Сестры Мао - Гэвин Маккри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из-за кулис со слезами на глазах она наблюдала за репетицией и не могла не заметить, насколько легче стала пьеса, когда Лисинь играл Уильям, а ее самой на сцене не было. Какими счастливыми все выглядели, как легко им было, и как темно было там, где стояла она.
Обычно сразу после репетиций мать, ни с кем не прощаясь, уходила в свою комнату, и было понятно, что беспокоить ее нельзя. Но однажды, за несколько дней до премьеры, Ева пришла к ней, чтобы сказать, что она бросает подготовку. «Мама, – хотела сказать она, – все это было ошибкой. Я не актриса и не хочу ею быть». Она приняла решение: она не будет играть в «Трибунале Син-Сун». Всю роль, и взрослого, и ребенка, сыграет Уильям.
– Мама? – сказала она, постучав в дверь. – Мама, ты еще не спишь?
Мать, все еще одетая в костюм, лежала на кровати. Айрис лежала рядом с ней.
– Ой, ты уже в постели? Извини.
Пружины матраса скрипнули. Мать повернулась на бок и позвала Еву к себе:
– Все в порядке, дорогая. Такова жизнь актрисы. Мир видит нас во всех наших состояниях.
Подойдя к кровати, Ева подняла с пола парик судьи и положила его на туалетный столик, затем повернула стул к кровати и села. Облокотилась на бедра, чтобы говорить с матерью не сверху вниз, а на одном уровне.
– Мам, ты все еще в своем костюме, – сказала она. – Он так помнется.
– …
– Прости. Я вижу, ты устала. Я приду утром.
Алисса протянула руку и коснулась колена Евы.
– Перестань извиняться, дитя. Тебе везде рады.
Рука матери соскользнула с колена Евы. Алисса не стала ее поднимать, так что теперь она лежала, свесив одну руку с края кровати.
– Мама, – сказала Ева, – я хочу тебе кое-что сказать.
– Да? – отозвалась ее мама. – Репетиция хорошо прошла, не так ли? Думаю, сегодня все хорошо поработали.
– Мама, – ответила Ева, – если ты позволишь мне сказать…
– Что такое, Ева?
Позади матери села и протерла глаза Айрис. Посмотрела на изгиб бедра матери.
– Мама, – сказала Ева, – я думаю, ну, мне кажется, что я на том этапе, когда я вообще не считаю себя актрисой.
– Не считаешь себя актрисой?
– Я чувствую, что только делаю вид, что я актриса. Как будто все раздули из мухи слона, а я аб-со-лют-на-я фальшивка.
– Глупость!
Ее мать уперлась локтем в матрас и подперла голову рукой. – Для своего возраста, – сказала она, – ты справляешься замечательно.
– Для моего возраста – возможно. Но, думаю, в этом-то и дело. Моя роль – Лисинь в юности, но я не думаю, что ее должен играть кто-то юный. Она слишком сложная.
– Ева, дорогая…
Мать приподнялась на кровати.
– Это просто нервозность. Бывает с каждым. Иди спать, отдохни, а утром будешь чувствовать себя хорошо.
– Нет, мам. Я серьезно. Я не смогу этого сделать. Не заставляй меня, пожалуйста.
Мать поднесла ладони к лицу и громко в них подула. Убрав руки, она сказала:
– Позволь, расскажу тебе кое-что, Ева. Профессиональный секрет. Ты слышишь?
Ева кивнула, хотя тон ей не понравился.
– Все актеры переживают. Со мной это бывает постоянно. Ключ к тому, чтобы преодолеть страх, – посмотреть на причину. Какие мысли его вызывают? У меня – всегда одни и те же. Я не могу смириться с мыслью о моем успехе в таком обществе, как наше. В результате у меня возникает желание саботировать свою работу. Я не буду счастлива, пока все не разрушу. Но ты должна помнить, что обществу не нужно идеальное искусство, ему просто нужны люди, которые пытаются создавать искусство. Любое. Хорошее или плохое. Люди, которые готовы потерпеть неудачу, – вот что помогает обществу расти и что, в конце концов, приводит к переменам в мире…
Отец Евы, увидев, что дверь приоткрыта и внутри горит свет, вошел без стука.
– О, ты еще не спишь, отлично. Дорис, входи!
Дорис проскользнула внутрь. Подошла и встала рядом с ним.
Ева отвернулась, чтобы пришедшие не увидели страдания на ее лице. Она услышала, как мать сказала:
– Что вам надо?
Ева сжимала переносицу и старалась не расплакаться. Она не могла принять того факта, что сейчас ее окружали все эти люди, не могла принять всего этого опыта, означавшего потерю контроля над ситуацией. Она одинаково отчаянно злилась и пыталась избежать этого. Если такое двойственное чувство и было на что-то похоже, так это на то, что она стояла перед самой высокой горой, была готова начать восхождение, и в то же время была вынуждена спускаться вниз, в ущелье, к самому черному потоку.
– Ева, Айрис, – сказал ее отец. – Выйдите и подождите снаружи, пожалуйста.
– Пусть остаются здесь, – вмешалась мать. – Я хочу, чтобы они слышали все, что ты мне скажешь.
– Ты хочешь настроить их против меня.
– Это под силу только тебе, Пол.
Ева услышала, как мать позвала ее по имени, обернулась и увидела, что та встала на ноги и начала снимать мантию судьи. – Помоги мне, пожалуйста, дорогая.
Ева быстро вытерла лицо, прежде чем помочь матери раздеться. Откинула халат на спинку стула. Затем тихо подошла к кровати и села рядом с Айрис.
Ее мать, стоявшая в двух шагах от отца и Дорис, расстегнула черный комбинезон, надетый под костюм, и разделась до нижнего белья – комплекта трусов с высокой талией и чувственного бюстгальтера (без косточек), который, как говорил отец, нравился ему, потому что демонстрировал ее социальную сознательность. Не прикрываясь, она порылась в сумке в поисках своих таблеток, на этот раз успокоительных, и тут же проглотила две штуки.
– Уже за полночь, Пол, а я не спала прошлой ночью. Так что если у тебя есть что сказать, ради бога, говори, чтобы закончить с этим.
– Перестань так защищаться. Нам просто нужно поговорить.
С крючка на двери отец снял халат и бросил ей. Мать просунула руки в рукава, завязала пояс на талии, уселась за туалетный столик и начала мазать лицо кремом. При этом она не сводила глаз с Пола и Дорис в зеркале.
Дорис огляделась в поисках места, куда можно было бы отойти, но прятаться было негде.
Отец прислонился к стене. Потер щетину на лице.
– Чтобы спасти всех от боли, – сказал он, – мы должны поговорить, мы трое, и прийти к какому-то пониманию, ты согласна?
– Нет, – сказала мать, круговыми движениями растирая лоб. – Мне не нужно говорить. Мне просто нужно отдохнуть.
– Ты должна извиниться перед Дорис.
– Неужели? За что?
– Ты знаешь, за что. За то, как ты говорила
