Подземный гром - Джек Линдсей

На улице ему встретился отряд германцев под командой трибуна-преторианца, преданного Тигеллину. «Все потеряно, — подумалось ему. — Но земля остается на месте, значит, в конечном итоге ничего не потеряно. Проиграли мы, вот и все».

Прибыв на виллу, он отправился к Сенеке.

— Хочешь бежать? — сразу спросил он.

— Куда бежать? На луну? Бог вездесущ; вероятно, вездесущ и император. Во всяком случае, не скоро доберешься до царя персов или до германских лесов, Каков ответ императора?

— Избавь меня. Я пришлю к тебе центуриона.

— Ты проявляешь слабость.

— Да, слабость. Сегодня я обнаружил, что воля у меня гораздо слабее, чем я думал. Но все же, если меня допустят снова к Нерону, я его убью. Скажи, теперь ты не захочешь отложить свою смерть?

— Нет. Я прошу тебя исполнить то, что тебе приказано. И я исполню свой долг.

Сильван вышел. Он попросил центуриона, командовавшего отрядом, оцепившим виллу, объявить Сенеке, что ему приказано умереть. Облокотившись на мраморную балюстраду, он стал смотреть на пологие холмы, поднимавшиеся слева за садом. Свет медленно погасал, растекаясь в прозрачной бездне.

Сенека позвал к себе друзей, вопреки уговорам не пожелавших покинуть виллу. Он захотел написать завещание, но центурион заявил, что проволочки недопустимы.

— Это законное право всякого римского гражданина, — возразил Сенека.

— И все же это не разрешено, — повторил центурион.

Сенека опустил голову, затем обратился к своим друзьям и вольноотпущенникам:

— Вы видите, я не властен вознаградить вас по заслугам, доказав вам свою признательность. Мне остается одно: я передаю вам пример своей жизни — это лучший и самый большой дар, какой я еще могу сделать. Храните его в душе, и вы стяжаете похвалу, какая воздается добродетели, и славу искренних, великодушных друзей.

Все слушавшие философа плакали. Некоторые становились на колени и пытались поцеловать ему ноги и край его одежды. Он попросил всех подняться и не горевать о его судьбе. Он говорил мягко и убедительно, и в его голосе звучала нравственная сила.

— Неужели бесплодны, — закончил он, — наставления философии и слова мудрости, которые уже много лет учили нас мужественно встречать жизненные невзгоды и быть к ним готовыми? Если вы дадите волю слезам, вы повредите делу жизни, вы докажете, что не восприняли заветы и наставления, которые непрестанно звучат в моих словах. Разве нам была неизвестна жестокость Нерона? Он убил свою мать, уничтожил собственного брата. После этого ему оставалось лишь дополнить меру злодеяний, умертвив своего воспитателя и опекуна.

Потом он повернулся к своей жене Помпее Паулине, заключил ее в объятия и некоторое время стоял молча. Справившись с минутной слабостью, он попросил ее умерить свою скорбь и помнить, что в жизни он всегда старался следовать требованиям чести и добродетели. Помышляя об этом, она обретет исцеление своему горю и печаль ее смягчится. Но Паулина ответила, что не хочет пережить своего супруга, и попросила центуриона ее умертвить. Он вежливо ответил, что не получил на это указаний.

Сенека выразил глубокое удовлетворение.

— Я всегда ставил себе целью, — сказал он жене, — обучить тебя наилучшей философии — искусству облегчать тяготы жизни. Но ты предпочитаешь почетную смерть. Я не стану завидовать громкой славе, какую ты заслужишь своей кончиной. Пусть будет исполнено твое желание — умрем вместе. Мы оставим потомкам пример стойкости, но вся слава будет принадлежать тебе.

Домашний врач вскрыл им вены, заметив при этом, что у Сенеки в его годы кровь, возможно, будет течь медленно и вяло.

— Преклонный возраст, строгая диета, которой ты себя подвергал, — сказал он, — значительно ослабили тебя.

Сенека приказал вскрыть ему сосуды на ногах и на руках и постарался двигать конечностями, испытывая страшную боль. Опасаясь, как бы, глядя на его страдания, Паулина не утратила решимости, а ее муки не вывели его из равновесия, он уговорил ее удалиться в другую комнату. Подозвав своих секретарей, он продиктовал им прощальное обращение, в котором попытался обобщить свои философские положения в свете последней драмы жизни. Но когда боли усилились, он попросил своего друга Стация Аннея, искусного во врачевании, дать ему болиголова, которым в Афинах поили осужденных на казнь. Но питье не сразу оказало действие. Конечности его немели, и кровь почти перестала течь. Тогда Сенека велел опустить себя в теплую ванну и оттуда стал обрызгивать своих рабов водой, приговаривая:

— Я совершаю возлияние Юпитеру Избавителю.

Наконец он умер.

Центурион отправил в Рим гонцов сообщить о решении Паулины, и оттуда последовало распоряжение не давать ей упереть. Врач перевязал ее раны. Как только трибун Гавий Сильван вернулся в Рим, он был арестован.

Сцевина ввели для нового допроса. Фений Руф, покинувший трибунал под предлогом, что ему необходимо дать распоряжения войскам, был вынужден присоединиться к Тигеллину. Он принялся уличать обвиняемого и хотел заставить его признать вину Сенеки.

— Выкладывай все, мы внаем, какая роль была ему предназначена. Он переехал ближе к Риму, чтобы в любой момент явиться на ваш зов.

Возле Руфа стоял Субрий Флавий, ведавший охраной. Держа руку на рукояти меча, он незаметно приближался к месту, где сидел Нерон. Но едва он сделал еще шаг к императорскому помосту, собираясь на него вспрыгнуть, как Руф вскочил и, подавшись назад, преградил ему дорогу. Субрий отступил к своим легионерам, а Руф снова стал яростно наседать на Сцевина.

— Говори без обиняков. Наталис рассказал все, что было ему известно, к тому же арестован Лукан. Но нам нужны еще имена.

Глядя на префекта, Сцевин на минуту вновь обрел мужество и насмешливость.

— Без сомнения. Однако о многих тебе известно куда больше моего. Почему бы тебе самому не назвать их следствию? Ведь к тебе будет больше доверия.

Руф запнулся, бранные слова замерли у него на устах.

— Эта уловка тебе не поможет, — наконец выдавил он, но в его тоне уже не было уверенности.

Тигеллин усмехнулся и кивнул Нерону, тот гневным жестом отдал приказание Кассию, гигантского роста легионеру. Тот схватил Руфа за плечи и связал его. Префект с воплями и слезами хотел броситься к ногам Нерона, но его оттащили к Сцевину. Тот пожал плечами и отшатнулся.

Перекрестный допрос повел сам Тигеллин, и были названы имена военачальников-преторианцев, участвовавших в заговоре. Кассий тут же схватил Субрия, отряды германцев были разосланы за другими трибунами и центурионами.