Женский хор - Мартин Винклер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В его глазах я прочла то, что он собирался сказать.
— Камилла умерла… или умер…. от последствий последней операции.
Однажды храбрый рыцарь подъехал к замкуИ услышал дыхание принцессы.
Отец наклонил голову.
— Через несколько дней после того, как Камиллу положили в больницу и ее родители все время дежурили у постели больной, Мари позвонила мне. Она была в отчаянии. Она ждала ребенка, восемь с половиной месяцев ей удавалось скрывать свою беременность (не знаю как). У нее начались схватки, и она позвала меня на помощь.
— Ты не знал, что она беременна?
— Нет. Она мне ничего не сказала. На тот момент я не видел ее уже несколько месяцев.
В этой проклятой семье все что-то скрывают.
— Настало время это изменить…
— Что?
— Ничего, продолжай…
— Мари была уверена, что мать, узнав о ее беременности, снова отнимет у нее ребенка.
— Вашего ребенка.
— Да. Но пока она не рассказала мне о твоем существовании, я был для тебя никем. Я не имел никакого права. И больше не мог с ней видеться. Мари-Луиза ее не выпускала. Она немного отпустила вожжи в первый раз, когда Мари была подростком, а потом в год, предшествовавший твоему рождению, потому что посвятила всю себя Камилле. Но в конце концов она узнала, что Мари снова беременна…
Он замолчал. Я ничего не говорила.
Он вздохнул и продолжил:
— Мари была уверена, что ей никогда не вырваться из материнского плена. Однако я делал все, чтобы ей помочь. Она мне ничего раньше не говорила потому, что не могла сказать. Понимаешь?
— Да, понимаю. Очень хорошо. Одно и то же испытание выпало на ее долю два раза.
— Да, но на этот раз я ей сказал — и она это почувствовала, когда я примчался к ней, чтобы отвезти в больницу, — что она не одна. Теперь у нее был человек, на которого она могла положиться. Было бы лучше, если бы она обратилась ко мне раньше, но и тогда еще не было слишком поздно.
— Что вы сделали?
— Акушерка моих друзей и молодой врач, с которым она работала, приняли нас и сказали, что помогут ей родить и по возможности оттянут административные процедуры, чтобы никто не узнал, что она в роддоме. После твоего рождения мы решили как можно скорее бежать из города, сразу, как к Мари вернутся силы. Тогда бы мы пошли и зарегистрировали тебя вместе. Мари всегда думала, что убежать от матери невозможно, мысль о том, что у ее ребенка есть отец, придавала ей силы. Ребенка, который на этот раз… — Из его глаз снова брызнули слезы. Я тоже плакала. — Ребенка, который на этот раз должен был родиться нормальным… — Он закрыл лицо руками. — I’m so sorry, Jeannie[88].
— Don’t be sorry, Daddy, you don’t have to be sorry of anything, you didn’t do me any harm[89].
— I know, but[90]… Мари… Твоя мать… Увидев тебя, она потеряла голову.
— Когда она тебя увидела? О! — вскричала Сесиль. — Можно, я уйду?
— Если ты сдвинешься с места, я верну тебе твой сальпингит! — сказала я, тыча в нее пальцем, и вдруг, удивившись своей реакции, разрыдалась (о боже!). — Прости меня, Сесиль, я не…такая, как все, но я не чудовище, как моя бабушка…
Сесиль встала, села на низкий столик и взяла мою руку, не знаю, сколько рук теперь меня сжимало, но под гнетом горя мы склонились все вчетвером, наши головы касались друг друга, и никто не разжимал объятий.
— Не знаю, какая ты, Джинн Этвуд, — сказала Сесиль, — но я знаю, что у тебя есть…
— Яички? — сказала я, разрыдавшись еще сильнее.
— Нет, конечно нет! Я знаю, что в тебе слишком много достоинства и честности, чтобы ты была чудовищем. Так что прекрати говорить глупости!
Я перевела дух:
— Daddy… Продолжай.
Он с трудом вырвался из наших объятий, встал и подошел к окну:
— Мари растерялась, она сошла с ума. Она стала звать мать, разговаривала как маленькая девочка, больше не хотела меня видеть и слышать, она даже отказывалась…
— Что? Говори!
— Смотреть на тебя, брать на руки. Я сделал все, что мог…
Они полюбили друг друга, и в результате их любвиродился чудесный ребенок.
