Европейская поэзия XVII века - Автор неизвестен

Питер Рубенс. Портрет Елены Фоурмен с сыном

И под золотом скрыть большие темные пятна;Есть благородная страсть и стремленье высокое духа,Можно богатство не чтить! Ведь легко с добром расстаютсяТе, кто отважен, и мудр, и над всем стоит от рожденья.Славься, доблесть мужей! Тот, кому самого себя хватит,Нужды не знает ни в чем. Пусть кузнец я по воле фортуны, —Буду и тем богат, что есть дело в руках, и вдобавокБуду своих трудов господином, свободным и вольным,Сим па своем челноке и гребец, и кормчий, и мачта.Мантию даст мне судьба — значит, суд мне даст подопечных;А уж иной и не нужно толпы: любой, кто разумен,Жилой ее золотой назовет. Чего еще нужно?Руки ль усердны, язык ли — сидеть без дела не будуИ не придется ни праздно хиреть, ни денно и нощноМыкать заботы. К тому ж холостяк — над собою хозяинаМне ль бояться бровей насупленных, ругани, криков,А иногда и туфли жены? Мне ль таскать за собою,Где б ни бродил я, потомство мое — недоносков-уродцев?Ночью украдкой мой раб не трясет ли постели служанки,Не наградит ли мой дом, всем па смех, внезапным приплодом,Дела мне нет. И еще (хоть и колет горькая правдаЛюдям глаза, я скажу обо всем) не придется мне втайнеМучиться, вдруг обнаружив, что тихо стоит под окошкомСводник: ведь любит всегда жена потемки ночные,Кинфии свет для нее дороже Фебова света.Да, я не буду без сна ворочаться в потной постели,Соображая в уме, какой ее смял соблазнитель,Кто семенами своими успел мое поле засеять,Подозревая не зря, что, едва отлучусь я, к приездуАмфитрионов убор меня ждет — ветвистые рожки.

Полно! Уж я накормил сатирой досыта сатиров!Что это, боги?! Ужель у меня на лбу зачесалось?

ИЕРЕМИАС ДЕ ДЕККЕР

МОЙ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Тебе ли посвятить начало песнопений,О первое звено в цепи моих мгновений?Ты первым — первый день — явил мне божий свет,И я твоим лучом впервые был согрет.

Увы! и в том луче мучение лучилось,Которое с тех пор со мной не разлучилось;Ты даровал мне жизнь, но это спорный дар:Смех утром, слезы днем, а вечером — кошмар.

Ты даровал мне жизнь, но я ее растрачуСкорее, чем пойму, что в этой жизни значу,Зачем она дана, зачем я отдан ейИ как мне с нею быть, ступив в юдоль скорбей.

Печалуюсь хожу в любую годовщину.Печалуюсь хожу, но лишь наполовину:Чем больше годовщин, тем ближе мой конец,—И следующий дар готовит мне творец.

МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

День черный, день черней, чем ночь, черней, чем тьма,Слепой, безглазый, беспросветный, непроглядный;Умолкнет голос мой, ненужный и надсадный,И полетит молва, заразна, как чума,

О том, что я исчез, блажь слабого ума,Что я, забыт людьми, лежу в могиле хладной,Что выпал навсегда мне жребий беспощадныйИ все мои дела, как нищая сума,

Ничтожны… Черный день, я знаю, ты в дороге.Куда же ты спешишь, о дьявол быстроногий?Помедли хоть чуть-чуть! Присядь передохнуть!

А я живу, как жил, — с расчетом лишь на вечность,—Люблю свои стихи, люблю свою беспечностьИ, день, тебя не жду — хоть завтрашним ты будь.

ПАМЯТИ БРАТА МОЕГО ОТЦА

Несчитано потерь пришлось на этот год!Не в плакальщики ль мне присяжные наняться?Да и моей душе не время ли подняться,За близкими вослед, в печальнейший полет?

Но не был никогда столь тягостен уход,Но не было потерь, что с этою сравнятся;Когда и кровь одна, и души породнятся,Разлука тяжелей и смерть вдвойне гнетет.

Ты, смерть, видна во всем: и в этих жестких складкахВ углах немого рта, и в этих, ныне гладких,Расчесанных навек, кудрявых волосах.

Я вижу мертвеца на этой страшной тризне,Я вижу мертвеца, что мне дороже жизни,И смерть свою ищу в стихах и в зеркалах.

ЕЕ СМЕРТЬ

И, будет вам, глаза, — иль вытечете сами!Плотиной тяжких век переградите путьПотоку черных слез на щеки и на грудь,Простившись навсегда с прекрасными очами,

В которых мрак был днем и ясный свет ночами,В которых боль моя любила утонуть,В которых мой восторг обрел святую суть,В которых доброта зажгла живое пламя.

О! неужели та, что мой унылый взглядУмела отвратить от бедствий и утрат,Сама решила стать моею вечной мукой?

