Фауст - Иоганн Вольфганг Гёте

родился,

Знатных предков мощный сын,

Но, увы! Мгновенно скрылся

Юный цвет родных долин;

Взгляд на мир живой и ясный,

Благородный сердца жар,

Лучших женщин выбор страстный,

И мятежный песен дар.

Но, стремясь неудержимо,

В сеть свободы уловлен,

Ты попрал неукротимо

Все — и нравы, и закон.

Но к концу твой дух повеял,

В сердце мужество зажглось,

Ты великое лелеял,

Но оно не удалось.

А кому удастся? Тщетно

Вопрошать судьбу о том,

В день, когда так безответно

Смолк народ в крови кругом.

Но была б в душе готова

Снова песнь, — так не беда!

Породит земля их снова,

Как рождала их всегда.

(Полная пауза. Музыка умолкает.)

Елена

(Фаусту)

Сбылись на мне, увы, старинные слова,

Что счастье долго с красотой не может жить.

Разорвана вся жизнь, как и союз любви;

Оплакав их, прощаюсь горько с ними я!

И вновь бросаюсь я в объятия твои

Прими, Персефонея[291], сына и меня.

(Она обнимает Фауста; телесное исчезает, платье и покрывало остается в его руках.)

Форкиада

(Фаусту)

Держи ты то, что уцелеть могло,

Не выпускай ты платья. За концы

Уж демоны схватились, чтоб его

Увлечь в Аид. Так крепче ты держи!

Богиню ты утратил, нет ее,

Но это вот божественно. Храни

Высокий дар и возвышайся сам!

Тебя над низким станет возносить

Он к небесам, пока ты будешь жив!

Вдали с тобой увидимся опять.

(Облака окружают Фауста, поднимают и уносят его.)

Форкиада

(поднимает с земли платье Эвфориона, мантию и лиру, выходит на авансцену)

Довольно счастливо сыскала!

Конечно, пламя-то пропало,

Но миру нечего тужить:

Тут будет, чем подбить поэтов милых

По цехам зависть заводить;

И если я талантов дать не в силах,

Могу хоть платье сохранить.

(Садится на авансцене у колонны.)

Предводительница хора

Скорее, девушки! Избавилися мы

От чар тяжелых фессалийских старых ведьм,

И от бренчанья сложных этих звуков всех,

Что слух смущают, да и пуще самый ум.

Скорей в Аид! Царица же тут сошла

Вполне спокойна. По ее стопам должны

Немедленно служанки верные идти.

Она у трона неисповедимой ждет.

Хор

Да, царицам повсюду прием;

Даже в Аиде они во главе

Между равными гордо стоят,

С Персефоною в дружбе прямой.

Нам же поодаль,

В асфоделоса[292] равнинах,

Под тополями,

Рядом с бесплодными ивами,

Нам-то чем развлекаться?

Словно летучим мышам лишь

Глухо пищать, тоскливо и странно.

Предводительница хора

Кто имени, высок душой, не заслужил,

Принадлежит стихиям. Так ступайте к ним.

Я пламенно стремлюсь с царицей быть своей:

Не службу лишь, и верность я блюсти должна.

(Уходит.)

Все

Возвращены мы к свету денному;

Хоть и не лица мы,

Это мы чувствуем,

Но не вернемся больше к Аиду!

Вечно живая природа

Дух наш усвоит,

Как вполне мы усвоим ее.

Одна часть хора

Здесь мы в тысячах болтливых сучьев, шепчущих тихонько,

Мило шутим, маним тихо по корням источник жизни

До ветвей; и незаметно то листвой, то пышным цветом,

Украшаем шаткий волос на веселый вольный рост.

Упадет ли плод, сейчас же люди и стада сберутся,

Подхватить и насладиться всяк спешит, и все толпятся;

Как бывало пред богами, всяк пред нами преклонен.

Другая часть хора

Мы к стенам высоким этих скал, как зеркало блестящим,

Приникаем, колыхаясь нежной, ласковой волной;

Чутко внемлем птиц мы пенью, тростника протяжным

звукам:

Грянет страшный голос Пана, наш ответ сейчас готов.

Свиснет где — и мы засвищем; загремит — мы пустим

громы,

Повторим их вдвое, втрое, даже в десять раз затем.

Третья часть хора

Сестры! Мы душой подвижной мчимся далее с ручьями;

Нас пленяют поневоле то ряды холмов далеких.

Все по склону, все мы глубже поливаем, извиваясь,

То долину, то лужайку, то пред самым домом сад.

Путь наш виден по вершинам кипарисов, что возносят

Над прибрежьем и волнами в воздух стройный ряд вершин.

Четвертая часть хора

Там вы будьте, где угодно, — мы шумим и окружаем

Холм, засаженный повсюду зеленеющей лозой.

Там по всякий час мы видим виноградаря заботу,

И трудов его усердных столь сомнительный успех.

То с лопатой, то с киркою, — куча, режа, подчищая,

Всех богов он умоляет, — бога солнца паче всех.

Вакх неженка — очень мало о слуге своем печется, —

Рад в беседках да пещерах с младшим фавном он болтать.

Что ему для грез приятных, в полухмеле, только нужно,

Это все еще от века и в мехах, и в старых кружках,

Да в сосудах справа, слева, по пещерам он найдет.

Но когда все боги вместе, Гелиос же перед всеми,

Грея, вея, орошая, гроздий сочных припасут —

Там, где рылся виноградарь, все мгновенно оживает,

Зашумят в беседке каждой, от лозы спеша к лозе;

Треск корзин и говор ведер за тяжелыми лотками,

Все спешит к огромной кади, где танцует винодел.

Так пойдут святыню чистых, сочных ягод дерзновенно

Попирать; клубясь и пенясь, все раздавлено в чану.

И пойдут греметь кимвалы вместе с медными тазами;

Потому что Дионисий из мистерии возник;

Он приводит козлоногих, с хороводом козлоножек,

И ревет при том Силена длинноухий серый зверь.

Нет пощады! Топчут нравы все копытом раздвоенным,

Чувства все в затменье — больно, оглушительно ушам.

К кружкам тянутся хмельные — голове и брюху тяжко;

Кто пока еще хлопочет — множит только беспорядок;