— Знаю. Уверена, тебе не в чем себя упрекнуть…
— Нет, мне есть в чем себя упрекнуть! — вскричал он. — Через час после твоего рождения пришла Мари-Луиза. Ее предупредил знакомый врач из роддома. Она находилась неподалеку: Камиллу оперировали в гинекологическом отделении, и ее палата была всего двумя этажами ниже родильных залов. Увидев ее, я подумал, что готов ее убить, только чтобы она тебя не забрала. Но ты ее не интересовала. Мари в присутствии свидетеля заявила, что отказывается от тебя, и вызвала мать. Мари-Луиза торжествовала: она получила доказательство своей безграничной власти над дочерью. Она велела ей одеться и увела ее, даже не взглянув на тебя. А потом она начала мстить.
— Что она тебе сделала?
— Для начала она сделала так, что меня выгнали с работы.
— За то, что ты соблазнил клиентку своего банка?
Он повернулся ко мне и грустно улыбнулся:
— Тогда я еще не работал в банке, Sweetheart. Я стал банковским служащим через несколько недель после твоего рождения.
— Ты никогда мне об этом не говорил! Ах, я знала, что ты заслуживаешь большего, чем эта работа!!! Что ты делал до того, как занялся чеками?
— Я… работал в психиатрической больнице.
— В администрации?
— Нет, в отделениях. — Он обратился к Жоэлю: — Я так рад, что она вас встретила, Жоэль, и я уверен, что это не имеет никакого отношения к эдипову комплексу. Как говорил Фрейд, «иногда сигара — это просто сигара».
— Но, — сказала я, — что ты такое говоришь?
Жоэль вздрогнул:
— Он говорит… что был психологом.
— Детским психологом. Камилла была одной из моих пациенток, я несколько раз принимал ее, когда она была подростком, ее к нам направил их семейный врач — ему удалось убедить Мари-Луизу отвести ее к нам, чтобы помочь справиться с глубокой депрессией, вызванной частыми хирургическими вмешательствами. Я познакомился с Мари в тот день, когда она сопровождала Камиллу, пока Мари-Луиза мучила одного из психиатров, пытаясь выведать, что сказала Камилла… Теперь ты понимаешь, что мне есть в чем себя упрекнуть?
— Как это? Ты обидел Камиллу? Ты помог Мари-Луизе ее мучить?
— Конечно нет!
— И Мари ты не соблазнял?
— Нет, но я понял, что их связывает: Мари нужно было с кем-то поговорить, а поскольку прийти одна она не могла, она мне позвонила. Она страшно страдала. Я не мог повернуться к ней спиной и сказать: «Я не должен вас слушать». Мы поговорили. Мы много разговаривали. Постепенно… мы влюбились друг в друга. Эти отношения нельзя назвать безобидными. Хотя Мари и не являлась моей пациенткой, я был терапевтом ее дочери (которую она выдавала за сестру). Влюбиться в нее, позволить ей влюбиться в меня — это было преступление.
— Но ты ее не изнасиловал, черт побери! — воскликнула я и вскочила на ноги. — Ты пытался им помочь, ей и Камилле, вырваться из лап дракона, ты помог моей матери, ты сделал меня, признал и вырастил, так что мне плевать на твое преступление! Тебе не в чем себя упрекнуть!
— Жанни, — сказал Жоэль и положил ладонь мне на руку, чтобы меня успокоить.
— Что? В чем — Не трогай моего папу! — дело?
— У тебя есть право простить своему отцу все, что хочешь. Но смирись с тем, что он себя в чем-то упрекает…
Черт возьми, в следующий раз, когда мне вздумается влюбиться, надо выбирать парня поглупее, чтобы быть правой хотя бы иногда, когда я начинаю нести чушь. Как же я тебя люблю, Жоэль, я люблю тебя, но, проклятие, как же это сложно! Ну же, дыши, Скарабей, дыши, ты на ковре, но ты еще не повержена, дракон задал тебе трепку, но и у тебя еще силы не иссякли. И у тебя все еще есть копье…
Отец посмотрел на Жоэля и наклонил голову, благодаря его.
— Хорошо. Что еще эта дура сделала?
Но злая волшебница околдовала влюбленных.
— Она нас сковала цепями. На следующий день после твоего рождения я пошел в мэрию, чтобы заполнить признание отцовства. Мне ответили, что эту бумагу должна подписать мать ребенка. Я решительно направился к Мержи, с твердым намерением предупредить власти, если Мари-Луиза незаконно лишит твою мать свободы. Мари-Луиза меня впустила. Она сообщила мне, что ночью Камилла умерла от последствий операции. В глазах Мари-Луизы только Камилла имела какую-то ценность. Мари больше не была ее дочерью, она была ее рабыней. Ты бы тоже стала ее рабыней, ведь ты дочь рабыни и незнакомца. Но если ее любимая дочка, находясь в роддоме, родила ребенка…