Нет! я прочел в ее мертвеющих очах:«Не плачь, мой бедный друг, теряя жалкий прах.Душа моя с тобой — Христос тому порукой!»

ВИЛЛЕМ ГОДСХАЛК ВАН ФОККЕНБРОХ

* * *

Предположить, что мной благой удел заслужен,Что ночь души моей — зарей освещена,Что в карточной игре с темна и до темнаВыигрываю я дукатов сотни дюжин;

Понять, что кошелек деньгами перегружен,Что кредиторам я долги вернул сполна,Что много в погребе французского винаИ можно звать друзей, когда хочу, на ужин;

Спешить, как некогда, побыть наединеС божественной Климен, не изменявшей мне, —О чем по временам я думаю со вздохом,—

Иль, благосклонности добившись у Катрин,Забыться в радости хотя на миг один —Вот все, чего вовек не будет с Фоккенброхом.

* * *

Вы, исполинские громады пирамид,Гробницы гордые, немые саркофаги,Свидетельствуете верней любой присяги:Сама природа здесь колени преклонит.

Палаццо римские, чей величавый видБыл неизменен в дни, когда сменялись флаги,Когда народ в пылу бессмысленной отвагиЖдал, что его другой, враждебный, истребит.

Истерлись навсегда минувшей славы знаки,К былым дворцам идут справлять нужду собаки,Грязней свинарников чертоги сделал рок,—

Что ж, если мрамор столь безжалостно потрепан,Зачем дивиться мне тому, что мой шлафрок,Носимый третий год, на рукавах заштопан?

SPES МЕА FUMUS EST[9]

У очага сижу и, стало быть, курю,Понуря голову, печально в пол смотрю,Хочу решить вопрос, — хоть это невозможно, —Зачем так плохо мне, так грустно и тревожно.

Надежда (несмотря на то что отродясьНе мог дождаться я, чтоб хоть одна сбылась)Мне говорит, что все легко и достижимо,И делает меня важней владыки Рима,

Но трубка догорит в короткий срок дотла,И жизнь течет опять, как до сих пор текла,Воспоминания расплывчаты и хрупки.

Как видно, бытиё сродни куренью трубки,И в чем различие — мне, право, невдомек:Одно — лишь ветерок, другое — лишь дымок.

К КЛОРИМЕН

Когда — вы помните — являлась мне охотаТвердить вам, что без вас моя душа мертва;Когда не ведал я иного божестваПомимо вас одной да разве что Эрота;

Когда владела мной всего одна забота —Вложить свою любовь в изящные слова;Когда тончайшие сплетали кружеваПеро прозаика и стилос рифмоплета,—

Тогда, толику слез излив из ясных глаз,Довольно многого я смел просить у вас,Любовь казалась вам достаточной причиной.

О Клоримен, я вам покаюсь всей душой,Не смея умолчать, как подлинный мужчина:Я дурой вас считал, притом весьма большой.

* * *

На каменной горе, незыблемой твердыне,Воздвигнутой вдали земных забот и зол,С которой кажется мышонком — крупный вол,Клюкою странника — огромный дуб в долине;

То Господу гора противостанет ныне,Чтоб не дерзал вершить свой вышний произвол,То, покарать решив ни в чем невинный дол,Вдруг уподобится начавшей таять льдине,—

То пламя разметет на восемьдесят миль,—Порою только дым да огненная пыльЛетят из кратера со злобой безграничной,—

Да, на горе, чей пик почти незрим для глаз(Того же хочешь ты, как человек приличный),Я и живу теперь, и это — мой Парнас.

РАЗМЫШЛЕНИЯ В МОЕЙ КОМНАТЕ

Здесь, в отрешенной тишине,Скрываюсь я от жизни шумнойС раздумьями наедине;И мир, нелепый и безумный,Отсюда ясно виден мне.

Здесь я страстям подвел итог,Они, как сновиденья, хрупки,—Здесь я постигнуть ныне смог,Посасывая кончик трубки,Что счастье — это лишь дымок.

Сие и сердцу и умуОткрылось по любым приметам;Взгляну — и сразу все поймуИ удовольствуюсь ответом,Что все на свете — ни к чему.

Мне позволяет мой досугГлядеть на мир лукавым оком:Известен плут как общий друг,Невежда числится пророком,—Сплошная видимость вокруг.

Я вижу: на столе, меж книг,Забыты мною флейта, скрипка:Ведь звук еще едва возник,А уж в пространстве тает зыбкоИ гаснет в следующий миг,

Гляжу без горечи и злаНа мир, когда-то столь любезный,—И безразлична и светлаМне память жизни бесполезной,—А жизнь тем временем прошла.

Дряхлеет плоть в потоке лет,Нет рвенья, нет былой отваги,—Большой потери тоже нет:Едва просохнет капля влаги —К концу подходит наш расцвет.

Гляжу на символы герба,Такого гордого когда-то,Но кровь дворян во мне слаба:Мне чужд удел аристократа,Зато понятен смех раба.

