Дороги. Часть вторая. - Яна Завацкая

— Это все со временем, — сказал Дэцин, — а началось все с боевых ландеров. И так ведь всегда, заметьте... Сначала для войны что-то изобретают, а потом уже приспосабливают это к хозяйству.

— Наверное, это потому, что война ставит жесткие требования, — заговорил Арнис, — или совершенствовать технику, или погибнуть. В мирной жизни мы ведь не погибнем, если не будем улучшать технику... мы, в общем-то, уже достигли полной безопасности и довольства, нам больше и не нужно. Ну, конечно, экспансия, колонизация новых планет — но для этого можно обойтись тем, что у нас уже имеется.

— Но между прочим, — заметила Мари, — мы отвлеклись от темы. Иль обещала что-то рассказать о своем романе!

Ильгет пожала плечами.

— Видите ли, тут трудно рассказывать... Содержание? Ну, содержание там очень фантастическое.

— Да уж, очень! — подтвердила Иволга.

— Хотелось такую гипотезу придумать, о ветвящихся реальностях. Хотя об этом уже писали. Но мне всегда интересно, как человек себя чувствует в той или иной обстановке. И вот... пишу я о реальностях, а получается — о любви. И о сверхлюдях тоже. Начала просто о развитии всяких там способностей, а получилось — о сагонах. Только они там, конечно, иначе называются. И потом, они там у меня начинают с того, что стараются приблизиться к Богу. Но вместо этого получают только способности. А любовь — нет... с любовью все сложнее. И вот они становятся сверхлюдьми, а по характеру — такие же люди, как и мы. Разные.

— Миф о сверхчеловеке, — сказал негромко Арнис, — он такой живучий... Так хочется эволюционировать. Стать другим. И даже не это — кажется, что так приблизишься к Божественной любви, а ведь на самом деле ничего другого человек так не желает, как этой Любви, как этого счастья — быть с Богом. А так логично кажется, выполнил ряд каких-то рекомендаций, и приблизился...

— И поначалу даже и кажется, что да, ты приближаешься к Богу, все так прекрасно, светло, такая любовь, — добавила Ильгет, — словом, на этом... сагоны подлый народ, конечно, но на этом играть... хуже этого просто нет. Ведь это же на самом деле лучшее, что в нас есть — стремление стать ближе к Богу.

— Погодите, — сказал Ойланг, — но как же сагоны на этом могут играть? Ну то есть, всякий там свет, сияние — это они умеют показывать, это мы знаем. Но ведь если пойти по их пути, сразу станет ясно, что никакого Бога там нет.

— В том-то и дело, что не сразу, — вздохнула Ильгет, — а когда становится ясно, человек уже зашел так далеко, что... он уже и не совсем человек.

— Да, очень хочется, — сказала Айэла, — я вот читала недавно святого Флависа из Эдоли, так он пишет — нет в человеческой душе более высокого стремления, чем стремление к единству с Богом. Но на земле это так трудно, так невероятно трудно, кажется, почти невозможно...

— И кажется, как логично пойти по пути сагона, — подхватила Ильгет, — так называемое духовное развитие... развитие в себе способности воспринимать тонкий, запредельный мир и взаимодействовать с ним. Ведь вроде бы тонкий мир — он ближе к Богу. Но это не так, не так...

— Ну да, это и догматически не так, — согласился Марцелл, — ведь Бог трансцендентен не только видимому миру, но и невидимому. Он вообще вовне.

— А приблизиться к нему можно и здесь с тем же успехом, что и в тонком мире, — тихо сказал Арнис, — только любовью. Ничего нет важного, кроме любви.

Ильгет нашла его руку и сжала сильные, крепкие пальцы.

Иволга встала и принялась натягивать бикр. Дрон все же поднялся и начал ей помогать.

— Интересно вы рассуждаете, — вдруг сказал он, — я как-то в таких категориях и не думал.

Иволга посмотрела на него и улыбнулась.

— Как это ты хорошо сказал, Арнис, — произнесла Мари, — ничего нет важного, кроме любви. Никаких способностей не нужно, никаких талантов, ни умений, только одна любовь важна...

— Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто (1 коринф. 13-1,2), — вдруг продекламировал Ойланг. Все уставились на него.

— Вот это да! — пораженно произнесла Иволга, — Ойли, ты никак креститься собрался.

Капеллиец самодовольно улыбнулся.

— Нет, лапочка... Но надо сказать, ваши мудрецы иногда изрекали кое-какие умные вещи.

— Все же я не понимаю... — сказал Венис, — а почему нельзя сохранить и даже усилить любовь в душе, занимаясь, так сказать, одновременно, развитием вот этих способностей?

