Дороги. Часть вторая. - Яна Завацкая

— Будем праздновать, — сказал Арнис, — просто потихоньку дома отметим.

Ильгет согласилась с ним. Вот уж чего не хотелось — тащиться в эту ночь на Набережную, в толпу веселящегося народа...

Ничего особенного они не запланировали. Молчаливо решили — как будет, так и ладно. Ильгет с девочками все утро пекли и жарили на кухне, готовя ярнийские лакомства. Арнис и мальчишки в это время украшали гостиную. К шести полетели в церковь. Вернулись в восемь вечера.

Стали разворачивать подарки. Давно уже повелось — родители делали подарок каждому из детей, друг другу, а дети — родителям. Лайна радостно примеряла перед зеркалом настоящий золотой набор, цепочку, кольцо и сережки, с настоящими крошечными бриллиантами. Анри деловито разглядывал новый настоящий спайс. Арли получила портативный электронный микроскоп — в последнее время девочка сильно увлеклась молекулярной биологией. Только Даре и Эльму подарили игрушки, куклу с набором платьев и радиоуправляемый маленький ландер.

Ильгет растроганно перебирала подаренные детьми сокровища — тщательно выполненную до мельчайших деталей модель настоящего парусника... Анри, маленький романтик. Самодельные бусы и сережки. Позолоченную рыбку, отлитую из гемопласта. Рисунок в рамке — вся семья... и все три собаки. Ильгет поспешно отложила картинку, нарисованную Эльмом еще до их возвращения. Не думать. Ни о чем не думать.

Она сама не очень-то позаботилась в этот раз о подарке для Арниса... стыдно, но... так мало времени было. И просто не до того. Впрочем, не такой уж плохой подарок — новый демонстратор с тройной разверткой, и с именем Арниса, выгравированном на дужках. Да, совсем неплохой... Ильгет и сама не отказалась бы от такого демонстратора, впрочем, Арнис, конечно, даст попользоваться. И ему, вроде бы, понравилось...

— Тебе понравилось, Арнис? — спросила она. Он кивнул.

— Конечно, Иль, спасибо... ну а это тебе.

Он смущенно протянул ей книгу, не бумажную, с пластиковыми листами. На желтой обложке красивой вязью выпукло было выведено «Любимая моя золотинка».

— Я это давно уже... Ну, ты увидишь. Я сделал это и приготовил еще до акции. И спрятал... думал, если я, например, не вернусь, то ты все равно получишь этот подарок.

— Господи, как ты можешь такое говорить, — Ильгет отвела глаза, — если бы еще ты не вернулся...

— Прости, — тихо сказал Арнис. Ильгет раскрыла книгу.

На каждой странице помещался ее собственный портрет. Начиная от самых первых... когда они были еще женихом и невестой, и Арниса вдруг охватила страсть к голографической съемке. Только здесь, в книге, были далеко не все портреты — самые лучшие за годы, настоящие произведения искусства.

Самый первый — осенняя Ильгет, с золотыми волосами, в вихре золотой листвы.

Ильгет на море, смеющаяся, вытянувшаяся над водой, как русалка, в туче сверкающих брызг.

Ильгет с Ноки (Ноки!), так похожие друг на друга, одинаково золотистые, с одинаково лукавыми, веселыми мордашками.

Ильгет в свадебном платье, прекрасная и неприступная, как королева.

На рыжей лошади, в прыжке.

Фантазии Арниса, коллажи — вот Ильгет, летящая среди звезд... Вот она же в вихре красно-синих спиралей.

Ильгет с детьми.

Ильгет вдруг ощутила, как комок подкатил к горлу. И это все он сделал... для нее... сколько любви. Любви в каждой страничке, в каждом снимке (и это ведь только малая часть, у него же целая коллекция в циллосе)... Какая она здесь красавица, и вот такой — такой, значит, он видит ее. Руки Ильгет ослабели, книга упала на стол.

— Это мама, смотрите! — закричала Арли. Дети принялись с шумными комментариями разглядывать снимки.

— Ты что, солнышко? — тихо спросил Арнис. Ильгет посмотрела на него и не смогла произнести ни звука. Потом она справилась с собой и выдавила.

— Знаешь... нервы, наверное, ни к черту стали.

Арнис молча обнял ее, прижал золотистую голову к своей груди. Ничего не надо было говорить. Он и так все понял. Понял, как она благодарна ему, и какое это счастье — когда тебя видят вот так, и что ей кажется, она ничем не заслужила такого счастья, и как-то неловко даже, и самое худшее, что не ко времени это... И без того внутри все натянуто до предела, как струна, и нервы готовы взорваться. Но все же это хорошо, замечательный это подарок, потому что ничего другого сейчас не нужно, кроме любви.

— Пойдемте за стол, — негромко сказал Арнис. Все зашумели, засуетились.

