Заговор призраков - Екатерина Коути

– Вон, – тихо приказал мистер Линден, но женщина не шевельнулась, лишь вопросительно взглянула на Чарльза.

– Делай, что велит мой дядя! – прикрикнул на нее мальчик.

– С тебя один фунт, утеночек.

– Нашла дурака! Я заплатил гинею вперед.

– Заплатил-то ты заплатил, петушок, да только не за то, чем я тебе услужила. За такое с тебя отдельно причитается… а то ведь расскажу дядюшке, как мы с тобой ночку провели.

– Если не расскажешь, я заплачу тебе вдвойне, – прервал ее мистер Линден, доставая кошелек.

– Как есть блажные, – хихикнула женщина, радуясь, что ее мнение о клире подтвердилось.

– Агнесс, ты бы не могла оставить нас, пока мы не разрешим это маленькое недоразумение? Но если ты желаешь, чтобы Чарльз и дальше мучился стыдом, то останься. Нет таких мучений, которые он не заслужил.

– Я подожду в прихожей!

Она плотно закрыла за собой дверь, не желая слушать продолжение торга, но присмотрелась к замочной скважине. Оттуда пока что не летели хлопья снега, и это обнадеживало. Не выпуская дверь из виду, Агнесс попятилась и присела на узкий столик у стены, на котором покоился чей-то цилиндр. Столик заскрипел и прогнулся. Что за диво? Пошатав его за ножку, Агнесс пришла к выводу, что изготовлен он был из фанеры, покрытой густым слоем красного лака. Послюнявив палец, потрогала зеленые обои – тоже не шелковые, а бумажные, – и на коже остался грязный след. Попробовала на язык – сладко. Краска с примесью мышьяка.

Вот так квартира! И за нее просят почти пять гиней в неделю? Кузен попался на крючок хитрому дельцу.

Тем временем переговоры завершились, и из спальни, покачивая бедрами, выплыла публичная женщина. Агнесс отвела глаза, чтобы не видеть, как она заталкивает монеты в необъятное декольте. Каково же было ее удивление, когда прелюбодейка, одернув алое, украшенное желтыми фестонами платье, посмела обратиться к ней:

– Ты откудова будешь, дитятко?

– Из Йоркшира, – пискнула Агнесс, вжимаясь в отравленные обои.

– То-то я тебя не узнаю. Небось недавно в ремесло пошла? – бесстыжая улыбнулась, явив отсутствие двух нижних зубов. – Видок у тебя, по правде сказать, простецкий. Ну, так мой тебе совет – держись от белошеих подальше. Короче, когда он попытается связать тебе руки своим шарфом, вот тогда ты, уточка, швыряешь в него ночной горшок и драпаешь через три ступени, хоть и в чем мать родила.

Агнесс смотрела прямо перед собой.

– И платье-то смени, горе луковое, в глазах от него рябит. Цветочков на тебе больше, чем в оранжерее Кью. Только садовник и позарится, – хрюкнула от смеха развратница.

Запах ее пачулей еще не успел выветриться, когда в прихожую вошел мистер Линден. С отсутствующим видом он терзал белый пасторский шарф, что свидетельствовало о расстроенных чувствах.

– Надеюсь, эта женщина ничего тебе не сказала? Я приказал ей с тобой не заговаривать.

– Она ушла спокойно, – отважно солгала девушка.

– Я виноват, Агнесс. Я так перед тобой виноват. Ты не должна была увидеть ту сцену.

Бедный Джеймс! Он ведь так и не узнал, какой страшный сон приснился ей в День Иоанна Крестителя. В его глазах она по-прежнему неискушенное дитя.

– Я повидала слишком много привидений, чтобы лишиться покоя из-за какой-то там размалеванной особы. Хотя не скрою, встреча с ней была мне неприятна. Но пройдет несколько дней, и я ее позабуду.

– А давай-ка сотрем ее из твоей памяти еще быстрее, – сказал Джеймс и торопливо уточнил: – Нет, вовсе нет! Я так даже не умею. – Разжав ее кулачок, он начал выкладывать ей на ладонь монету за монетой. – Пройдись по магазинам и купи, что душа пожелает. И пусть вид красивых вещей очистит твой взор от увиденной мерзости.

Эта идея показалась ей удачной, а то, что опекун отсыпал ей шиллингов, ничуть не смутило Агнесс. Пора привыкать. Скоро он будет давать ей деньги на хозяйство.

– Пожалуйста, не наказывайте кузена слишком строго, – попросила она, рассовывая монеты по карманам.

– Посмотрим, – только и сказал Джеймс, вмиг помрачнев.

4

Портье по-прежнему спал, и Агнесс незамеченной вышла в переулок, откуда затем свернула на какую-то широкую улицу – не иначе как Риджент-стрит. В полумгле белели классические фасады домов, таких высоких, какие она никогда прежде не видела. Казалось, она стоит на сцене древнеримского амфитеатра и смотрит вверх. Величие портил только запах навоза и гниющего мусора, но нет такого зловония, которое не заглушили бы нюхательные соли.

Агнесс покрутила головой, чувствуя, как мерзнут уши. Да, капор тоже придется купить. Но куда пойти в первую очередь?

По правую руку от нее расположился тот самый «Траурный склад Джея и Ко». Рассмотрев хорошенько его витрину, Агнесс поневоле содрогнулась. По сравнению с лавкой гробовщика в Линден-эбби, чьим украшением служил гробик с восковым младенцем, лондонский магазин казался пиршеством смерти. За стеклом громоздились надгробия и обелиски всех размеров и форм – погасшие факелы, обломки колонн и целый сонм ангелов на любой вкус и кошелек.

Неприятно начинать знакомство с городом на такой мрачной ноте, но Агнесс заглянула бы и в «Траурный склад», если бы он не был закрыт, как и все прочие магазины. За витринами разгорался свет и сновали тени, но никто пока что не спешил отпирать. Слишком рано. Уличных торговцев тоже не было видно, за исключением одной ирландки в грязном клетчатом платье, с шалью, повязанной на груди крест-накрест.

– Апельси-и-и-ны! – охрипшим спросонья голосом выводила торговка. – А кому апельси-и-и-ны?

Агнесс подивилась, как она умудряется выкликать товар, держа во рту трубку, а тетка, заметив внимание к своей персоне, подмигнула.

– Купите апельсин, вашмилость. Сочный, сладкий, аж язык к нёбу липнет!

Против таких посулов Агнесс не могла устоять. Со вчерашнего вечера у нее во рту и маковой росинки не было. Стоило вспомнить о ветчине, как в животе жалобно заурчало, а потом вспыхнули уши. Ох, и клянет же ее миссис Крэгмор за то, что столько господской еды придется переводить на троих дармоедов – Сьюзен, Дженни и Диггори.

За шиллинг – у торговки не оказалось сдачи – Агнесс был вручен самый крупный апельсин, ярко-оранжевый, как восходящее солнце, с ноздреватой податливой шкуркой. Агнесс впилась в сердцевину зубами, и тут же поморщилась. Фу, гадость-то! Вместо кисло-сладкой мякоти внутри скукожились жесткие пленки с налипшей на них желтоватой слизью, как будто из фрукта отжали весь сок, а потом замочили в воде, чтобы он разбух и приобрел товарный вид. Неужели в Лондоне все насквозь фальшивое?