Король британский со стеныГлядит на все без интереса,И в этом смысле мы равны:Поскольку жизнь — всего лишь пьеса,А люди в ней играть должны.

Один — по действию — богат,Другой — несчастен и ничтожен,Но одинаков результат:Тому, кто в гроб уже уложен,Ничем различья не грозят.

Где предки, коих я не знал,Почтенные мужи и дамы?Не странен ли такой финал:Пусть копия глядит из рамы —Давно в гробу оригинал.

Смерть ждет и женщин и мужчин,С ее приходом в вечность канетРавно и раб и господин.Кто прахом был — тот прахом станет,Ее закон для всех един.

Здесь, в комнате, забрезжил светДля моего земного взгляда,Здесь понял я, что цели нет,Что ничего желать не надо,Что все — лишь суета сует.

РАЗМЫШЛЕНИЯ

Изменчив ли круговоротВсего, что мир образовало?То радость, то беда грядет,—Каким бы ни было начало,Все под конец наоборот.

За счастьем следует беда,Вслед за удачей — неудачи,Царит то дружба, то вражда,—Все станет под конец иначе,Чем было в прежние года.

Бесчестием сменится честь,А честь найти в паденье можно;Любовью обернется месть,—Что отойдет — то станет ложно.Ничто не будет тем, что есть.

Чередованье зла, добра,Приход прилива и отлива —Все это жизнь, а не игра.Ничто — и это справедливо —Не будет завтра, как вчера.

Нам удержать не сужденоНи будущего, ни былого;Ни в чем опоры не дано:У здания слаба основа,Все рухнет, что возведено.

При сем возможно дать советНе слишком убиваться в горе:Такой беды не видел свет,Что не изгладилась бы вскоре,—Ни в чем устойчивости нет.

Возносит нас по временамПолет Фортуны, но тем пачеСродни мгновенья счастья — снам;К финалу все — совсем иначе,Чем поначалу мнится нам.

И нищие и королиЛишь смену счастья и позораОт века в мире обрели,—И лишь Господь для нас — опораСреди превратностей земли.

РAЗМЫШЛЕНИЯ О НЕПОСТОЯНСТВЕ СЧАСТЬЯ

Насколько радость мира неверна!Вот сладость — но уже горчит она,И счастья нет, и вновь душа больна,И труд бесплоден.

Удачи ты негаданно достиг,Ты весело шагаешь напрямик,Увы! От легкой доли через мигТы стал свободен.

Сегодня Иром стал вчерашний Крез,Пал в бездну вознесенный до небес,Надежды светоч навсегда исчезВо тьме кромешной.

Кто уберечь сумеет свой успех?Равно паденья тягостны для всех.Лишь колесо Фортуны без помехЛетит поспешно.

О счастье на земле, бесплодный вздор!Тебе сопутствует Господень взор,Он зрит, что прах ты и никчемный сор,И он рассудит:

Восстать из персти не успеешь ты,Когда тебя Вершитель ДобротыСотрет во прах и оботрет персты.И так да будет.

ХВАЛЕБНАЯ ОДА В ЧЕСТЬ ЗАРТЬЕ ЯНС, ВЯЗАЛЬЩИЦЫ ЧУЛОК В БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОМ СИРОТСКОМ ПРИЮТЕ АМСТЕРДАМА; НАПИСАНА НА ЕЕ КНИЖЕЧКЕ СТИХОВ «ПРОБУЖДЕНИЕ ОТ ЛЮБВИ»

О ты, что, натрудивши руки,Воздвиглась ныне на Парнас,Ты, что радеешь каждый часО поэтической науке,О Зара Янс, воспеть позволь.Искусно ты владеешь скольСекретами стиховязания —Опричь вязания чулок;Неповторим твой дивный слог,Не выдержит никто с тобою состязания.

Добротна каждая строка,И я признаюсь поневоле,Что проживет она подолеНаипрочнейшего чулка,—Покинь же дом сиротский, дай намИскусства приобщиться тайнам,Перо послушное держи,Пусть не проворство спиц вязальныхТебя в краях прославит дальных,А звонкие стихи летят чрез рубежи.

Один молодчик с ГеликонаВчера влетел ко мне, крича,Что у Кастальского ключаПриказ прочитан Аполлона(Поскольку должный час настал,Чтоб был прославлен капитал,Тот, что твоим талантом нажит),—Бог соизволил повелетьДля всех, творить дерзнувших впредь,Что пишущий стихи — пусть их отныне вяжет.

ЭПИТАФИЯ ФОККЕНБРОХУ

Здесь Фоккенброх почиет на века,Прокурен и продымлен до предела.Людская жизнь сопоставима смелоС дымком, легко летящим в облака;Да, как дымок, его душа взлетела,Но на земле лежать осталось тело,Как отгоревший пепел табака.

ХЕЙМАН ДЮЛЛАРТ