вдвоем на плоту в открытом океане. Кэти устала, была несколько взвинчена, но, видно, это пестрое, шумное сборище ничуть ее не раздражало; разговаривая с Морганом, она пристально разглядывала катившуюся мимо лавину лиц. В руках она держала стакан с каким-то освежающим напитком, к скромному, изящному платью был приколот значок с изображением саквояжа.

— От Ханта я ничего другого и не ждал,— сказал Морган,— но просто не верится, чтоб нефтяные короли отважились на такую наглость.

Кэти кивнула.

— Все мы одобряем Ханта, ведь правда? Закулисная сделка никак не вязалась бы с его бескорыстием и благородством.

— Значит, вся эта история — вымысел?

— Хватит вам следователя из себя разыгрывать. Никакой это не вымысел. Просто люди рассказывают не совсем то, что было на деле.

— А что было на деле?

Их прервала разряженная старушопка в жемчугах и со значком Старка на груди, она что-то защебетала, стоя возле Кэти, но Кэти ловко завладела разговором и напрямик предложила ей вступить в ряды сторонников Ханта. Старушка, колеблясь, обещала подумать.

— Так и быть, я вам все расскажу, но смотрите, о том, что это сделала я, молчок. Этот старый нефтеналивной бак и впрямь приходил к Ханту.— Кэти взяла из рук Моргана бокал с виски, отпила несколько глотков и отдала обратно.— Наверно, даже бегемот проявил бы больше тонкости. Этот тип, дескать, подумывает, а не поддержать ли ему Ханта, так, мол, или сяк. Мудрое, дальновидное правительство необходимо — ну и пошел, пошел, пошел. Он, конечно, ничего не может обещать, это ему не подобает, но как все-таки Хант относится к высшему образованию?

— Надо думать, всячески приветствует.

— Так вот, губернатор тоже это дело приветствует. Но беда в том, что его крошечный, захудалый штат может выделять средства на нужды высшего образования только из доходов от спорных нефтяных залежей, а прибрежная полоса пока еще принадлежит другому штату, и губернатору хотелось бы знать, какие действия мог бы по этому поводу предпринять Хант, став президентом.

— Великолепно. Теперь картина ясна.

Она пожала руку какому-то подвыпившему делегату со значком в виде саквояжа и похвалила платье его жены — широченное и необъятное, как раз по ее фигуре. В огромном, переполненном зале было жарко и душно; гул голосов и клубы дыма плыли вверх, под потолок, где висели огромные, плохо натянутые полотнища с портретами претендентов. Портрета Эйкена среди них не было, и на это все обратили внимание.

— Разумеется, Хант прочел ему блестящую лекцию о налогообложении,— сказала Кэти,— так что, если нам и предлагали сделку, мы ее, насколько я в этом смыслю, отвергли, но очень возможно, что губернатор просто пускал пыль в глаза или хотел хорошенько прощупать Ханта, на самом же деле от него мало что зависит. Не буду скрывать, Дэнни и Ральф постарались как можно шире распространить сведения об их встрече, ведь на поддержку нефтяных монополий нам все равно рассчитывать не приходилось. А где ваша очаровательная жена?

— Ушла куда-то. Ее все это не интересует.

— Да, я слышала. Простите, Рич, мне нужно кое с кем переговорить.— Она пошла было прочь, но остановилась и поглядела на него с улыбкой, причем глаза со насмешливо блеснули.— У вас ведь теперь все благополучно? Ну, с тех пор, как она вернулась?

Морган принял удар, не дрогнув, и блаженное опьянение, в котором он тогда жил, мгновенно подсказало ему вызывающий ответ, он это хорошо помнил:

— Такого благополучия я еще никогда не знал.— И тут же он нанес ответный удар: — Чувствую себя гораздо счастливей, чем любой кандидат в президенты.

Кэти бегло взглянула на него, уже без улыбки, и ее милое, бесстрастное лицо исчезло в толпе. В первый раз за все время их знакомства он увидел в ее глазах какую-то скрытую боль, затаенную обиду и понял, что наконец-то он задел ее за живое.

