Беллона - Елена Крюкова

Садись за стол, мужчина, молчи и ешь.

ИНТЕРМЕДИЯ

ФРАУ ЭЛЬБА

Пушки молчали.

Пулеметы не стреляли.

Берег реки не обрывался, не горбился высоко и кудряво, как над Волгой; не срезался ножами времени, как на Чусовой и Вишере; не наваливался угрюмой тайгой, как на Енисее. Другая река, приличная, ласковая: девочка. Ребенок.

С такой хочется пошутить, ее приласкать.

Танкисты и пехота подходили, берег заполнялся удивленными людьми. Солдаты выпрыгивали из танков и подходили к самой воде; умывались, смеялись. Тянуло купаться. Теплый апрель соперничал с жарким маем.

Оружие молчало. Это потрясало. Солдаты застывали на берегу, смотрели на воду. Солдаты были похожи на памятники самим себе.

- Ничего не стреляет, братцы, а! Не палит!

- Даже, ежки, непривычно как-то.

- Тишина. Аж уши режет.

- Ну вот, то грохот ему не нравится, то тишина. Радуйся, дурак!

- Еще вчера такая пальба! Ризу всю изрешетили. Штрелу эту, или как ее там, тоже.

- Стрелу? Отстрелялись, фрицы!

- А это что, уже все, ребята?! Все уже?!

- Какое все! Из-под куста щас как пальнут! И будет тебе все!

Но не верили, опять смеялись.

К реке подходили. Доставали бритвенные приборы. Скребли заросшие щеки. Охали, постанывали от наслаждения: бриться, умываться, смеяться, вольно дышать. Кто касками зачерпывал воду, пил.

- Из Волги пил. Из Днепра пил. Из Буга пил. Из Вислы - пил. Из Эльбы - вот хлебнул!

- Ну и как водичка-то?

- Наша - лучше!

Виднелись окопы. Солдаты и офицеры разгуливали между окопами, курили самокрутки, прищурившись, глядели на солнечную водную оспенную рябь. Облака громоздились в ясном, белесом, будто покрытом белым шелковым платком, чужом небе.

Глядели на небо, задрав головы - голые, без касок.

- Эй, Дим, слышь, а небо - далеко вглубь уходит? И отчего днем синее, а ночью как деготь?

- Ульянов! На небеса не заглядывайся! Танк не самолет!

- Небо это атмосфэра, дурень! Атмосфэра!

- Фера, фера. Фрау, фройляйн. Мадам Фуфу!

- Макаров!

Солдат вскочил с прибрежного камня и отдал честь.

- Я, тащ старший лейтенант!

- Видишь, наши летчики садятся?

Поодаль плавно, будто нож в земное черное масло входил, садились самолеты с красными звездами на бортах и на крыльях.

- Распорядись насчет ужина!

- Есть, тащ старший лейтенант!

- Да чтобы на многих хватило. Союзников угостим. Все котлы задействуй. Выполняй мой приказ! Я к танкистам пошел.

Танкисты кучно стояли вдалеке, облепляя танки; издали чудилось, на адское железо налипла болотная тина. Над одним из танков вился на теплом ветру красный флаг.

Иван довольно, радостно смотрел на флаг. Его нутро горячело, наливалось, как чашка кипятком, гордым жаром; вот здесь, смутно подумал он, кладя руку на жарко, сильно бьющееся сердце, и живет душа.

Танкист отделился от своих, вразвалочку, большой, несуразный, медведем побрел к пехотинцам, и почему-то шел прямо на Ивана.

Иван стоял и ждал. Танкист приближался.

Это был солдат, не известный Макарову.

Зачем он шел к нему?

На войне не спрашивают, почему и зачем.

Друга - ждут, во врага палят.

Танкист уже подходит близко. Иван видел лоб и широкие скулы, и слишком яркие, два солнца, глаза. "Все так радуются. Просто хоть в пляс пускайся! А завтра снова битва. На Берлин пойдем".

Танкист подошел ближе и протянул большую, медвежьей лапой, руку.

- Никодим.

- Иван, - сказал Иван и руку парню пожал. Всю войну проторчать в жарком танке - не шутки. Цел остался.

- Ну что, отдохнем?

- Отдохнем, - согласился Иван и вытащил из кармана гимнастерки пачку с махоркой и клочки

немецкой газеты.

- Откуда?

- С Волги. А ты?

- С Сибири. С восточной. Из Кызыла.

Иван, искоса глянув, заметил слабую раскосинку в широко расставленных под мощным лбом глазах танкиста.

- На этого, как его, эвенка ты не похож.

- Ваня! Эвенк, ха-а-а-а! Русский я. Да у нас в Сибире все гураны.

- Кто, кто?!

Уже крутил "козью ногу", стоя, ловко, ногу в колене согнув и на камень поставив.

- Гураны. Ну, помесь. Все в Сибире перемололись: казаки, чалдоны, русаки, староверы, буряты, хакасы, тувинцы, уйгуры. И получились, мать яти, гураны, ха-а-а-а-а!

Он произносил крепко и твердо: не "в Сибири", а "в Сибире".

- Вот оно как. Интересно. А фамилия твоя как?

- У меня фамилия знаменитая. Ну вообще, на весь мир!

- Как это на весь мир! Кончай врать-то!

- Ульянов я.

- Ух ты! Как Ленин!

- Просто Ульянов, до Ленина мне как до небес!

- Костерок разожжем? Пока суд да дело.

- Давай! А нас не это самое?

- А нас что, на Берлин уже отправляют? Роздых теперь у нас.

- На Берлин - завтра.

- Прямо так и завтра?

- Прямо так.

- А что ты ко мне подошел?

- А просто так.

Макаров усмехнулся. Вместе стали собирать хворост, ветки для костра.

Набрали, сложили. Никодим ловко, быстро разжег огонь, со знанием дела.

- Ты прямо мастак, - шутливо-завистливо сказал Иван, - я завсегда с костром мучаюсь.

- Я охотник. Привык.

- А на кого охотился?

- У нас в Сибире охотятся на все, что бегает, летает и плавает. Без охоты - не выживешь. Особенно если хозяйства своего нету.

- Ты посиди, я щас распоряжусь. Приказ у меня.

Иван отлучился и вернулся. Поварам дали команду, костры запылали, котлы закипели.

Он так хотел просто покурить. Просто отдохнуть. У костра, с хорошим парнем покалякать.

Никодим прикурил от огня из его рук. Низко склонился, будто молился.

Дымили. Глаза закрывали блаженно.

Дул теплый ветерок с реки, ерошил волосы. Им обоим казалось одновременно: это женские, теплые руки трогают головы, волосы их.

Вечерело. Оба курили и глядели на запад. Солнце садилось за Эльбу, и Иван тоскливо вздохнул.

- Запад. Проклятая Германия. Вот и дошли до тебя.

- Слышь, а где-то там Англия, ну, остров это, и океан вокруг. А за океаном - Америка.

- Тоже Запад?

- Тоже Запад.

- А что, нам Запад сейчас друг?

- Не весь. Вот Америка - друг. Англия, наверное, тоже. Ее фрицы бомбили, значит, поневоле другом стала. Мы-то, видишь...

И не договорил. Все и так понятно было.

Докурили, затоптали окурки сапогами.

- Пошли сапоги в речке помоем?

- Пошли!

Вкусно пахло кулешем от близких котлов. Повара не жалели гречки. Зелень крошили - в немецких фольварках в запас надрали. Вскрывая банки с лендлизовской тушенкой, аж крякали от радости - много мяса, жира мало, два-три желтых кружочка.

Иван и Никодим стояли в воде, терли ладонями голенища.