Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма - Фаина Сонкина

Привет и поздравление с Новым годом от Марины.

Обнимаю тебя

Твоя Фрина.

27 января 1993 года

Юрочка, мой дорогой

Сегодня 27 января, год, как известно, 1993. Целый век тому назад, т. е. 25 лет назад, в этот день[523] (правда, тогда была суббота, а сегодня среда), день прорыва блокады Ленинграда, в Москве была конференция, посвященная Эйзенштейну. Помнишь ли ты, какой мягкий и пушистый был тогда снег? Ты провожал меня до метро «Киевская». Как мы были тогда беззаботны, счастливы, и будущее казалось таким безоблачным (мне). И вот сейчас, спустя 25 лет, благословляя каждую минуту протекшего так быстро времени, я сижу в своей солнечной комнате, на другой планете, одна, пишу тебе. Я рада, что хоть под конец жизни подарила себе и, как я немножко надеюсь, тебе свое одиночество, свой покой[524], возможность хотя бы мысленно быть с тобой, когда мне этого хочется.

<…> Слава Богу, пока и здорова, во всяком случае, гораздо лучше, чем в Москве многие годы. Я писала тебе о нашем совершенно неожиданном двухнедельном отдыхе с Мариной (аж!) на Багамах. Как это пришлось и ей кстати! Наконец ей предложили-таки преподавать в колледже, что – неважно, лишь бы платили. Конечно, это только почасовая работа, не гарантированная на следующий же семестр, ибо «очереди» на место среди почасовиков огромные, годами ждут места, ибо платят хорошо, писать, как в университетах, не надо, преподавай, что хочешь, одним словом… Она счастлива и сидит готовится к началу, как к причастию. Помогаю, чем могу. <…> Главное сейчас – заработать, суметь содержать любимую ею квартиру, не переходить на все-таки постыдное для ее возраста пособие. И – подъем духа и настроения. Могу тебе сказать, с нежностью о Марине, которую, я знаю, ты любишь, что два года не сломали ее, она честно боролась, искала, а это здесь так тяжело без протекции, – одна, одна, одна, только с моей любовью. И я горжусь ею. Ни крах ее такой сильной, хоть и короткой, радости любви, ни разлука с Юрой, ни отчуждение Феди, который, конечно же, опять приближается ко всем нам, – не изменили ее, она осталась любящей, милой и очень любимой многими людьми, что не перестает радовать меня тоже. Порадуйся и ты со мною, мой дорогой друг.

Федя работает в Оттаве, в какой-то компьютерной фирме, редко звонит, ему, представь, через неделю исполняется 19 лет, с ума сойти можно: дожила до 93 года, до Федькиных 19 лет! Он так смешно от своего огромного роста склоняется ко мне, чтобы я поцеловала его макушку. <…>

Я постоянно думаю о тебе. Что же будет с написанными книгами, которые никто не издает? О Собрании мне написала Женя, я не так беспокоюсь. Оно, кажется, выйдет в каком-то частном издательстве. Только бы знать, когда, и можно будет нам его выписать. А вот то новое, что ты написал уже после кончины Зары? Как и когда раздобыть это?..

Юрочка, здесь стоят холода, и я все время думаю о том, что если ты мерзнешь, то как же тебе жить? Я знаю, как ты можешь мерзнуть и как это тебе тяжелее, чем не есть. Так вот: как у тебя с дровами или торфом, тепло ли у тебя? Будь здоров, мой дорогой, не болей, обнимаю тебя.

Твоя Фрина

28 февраля 1993 года

Дорогой мой друг!

28/II-93

Большое спасибо тебе за присланный для Марины документ[525]. Она тут же дала ему ход в своей канцелярии. Надеемся, что он сыграет свою роль. Жизнь здесь тоже как-то все время меняется: только что мы все были в эйфории по поводу того, что Марина нашла работу, как появились какие-то распоряжения о закрытии в следующем учебном году всех гуманитарных курсов в колледжах[526]. Все это связано с экономией бюджетных расходов. Но мы не позволяем себе отчаиваться, надеясь, что что-нибудь да будет. Важно все же, что она туда «попала». Это поистине здесь задача не из легких. Еще раз спасибо тебе и Кае[527].

Сегодня 28 февраля, день твоего рождения. Хотя я никогда в этот день не бывала с тобою вместе, но как-то всегда его для себя чем-нибудь отмечала. <…> Мы с Мариной молча выпили за твое здоровье. Я отмечала твой день и мою свободу. Увы, я помню, как в первых письмах после смерти Зары ты писал мне, что мы не знаем силы наших связей с близкими и понимаем только их смысл, когда близких теряем. Я понимаю твою мысль. Может быть, если Виль уйдет первым, я буду думать то же. (Я и сейчас достаточно часто и много упрекаю себя, может быть, напрасно.) Но вот сегодня я провела в его обществе два или три часа, и так это тяжко, что только спустя еще три <часа? – нрзб.> могла начать дышать и жить по-прежнему. <…>

Грустно, Юрочка, что в письме Каи не было ни строчки от тебя. Что это значит? Тяжело, невыносимо диктовать? Не можешь? Не хочешь? Устал, быть может, от самой необходимости отвечать мне? Я ломаю голову, а главное, тревожусь очень. До двух часов ночи пробовала я прозвониться к тебе – тщетно. Утром позвонила твоим в Питер. Наташа сказала мне, что нового, и плохого, после мая нет ничего. Разговор почему-то прервался, а больше звонить я не стала. Тебя бы услышать…

Мне написали из Москвы, что там продается твоя книжечка «Культура и взрыв». Увы, теперь ты мне не даришь своих книг. Попробуем выписать ее из Торонто. Выходит ли твое собрание, а главное, последние работы, которые так мне хотелось бы иметь? Разговаривала я по телефону со своей подругой Лорой. Она никогда ни на что в жизни не жаловалась, не жалуется и сейчас, только говорит, что я и представить себе не могу, что в России происходит. Когда я думаю о твоем одиночестве и всех трудностях твоего бытия в целом, при пошатнувшемся здоровье, становится невыносимо от нашего покоя и благополучия. О себе писать нечего, все то же – одна и одна. Привыкла, не горюю, готова, как ты говорил когда-то, пройти этот путь, как все проходят. Я все-таки очень прошу тебя найти возможность написать мне, можешь ли и будешь ли ты хоть нечасто писать мне. Сегодня уже больше двух месяцев, как от тебя нет ни строчки. Мне от этого очень трудно писать тебе. Я действительно не знаю, нужны ли тебе мои письма. Будь здоров, мой дорогой.

Обнимаю тебя. Всегда твоя Фрина.

Монреаль

11 марта 1993 года

Милая Фрина!

Получил твое письмо, в котором ты сообщаешь, что моя рекомендация для Марины благополучно достигла вас, но в том же письме ты пишешь о том, что само заведение, в котором работает Марина, прекращает ту часть своей деятельности, с которой именно она связана[528]. Я не понял, означает ли это, что бедная Марина опять без работы. Это меня очень тревожит. То, что я рекомендацию для Марины послал без своего сопроводительного письма, означает только то, что я очень торопился. Все остальные твои предположения лишены всякого смысла: я по-прежнему жду ваших писем и очень беспокоюсь о ваших делах. Пиши мне подробнее и чаще. Видимо, некоторые из писем (и моих, и твоих) теряются в дороге, поэтому не грех в письмах коротко повторять важнейшее из предшествующих. Может быть, стоило бы ставить на письмах номера, но ты знаешь, какой я беспорядочный и неаккуратный – обязательно все перепутаю.