Наверное, это послужит предостережением для них обоих, подумал он. И вот, несколько часов спустя, уже ночью, в полутемной, прокуренной комнате, которую знакомый журналист с трудом отвоевал у ошалевших распорядителей съезда, когда Энн раздевалась, бездумно-грациозным движением снимая с ног чулки, Моргана охватило привычное щемящее чувство, которое неотвратимо толкало его к ней, как желание жить, как страх перед уничтожением, и он, не сдержав стона, потянул ее на старую, видавшую виды кровать и исступленно набросился на Энн, будто она была его последним прибежищем, его спасением, а она вдруг отшатнулась, словно ее ударили, потом отвернула лицо, закрылась локтем и стала холодной, окаменевшей, недоступной. Сквозь ее стиснутые зубы вырвался резкий, свистящий шепот:

— Скорей же… скорей!

— Что? — хрипло пробормотал он, ошеломленный, чувствуя, как где-то в грозной пустоте все его существо свивается в тугую пружину боли.

— Скорей!

Он еще крепче прижал ее к себе, твердя в отчаянии ее имя, а она отвела от лица руку и посмотрела на него чужими, непроницаемыми глазами, пружина распрямилась, и он рухнул со стоном — снова один перед лицом смерти.

— А вот и Данн вернулся,— сказал Мэтт.— Помните, как Кэти звонила вам перед съездом? Хотите еще выпить?

— Самую малость.— Данн снова сел за стол Андерсона.— Кэти не один раз звонила мне перед съездом.

Ага, вон оно что, значит, она тебе не один раз звонила, подумал Морган.

— Я говорю о звонке в связи с Эйкеном.

— Конечно, помню. Она спросила, как я полагаю, будет Эйкен баллотироваться или нет. А я спросил ее, как она полагает, взойдет завтра солнце или нет. «Но ведь на ваши планы это не повлияет, верно?» — спрашивает она. Я отвечаю, что нет, не повлияет. Это очень хорошо, говорит она, потому что, если я буду держать нейтралитет, Хант победит. Я был с ней очень любезен, и она сказала, что они с Хантом просят меня повременить, не принимать окончательного решения. А я и без того не собирался спешить, и когда она это поняла, то сразу со мной распрощалась. Чувствовала, что я еще сам колеблюсь, и предпочла не настаивать, да ей и незачем было настаивать, потому что в это время наши интересы совпадали.

— На самом-то деле планы ее были куда шире,— сказал Мэтт.— Она тогда повесила трубку и говорит мне: «Данна надо переманить на нашу сторону. Я думаю, нам это удастся, если только Хант не станет валять дурака».

— По-моему, когда она напомнила мне, что интересы у нас общие,— сказал Данн,— это был пробный шар. В первом туре Хант победить не мог, поэтому им, естественно, хотелось попридержать всех остальных. Но я и не хотел, чтоб первый тур определил победителя, они это легко поняли.

Я сколотил небольшую группировку делегатов — от нашего штата и от соседних,— у которых были те же трудности, что и у нас. Мы поддерживали одного из моих помощников и надеялись, что он пройдет кандидатом от наших штатов. Малый этот был не безнадежен — вполне мог рассчитывать на министерский портфель. Кое-кто из моих даже прочил его в вице-президенты, но сам я так высоко никогда его не возносил. К тому же главное было не в нем.

Главное для нас было в том, чтоб заставить партию с нами считаться. Мы хотели показать, как сильно наше влияние, выступить в нужную минуту и продиктовать свои условия. Меня лично никак не устраивало, что президент намерен указывать партии, кого она должна выдвигать. Скверный прецедент, до чего мы впредь можем докатиться? Я за партию, но не за такую, куда доступ открыт только избранным. А некоторые деятели из окружения Старика были мне не слишком по душе. Поэтому я и создал независимую группировку и сам встал во главе. Группировка была не очень сильная, но кое-что сделать могла, если никто не сорвет съезд, а этого, мы были уверены, не случится. Помню, как раз перед открытием Эндрю Пирсон написал, что толпа ждет, когда же ей укажут, за каким вождем идти, и мы вполне могли бы подписаться под его статьей.

Нам было в точности известно, сколькими голосами располагает Бингем, ведь конфедератов всегда видно насквозь. Если память мне не изменяет, в том году на съезд собрались тысяча двести девятнадцать делегатов, значит, победителю необходимо было набрать никак не меньше шестисот десяти голосов,— верно, Мэтт? Вы ведь во всем любите точность. По моим подсчетам, в первом туре за Бингема должны были голосовать двести шестьдесят пять делегатов, и большинство их он мог удерживать за собой столько туров, сколько сам пожелает. А это уж зависело от того, насколько глубоко Бингем заблуждался на свой собственный счет, потому что самое разумное для него было передать голоса южных делегатов во время второго тура, ну, в крайнем случае — третьего.