— Потому что, — буркнул Ландзо и замолчал. Как это объяснить — только еще раз рассказать то, что произошло с ним самим? Но как доказать, что это единственный вариант?

— Да, изначально мои герои — неплохие люди, и как раз они способны любить, — подтвердила Ильгет, — но потом, идя по этому пути, они все равно теряют любовь, это неизбежно, ведь они думают совсем не о ней, не о своих близких, не о Христе — они все больше погружаются в себя, раскрывают себя. У них и принцип такой — познай себя, раскрой свое Я. А любовь, она всегда направлена вовне, на что-то, отличное от себя. Вы знаете, я сейчас думаю, какое это счастье, что Бог попустил появиться цивилизации сагонов лишь тогда, когда мы, люди уже стали способны от них защититься. Когда мы построили цивилизации в Космосе, корабли, оружие, когда нас стало достаточно много.

— Ну что ж, в мире все логично, — подтвердил Дэцин, — только надо понять эту логику.

— А как же кнасторы? — спросил Венис, — ведь говорят, что они...

— Кнасторы — это сказки, — ответил Арнис.

Выходили один за другим из учебного центра. Ильгет заметила, что Ойланг снова вел под руку Мари. В последнее время они часто оказывались вместе.

Ну что ж, это, наверное, и правильно. Нехорошо человеку быть одному... Ойланг так давно уже один. Не ладится у него с женщинами, да и трудно бойцу ДС найти пару где-то на стороне. Непонимание неизбежно. А Мари... Мари так разбита гибелью Гэсса. Она страшно его любила, но... вот я, наверное, после Арниса уже не смогу любить другого мужчину. Никогда, подумала Ильгет. Так же, как и Арнис говорил, что ушел бы в Орден, если бы я погибла или осталась навсегда с Питой. Но есть другие люди, те, кто не может жить в одиночку.

Арнис раскрыл перед Ильгет дверцу флаера. Ритика запрыгнула в машину первой и устроилась на заднем сиденье. Шерсть собаки отросла, теперь Ильгет оставляла ей небольшую гривку. Ритика выглядела просто великолепно, довольно высокая, пушистая, цвета кофе с молоком, с гордой высокой шеей. Совсем недавно она выиграла экстерьерную выставку, стала лучшей на Квирине, да и в рабочих испытаниях заняла почетное 7е место.

— Только давай потихоньку, — попросила Ильгет, — без фигур.

— Договорились, — Арнис плавно поднял машину, — ты знаешь, я все жду, когда Мари с Ойлангом решатся.

Летняя зеленая Коринта ложилась под флаер, а слева голубел океан. Ильгет с наслаждением вдохнула — здесь, на высоте воздух совсем другой... вкусный.

— Я тоже. А как ты думаешь, когда Ландзо себе найдет кого-нибудь? Пора бы уж...

— Ему трудно, — сказал Арнис, — он на меня во многом похож. Дело в том, что он и не ищет. Ждет. Ну что ж, когда-нибудь, конечно... Я уверен, что Господь даст ему жену. Настоящую. Так даже лучше, не надо торопиться. Ну вот, мы уже и дома.

Он стал снижаться пологой спиралью. Точно посадил машину в нарисованный круг.

— Дети уже наверняка дома, — сказала Ильгет. Ритика выпрыгнула из флаера и побежала по дорожке. Ильгет и Арнис, взявшись за руки, пошли за ней. Ильгет глубоко вздохнула полной грудью.

— Как дома-то хорошо...

Дверь раскрылась перед ними. Эльм скатился по перилам со второго этажа, бросился на руки матери.

— Ну что, малыш, как дела? Как в школе?

— Хорошо, — застенчиво сказал Эльм и прижался к Ильгет. Она так постояла с сыном, потом спустила его с рук.

— Я пойду переоденусь, зайчик, хорошо? А то видишь я какая толстая в этом бикре.

Арнис взял сына за руку.

— Ну, рассказывай, Эльм, как жизнь...

Ильгет переоделась в спальне. Бикр повесила в специальное отделение шкафа. Выбрала сиреневый мягкий костюм для дома. Тельник — еще чистый, поменяла после душа еще на полигоне, сложила в шкаф. Вот, собственно, и все. Надо идти ужин готовить. И Эльм ждет.

Ильгет вдруг захотелось взглянуть на свой роман. Так бывало часто. Она как-то не осознавала никогда, насколько для нее это важно — писать. Насколько это влияет на всю ее жизнь... А ведь она этим и жила, эта мысль — как сделать следующую сцену — всегда жила в ней подспудно, сквозь любое горе и радость. Планшетка лежала здесь же, в спальне. Вчера Ильгет занималась романом, лежа в постели, перед тем, как заснуть.