Подземный гром - Джек Линдсей

Наталис в отчаянии огляделся по сторонам, долго смотрел на знакомого ему сенатора. Не уловив ни тени сочувствия на его каменном лице, он заморгал и повернулся к Тигеллину. По дороге во дворец его провели мимо участка Садов, где палач устанавливал орудия пытки: столб, к которому привязывали обвиняемого и рвали ему тело острыми шинами, похожими на челюсти клещей; перекладину, к которой подвешивали, связав руки за спиной, и выворачивали суставы; доски, между которыми человека медленно раздавливали; веревки, предназначенные расчленять суставы; плеть, представлявшую собой цепь со свинцовыми гирями на конце; металлические пластинки, которые раскаляли и прикладывали к самым чувствительным частям тела. Центуриону было приказано объяснить Наталису назначение каждого орудия.

Потрясенный всем виденным, Наталис неуверенным голосом сказал, что они со Сцевином говорили об играх и о возницах. Тигеллин с саркастической улыбкой процедил сквозь зубы, что сейчас все толкуют об играх, но далеко не все говорят о преступлениях, о каких шла речь у него со Сцевином. По его тону можно было предположить, что вина Наталиса уже установлена. Тут Наталис заявил, что, насколько он помнит, разговор шел главным образом о литературе и о семейных делах. Когда Тигеллин стал допытываться о подробностях, он пробормотал, что в последнее время Цедиция потратила много денег на свои причуды и Сцевин ломал голову, как бы ему раздобыть наличные. Потом они рассуждали об «Эклогах» Вергилия.

— Мы много пили, а у меня не такая крепкая голова, как у него. Половину вечера я дремал и только кивал в ответ.

— Даже когда он говорил об измене? — выпалил Тигеллин.

Наталис откинул голову назад и широко раскрыл глаза.

— Я этого не слышал. А не то я выгнал бы его и донес о его словах Божественному.

— Почему вы заговорили об Антеноре?

— Мы оба любим театр.

— Но ведь Антенор скульптор.

— Разве? Ах, да! Я спутал. Повторяю, мы просто болтали то о том, то о другом и пили. Я слушал его вполуха. Я все думал об отчете управляющего моим имением под Равенной. Там было наводнение, которое причинило значительные убытки.

Тигеллин не давал ему собраться с мыслями, задавая вопрос за вопросом.

— Кто из вас первым заговорил о стенной росписи, заказанной Кальпурнием Пизоном? Почему ты защищал стиль Аннея Сенеки, когда он сказал, что его переоценивают? В какой момент ты согласился участвовать в охоте на медведей в Калабрии? Почему он предложил тебе — слушай внимательно, это имеет решающее значение, — почему он предложил тебе идти на эту охоту, вооружившись лишь одним ножом?

Наталис твердил, что ничего не помнит — он дремал или был занят своими мыслями. Но он сообразил, что дело будет плохо, если его показания ни в одном пункте не совпадут с показаниями Сцевина. Он всматривался в лицо Тигеллина, всякий раз стараясь определить, выдумывает ли он или приводит подлинные слова Сцевина, хотя бы в искаженном виде. Он решил, что вопрос о ноже действительно имеет большое значение, предполагая, что нож будет фигурировать на суде. Поэтому необходимо дать определенный ответ.

— Он как будто сказал, что хотел идти на медведей с ножом. Кто-то рассказывал ему про калабрийских охотников. А Сцевин всегда рвался навстречу опасности. Я мог бы привести немало такого рода примеров.

— Он сказал, что вы подробно обсуждали эту охоту и ты хвастался, что хорошо знаешь Калабрию.

— Вряд ли. Я ее почти не знаю.

— Но как же медведи? Согласился ты ехать на охоту или нет?

— Возможно, что и согласился. Когда я пьян, я соглашаюсь на все. Но как протрезвлюсь, нередко обнаруживаю, что натворил глупостей.

— Сейчас ты трезвый. Изменил ли ты свое мнение? — Тигеллин добавил с угрозой: — Пока еще есть время. Но торопись.

Наталис пустил в ход свои чары. Он выдавил улыбку и заискивающе посмотрел на присутствующих. Взгляд его задержался на Нероне.

— Но я еще не успел окончательно протрезвиться.

Никто не отозвался. Тигеллин резко спросил:

— Ты все-таки подтверждаешь его показания о том, что вы обсуждали охоту на медведей в Калабрии?

— Вероятно, да. Кажется, так.

— Хорошо, — сказал Тигеллин уже более дружественным тоном. Наталис сосредоточенно всматривался в него, стараясь разгадать его мысли. Он сознавал, что наступила решающая минута, но был в замешательстве и не знал, какое впечатление он произвел. В прошлом он не раз оказывал услуги Тигеллину, помогая ему выгодно помещать деньги. Он делал это в надежде застраховать себя от ареста. Быть может, Тигеллин попросту хочет его выручить. Префект продолжал:

— Все же мне не верится, чтобы ты мог так легко согласиться поехать с ним в Дафну, близ Антиохии, чтобы… что же там было? — Он заглянул в свои записи, как если бы ему изменяла память. — Ах да, посетить подземное святилище Гекаты, куда ведут триста шестьдесят пять ступеней.

Наталис вспомнил, что у Сцевина была вилла в Дафне, и решил, что тот упомянул о ней. Но не знал, что папирус, в который заглянул Тигеллин, был справкой о Сцевине, спешно полученной из тайного архива, где упоминалась вилла в Дафне.

— Да, он просил меня поехать с ним в Дафну, но я энергично от этого отказывался.

— Хорошо, — сказал Тигеллин все тем же дружественным тоном. — Очень хорошо. — В наступившей тишине Наталис оглядел всех с тоскливой улыбкой, слишком поздно сообразив, что он перемудрил и Тигеллину удалось его провести. Он схватился за голову.

— Я больной человек. Нехорошо мучить больного и сбивать его с толку всякими наводящими вопросами.

Тигеллин не ответил. Он глядел на свею жертву с торжествующей усмешкой. Наталис задрожал и сделал рукой слабый жест, словно отрекаясь от своих слов, а Тигеллин заорал на него страшным голосом:

— Ты сам себя приговорил, лжец! — Он подал знак страже. — Ведите его на пытку!

— Нет, — в испуге закричал Наталис, — я ничего не сделал!

— Правду, правду! И ты еще можешь себя спасти. — Тигеллин подошел к нему, грозя кулаком. — А не то заговоришь под пыткой. Все уже известно. Сцевин сознался. Мне хотелось дать тебе возможность спасти себя.

Наталис упал на колени.

— Он втянул меня. Я хотел прийти к тебе и рассказать, но слишком много хлебнул со страху. Только вчера он открыл мне свои планы. Я так испугался, что напился. И крепко спал, пока не пришли легионеры.

— Расскажи все подробно. Тогда мы увидим, искренне ли ты раскаиваешься.

Запинаясь, Наталис рассказал все, что ему было известно о заговоре. Тигеллин стоял неподвижно, пронзая его неморгающим взглядом. Но не торопил и не перебивал Наталиса, который ползал в слезах но полу. Убедившись, что угнал имена главных заговорщиков, он принялся немедля отдавать приказания; были посланы гвардейцы арестовать Пизона, Латерана, Лукана, Афрания, Сенециона и нескольких богачей из среднего сословия. После этого ввели Сцевина, причем стража и его умышленно провела мимо орудий пытки.