В этот момент зазвенел вызов. Ильгет побежала в кухню, там ближе всего.

С экрана на нее смотрела грустная Иволга. Она не дома была — какой-то непривычный интерьер вокруг.

— Привет, Иль... ну что, с Рождеством!

— Тебя так же, — Ильгет невольно улыбнулась, увидев подругу.

— Празднуете?

— Ага. А ты где?

— Я в Коринте. Дрона же такие праздники не интересуют, а наши ребята разлетелись. Ну вот я и прилетела сюда пьянствовать. Сейчас сижу в «Радуге Бетриса».

— Так это ж недалеко от нас... Иволга, давай к нам скорее!

Иволга быстро согласилась. Ильгет пошла было в комнату, но тут же раздался еще звонок. Это оказался Ландзо.

— Слушай, Иль, а можно я к вам приду? Валт сейчас в патруле... а одному скучно как-то...

— Ну какие вопросы, Ланс, конечно, приходи!

Ильгет вернулась к семье. Арнис посмотрел на нее, улыбаясь.

— Ты знаешь, пока ты там болтала, позвонил Венис... Они с Сириэлой шляются по Бетрисанде. Я его пригласил к нам.

Ильгет покачала головой.

— По-моему, надо делать запасы. Ты развлекай детей, а я пойду готовиться...

Она ушла на кухню. Странно, вот сейчас ей казалось совершенно нормальным — собраться всем вместе. Людям, которые так хорошо знали Иоста и Гэсса. Людям, которые способны друг друга понять. Понять, как страшна, как неизгладима эта рана. Просто пожалеть друг друга.

— Знаешь что, — сказала Ильгет, — по-моему, будет свинством не позвать Мари.

И они позвали Мари.

В течение часа позвонили еще Ойланг и Айэла, которая оставалась одна с детьми, муж ее был в Космосе. Пришли первые гости. Долго, шумно и сообща решали, звонить ли Марцеллу и Дэцину — все же они одни остались... решились, позвонили Марцеллу, он сказал, что немедленно придет, но с женой и детьми. Дэцин, конечно, тоже не заставил себя долго уговаривать.

К одиннадцати часам собрались все. Арнис уже уложил всех детей, только Анри продолжал сидеть в гостиной, но начал клевать носом. Ильгет уставила весь стол ярнийскими блюдами. Ойланг заваривал свой фирменный чай. Мари в черном платье сидела тихонько в углу. Детей она снова отправила к бабушке, не могла она сейчас организовать для них праздник... без Гэсса...

Все, вроде бы, было как всегда. Выпили за все, что положено, выпили и за погибших. Ели и хвалили стряпню Ильгет. Но время от времени в разговоре вдруг возникали странные паузы. Как будто не о чем больше говорить.

Если бы Гэсс сейчас был здесь, он обязательно вставил бы...

Эта мысль острым жалом касалась всех одновременно, и все замолкали неловко. Гэсса больше нет и не будет. Все кончено.

Иоста тоже нет. Он не был душой компании, как Гэсс, но как все привыкли к нему, белобрысому, застенчивому, с негромким голосом. Как привычно было, что можно сесть рядом с Иостом, пожаловаться на жизнь, и он так внимательно, как никто, выслушает и посочувствует.

Ойланг сел рядом с Мари и, поглаживая ее по руке, тихо говорил что-то.

— Больше никогда не будет так, как раньше, — вдруг вырвалось у Ильгет. Повисла тишина. Слова эти ее прозвучали — громом.

Беспощадно и точно. Никогда уже не будет так, как раньше. Отряд никогда не будет прежним. Теперь все иначе. Так было и каждый раз, когда кто-нибудь погибал... Но именно Ильгет не ощущала этого так сильно, так страшно — как дальше жить без них? Они слишком давно были в отряде, к ним каждый привык, их любили все... После Анзоры, впрочем, было не легче.

— Ну что же, — тихо сказал Дэцин, — нам придется и с этим смириться.

И все приняли его слова, как должное. Да, он прав. Каждый раз приходится смиряться заново. Привыкать к миру — уже без этого человека. К страшно изменившемуся, опустевшему миру. Дико это подумать, снова сидеть в «Синей вороне» без шуточек Гэсса. Идти в церковь и не видеть Иоста, который в последнее время часто помогал у алтаря.

Но к этому придется привыкнуть. И жить дальше. Пусть дальше жизнь будет не вполне полноценной, иной, все равно жить надо...

— А помните, как Арли пела, — сказала вдруг Иволга, — и потом Иост... тоже...

Она взяла гитару и начала играть. Голос ее был сдавленным.

Задыхаясь в вонючем дыму,

Погибаю от тяжкого смрада.

Ты один мне навеки отрада

На пути, что уводит во тьму.

Без начала мой путь, без конца,

Семь кругов друг за другом, все ниже.