Эпидемии и народы - Уильям Макнилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Первое издание книги получило благосклонную оценку медиков и представителей естествознания. Однако с наступлением эпохи цифровых публикаций эти группы исследователей стали все реже обращаться к тому, что написано в книгах. Так что для них идеи Макнила почти недоступны в той форме, в какой он представлял их публике.
— Пытался ли сам Макнил или кто-то из сторонников его концепции расширить ее включив в поле рассмотрения влияние на человеческую историю нечеловеческих болезней — например, заболеваний сельскохозяйственных животных и растений?
— Действительно, можно привести множество примеров, когда голод, вызванный новыми заболеваниями такого рода, приводил в движение массы людей. Например, «Картофельный голод» в Ирландии 1845–1849 годов, причиной которого стало уничтожение посевов картофеля грибком. Уильям Макнил посвятил свою неопубликованную докторскую диссертацию роли картофеля в истории Ирландии и хорошо понимал, какие последствия имело появление на этом острове завезенного извне грибка. Правда, он никогда не писал ничего существенного о болезнях животных или растений, но другие исследователи, в том числе историки, этим занимались — например, есть исследования, посвященные кофейному ржавчинному грибу, чуме рогатого скота, филоксере. Однако, насколько мне известно, общих исследований о роли инфекционных заболеваний растений и животных в человеческой истории пока нет.
— «Эпидемии и народы» оказались новаторской книгой не только потому, что Макнил первым систематически рассмотрел воздействие микропаразитизма на историю человечества, но и потому, что он затронул тему макропаразитизма, то есть паразитизма самого человека. Что нового мы узнали об этом в 2020 году? Можно ли рассматривать нынешнюю активность правительств по всему миру, навязывающих своим гражданам различные ограничения или новые налоги, как некое новое обострение макропаразитизма?
— Прежде всего надо сказать, что сам Уильям Макнил фактически отказался от термина «макропаразитизм».
Он еще использовал его в некоторых небольших публикациях 1980-х годов, но обнаружил, что его слишком часто неправильно понимают (помимо прочего этот термин имеет иное значение в биологической науке). Кроме того, подозреваю, Макнил не захотел бы использовать понятие «макропаразитизм» для описания попыток правительств ограничивать контакты граждан друг с другом — более того, уверен, он бы поддержал такие усилия. Макнил рассматривал в качестве макропаразитического милитаризированное государство-казарму и в 1970-х, а особенно в 1980-х годах, называл в качестве совершенных его примеров ядерные арсеналы США и СССР, а также необходимые для их поддержания гигантские затратные бюрократические аппараты и инфраструктурные комплексы. Он был склонен романтизировать маленькое крестьянское сообщество своих предков, живших на востоке Канады, — социум с минимальным государством и военной сферой. Случаи, когда государства и военные структуры существенно разрастались, он рассматривал в качестве макропаразитизма, но, повторюсь, к 1990-м годам перестал использовать это слово.
— В этой книге во многом продолжается та линия осмысления всемирной истории, которая была задана в главной книге Макнила — «Восхождение Запада», где человеческая история рассматривается как единый процесс. Однако для российской традиции в большей степени характерен стадиальный подход к истории. Каковы линии конвергенции между этими подходами?
— Я недостаточно осведомлен о российских традициях, чтобы ответить на этот вопрос. Макнил действительно рассматривал всемирную историю как более или менее единый процесс, но в то же время видел в нем и отдельные стадии.
В «Восхождении Запада» эти стадии примерно до 1000 года определялись в основном военными технологиями и тем, как они воздействовали на общества. После 1000 года в «Восхождении Запада» эта тема исчезла, и чтобы исправить это упущение, Макнил написал книгу «В погоне за мощью».
Кроме того, он выделял исторические стадии в более широком смысле — периоды, когда тот или иной географический регион Евразии был влиятельнее других, заимствовавших у «лидера» технологии, идеи, художественные мотивы и многое другое. При таком подходе Африка и американский континент оставались на обочине всемирной истории.
— Какое влияние книги отца оказали на ваши собственные исследования?
— Чем старше я становлюсь, тем проще признать влияние отца. Один из важных моментов заключается в том, что я не боялся научных руководителей и спокойно игнорировал их советы, если они мне не нравились. Например, руководитель моей докторской диссертации утверждал, что я должен посвятить ее какому-то конкретному подразделению канадской армии, но я не пошел таким путем.
Кроме того, мои отец и мать, выросшая в Афинах, интересовались современной Грецией, и тот же самый интерес появился у меня — в этом вы можете убедиться, прочитав мою вторую книгу «Горы Средиземноморского мира», хотя в ней идет речь не только о Греции, но и о Марокко, Испании и Италии. Пример отца также способствовал моему пониманию того, что написание работ по истории в глобальном масштабе — реалистичная и перспективная задача, хотя этого не осознают многие историки. Если бы я руководствовался иными представлениями, то не написал бы такие книги по всемирной экологической истории, как «Нечто новое под Солнцем» или «Великое ускорение». Не появились бы на свет и работа «Человеческая сеть», которую мы написали вместе с отцом, или учебник по всемирной истории «Сети человечества», который вышел в 2020 году. Возможно, без работ отца по истории инфекционных заболеваний я бы не обратил внимания на документы в испанских архивах, указывающие на желтую лихорадку на Кубе, которая была серьезной проблемой для испанского владычества на этом острове. В конечном итоге это привело к появлению еще одной моей книги — «Империи москитов».
— Какие из ваших книг стоило бы перевести на русский язык?
— Думаю, четыре мои книги, где рассматривается всемирная проблематика: «Нечто новое под Солнцем», «Великое ускорение», «Человеческая сеть» и «Сети человечества».
— Какие книги по экологической истории вы бы посоветовали изучить российскому читателю? Как идеи «Эпидемий и народов» повлияли на сегодняшнее состояние этого направления и можно ли считать эту книгу чем-то вроде исследовательской программы для экологической истории на десятилетия вперед?
— Отец считал «Эпидемии и народы» неким экологическим взглядом на историю человеческих инфекционных заболеваний, хотя он никогда не говорил, что занимается экологической историей, да и в его книге не так уж много страниц посвящено экологическим изменениям. Экологические историки, которые не интересуются историей заболеваний, не руководствуются в своей работе идеями «Эпидемий и народов», хотя, уверен, знают об этой книге.
Что касается моих советов российским читателям, то многое зависит от специфики их интересов. Могу упомянуть недавно вышедшую книгу Кейт Браун «Плутопия», которая получила много различных премий: ее содержание наполовину посвящено советской ядерной программе, наполовину — аналогичной программе США. В еще более свежей книге, «Водопроводных мечтаниях» Майи Петерсон, рассматриваются российские и советские ирригационные проекты в Средней Азии. Читателям, которые интересуются работами всемирного масштаба, я бы
