Черный жемчуг - Синтия Хэррод-Иглз

Часто приходили посетители с соболезнованиями, но Берч велела никого не впускать. Она могла бы сделать исключение для Люси и Ричарда, но те были за границей. Однако когда в доме появился король, Берч впустила его.

– Она еще ни с кем не виделась. Не знаю, в здравом ли она рассудке. Будьте добрее с ней, Ваше величество.

– Не беспокойся, – ответил король. – Она что-нибудь ест?

– Иногда и очень мало. Как птенчик – открывает рот и глотает.

– Оставь нас ненадолго вдвоем, а потом можешь войти, – приказал король, входя в комнату.

Аннунсиата в своем траурном платье сидела на одном из кресел с гнутыми ножками у постели, сложив руки на коленях и устремив взгляд в пространство. Ее лицо казалось совершенно белым, волосы были зачесаны назад и перехвачены обрывком ленты, и это в сочетании с простым платьем и отсутствием драгоценностей придавало ей вид безнадежно больной.

Король опустился рядом и взял ее за руки. Аннунсиата вопросительно взглянула на него.

– Обо всем уже позаботились, – спокойно начал он. – Скрыть ничего не удастся – там было слишком много свидетелей, но все они так или иначе замешаны в ссоре. Трэмор уехал во Францию и надолго останется там. Похороны завтра – все пройдет очень тихо. Вам не обязательно присутствовать – вы можете доверить дела кому-нибудь другому. Все считают, что вы больны, поэтому ваше отсутствие не покажется странным.

– Я должна пойти, – это были первые слова, которые Аннунсиата проговорила за последние два дня. – Я перед ним в долгу.

– Как вам угодно, – ответил король, зная, что сейчас ему лучше не настаивать. – Но все уже устроено, вам не о чем беспокоиться. Вы могли бы съездить домой, взяв с собой детей – разве вам не нравится подобная мысль?

– Не все, – возразила Аннунсиата, которая, казалось, не слышала последнюю фразу. – Есть еще кое-что.

– Что же, дитя?

– У меня будет ребенок, – она с вызовом взглянула на короля. – Он не от Хьюго, и Хьюго знал об этом. Это случилось потому что... но в любом случае...

– Понимаю, – ответил король, и его лицо помрачнело. Рука Аннунсиаты задрожала на его ладони.

– Не осуждайте меня, – прошептала Аннунсиата. – Прошу вас, не надо...

Король сдержал улыбку.

– Осуждать вас, дорогая? Даже если бы это делали все вокруг, я бы не присоединился к ним! Нет, я только сожалею об утрате...

– Мне надо выйти замуж, – перебила Аннунсиата. – Слишком много людей знают, что Хьюго и я... что мы... – во всяком случае, мне надо снова оказаться замужем, и побыстрее. Вы не поможете мне?

– Вы действительно считаете, что это необходимо? Это покажется неприличным...

Аннунсиата сухо усмехнулась.

– Что может быть неприличнее моего теперешнего положения?

Король кивнул.

– Должно быть, вы правы. Хорошо, я подумаю, что можно сделать. Мне жаль, дорогая, что все обернулось для вас таким образом.

Аннунсиата пожала плечами. Теперь она выглядела увереннее, жизненная сила вновь текла в ее жилах.

– Так уж вышло. Но теперь я должна заботиться о двух своих детях и третьем, не родившемся.

Король поднялся.

– Я подумаю, что надо будет сделать. По крайней мере я могу дать вам титул, который послужит вам надежной защитой, – он направился к двери, но на полпути оглянулся. – Так вы не поедете домой на праздники? Это было бы полезно для вас.

Аннунсиата с тоской вспомнила о Шоузе, замке Морлэндов и матери, но отрицательно покачала головой – появиться там после подобного скандала было недопустимо. Кроме того, пока не было решено будущее ее третьего ребенка, она не могла уехать из столицы.

– Нет, – произнесла она. – Я останусь здесь. Может быть, позднее, на следующий год... но не теперь.

В конце июля король и королева вновь отправились в Хэмптон-корт; Аннунсиата к этому времени была уже замужем. В женихи ей выбрали еще одного безземельного придворного кавалера, барона из древнего рода, чья приверженность к католицизму и королевскому дому совершенно разорила его во времена правления республиканцев. Его звали Джордж Кавендиш, лорд Медлон; это был сорокапятилетний невысокий лысоватый человек. Остатки волос вокруг его темени давно поседели от постоянных тревог. Однако его голубые глаза смотрели приветливо, улыбка была приятной, и он отлично сознавал, что побудило ослепительную красавицу леди Баллинкри выйти за него замуж. Он тут же получил титул графа Челмсфордского и участок земли в Эссексе. Земли там было не так уж много, но она была плодородной, хорошо возделанной предыдущими владельцами, и могла бы принести неплохой доход, чтобы Кавендиш не чувствовал себя зависимым от жены.

Дом, стоящий на этом участке, был продан другому покупателю вместе с остатком земли, так что графу и графине покамест было некуда скрыться. Во всяком случае, Аннунсиата предпочла сохранить дом, купленный Баллинкри, и жить в Лондоне. Граф с радостью перебрался к ней – иметь свой дом было восхитительной роскошью по сравнению с тесной квартирой на Сент-Мартин-лейн, которую Кавендиш занимал, добиваясь королевской щедрости.

В августе королевский двор перебрался в Виндзор – начинался охотничий сезон, и Аннунсиата выезжала с королем на охоту каждый день и танцевала почти до утра. О своей беременности она собиралась объявить не раньше октября. Роды ожидались в феврале, но Аннунсиата не желала раньше времени удаляться от светской жизни, чтобы потом сделать вид, что ребенок родился преждевременно. Аннунсиате казалось нелепым выходить замуж чисто на деловой основе, но теперь это подходило ей, так как боль от поведения и смерти Хьюго еще не угасла в ее душе, и Аннунсиата не хотела тревожить ее новой влюбленностью. Джордж был внимателен и добр к ней, охотно играл предназначенную ему роль и собирался стать отцом чужому ребенку, поэтому Аннунсиата чувствовала, что в свою очередь должна быть ласковой к нему. Джордж был влюблен, и Аннунсиата время от времени позволяла ему любовные ласки.

Самое странное, что постепенно это начало нравиться ей самой. Он не был опытен, но его мягкость и стремление угодить ей согревали одинокое сердце Аннунсиаты. Ей спалось лучше, когда он был рядом, и если Аннунсиата с криком просыпалась во время ночных кошмаров, ей было приятно, когда теплые ласковые руки Джорджа обнимали ее в темноте. Берч одобряла поведение графа, а дети всегда переставали плакать, когда он брал их на руки, так что когда семья в октябре перебралась в Лондон, в ней царили мир и согласие. Берч поехала вперед с несколькими слугами, чтобы приготовить дом, а немного позднее, вместе с остальным двором, в столицу прибыла графиня Челмсфордская, чтобы открыть сезон, который, как она считала, будет самым блистательным в ее жизни.