Объект «Кузьминки» - Максим Жуков

Я, несколько оторопев, поднимаю свою рацию и без всякого позывного неожиданно для самого себя произношу: “Кажется, здесь…” Они явно слышат меня; слышит меня и Роскошный. И гаишники, и помощник, и я с Роскошным – все мы находимся в пределах видимости, хорошо различаем друг друга и почти одновременно начинаем понимать что именно произошло на нашем долбанном объекте.

…Все остальное я вижу, как в рапиде: Роскошный делает какое-то неуверенное движение и, видимо, пытаясь, как он скажет впоследствии “убрать ЭТО с прохода”, наклоняется и хватает злополучный шлем обеими руками. Его физиономия моментально бледнеет. Из поднятого шлема начинает капать густая венозная кровь, и Роскошный медленно и неуклюже заваливается на грязные затоптанные ступени лестничного марша. Создается такое впечатление, будто человек хотел поднять какой-то предмет, но предмет оказался гораздо тяжелее предполагаемой массы и потянул за собой потерявшего равновесие человека.

Роскошный выпустил из рук шлем, наискось осел на колени и, резко ударившись лбом о кафель, остался неподвижно лежать на ступенях.

– Что ж у вас в аптечке даже нашатыря нет? Йод один, да и тот просроченный?

– Да кто туда, Геннадий Иванович, заглядывает? Жгут с бинтом положены – и ладно.

– Значит, говоришь, в обморок Рикошетный твой завалился?

– Да. Минералкой, вот, отпаиваем. Домой просится, говорит – плохо ему.

– Симулянт.

– Ну, это как посмотреть: можно сказать – производственная травма.

– Где ты тут производство видишь, умник? Ладно. Один ночь отстоишь?

– Доплатите?

– Допустим.

– Не впервой, как-нибудь справлюсь.

Вернигора недовольно осматривает сидящего на ступеньках с бутылкой минеральной воды Роскошного.

– Что, голова-то, небось, тяжелая?

Роскошный смотрит на него мутными непонимающими глазами и еле слышно произносит:

– Чья?

– Ну не твоя же! Твоя-то легкая должна быть. Потому как – пустая…

– Да, Геннадий Иванович, мне тут медики сказали, что где-то около четырех кг. А если учесть, что вместе со шлемом, то все шесть выходят – живого… то есть мертвого теперь – весу… – отвечаю я за Роскошного и прислушиваюсь к разговору сидящих неподалеку на продавленном ящике из-под “пепси” следовательши и здешнего таксиста Толика, самого болтливого из тусующихся на первом посту водил.

– Я его еще на Рязанке “срисовал”, шлем у него – с фашистскими наворотами. На светофоре пробка была – не протиснуться. Забито все, полностью… Даже он на тарахтелке своей проехать не мог. Ну, думаю, чего стоять-то – надо дворами. Смотрю, он тоже – через дворы. Я за ним. На Зеленодольскую выехали, я подотстал малек, мне мамаша какая-то дорогу коляской перегородила, а он дальше поехал. Тут я его из виду и потерял. На Волгоградку выезжаю, а он здесь уже… лежит… раскинулся! Вот, думаю, и шлем не помог. Поди ж ведь ты! Поди ж ты…

Следовательша переворачивает лист бумаги и, внимательно осмотрев кончик перьевой ручки, продолжает устало записывать показания.

Вернигора еще раз внимательно посмотрел на Роскошного и расстроенно произнес:

– Ладно, отправляй его домой. Сегодня ночью один на посту помотыляешься. Но за отдельную плату. Так и быть…

– Сделаем, Геннадий Иванович.

Трагическую геометрию этого дорожно-транспортного происшествия не смогли восстановить ни местные менты, ни приехавшая после двухчасового стояния в пробках следственная бригада со всеми своими замерами, подсчетами и экспертами-криминалистами. Было совершенно непонятно, кто пересек перекресток на красный (или желтый?) свет, кто тронулся первым, кто нарушил, кто превысил и кто не доглядел, и как в этом раскладе оказался злополучный мотоциклист.

Усекновение главы одной из жертв даже для столичных автодорог – событие экстраординарное.

Если говорить строго научно – мир состоит из пустоты и энергии. Молекулы, атомы, протоны и нейтроны – всю эту лабуду мы изучали еще в школе и имеем, в силу полученного образования, вполне убогое и утилитарное представления о себе и об окружающей нас среде. Но, даже окончив школу и умудрившись вынести оттуда и сохранить в памяти кое-какие общие сведения, мы представляем себе структуру атома совершенно неправильно, слишком примитивно и схематично: в виде картинки в учебнике физики либо в форме концептуального изваяния в далеком городе Брюсселе.

Ответственность за подобное представление лежит не на педагогах и составителях учебных пособий, а на нас самих. Мы просто не можем представить себе строение атома иначе. Чисто физически. Прошу прощения за тавтологию: физический мир – без физического представления… но что-то в этом есть… (уже, кстати говоря, мистическое и религиозное). У нас не так хорошо развито воображение.

Наше умение постигать сокровенные тайны природы – многократно превышает возможности нашей фантазии. Человечество давно научилось понимать такие свойства вещей, которые просто не в состоянии себе представить.

Атом – это не ядро, окруженное вращающимися вокруг него частицами (хотя в действительности это так), а сгусток энергии, охваченный беспрестанно рассекаемой электронами микроскопической пустотой. Изобразить это явление, не прибегая к упрощению и схематизации, не представляется возможным.

Между тем, все, что мы видим вокруг, чего касаемся руками, все, что мы едим и пьем, по чему мы ходим, на чем сидим, все, что мы носим на себе и вдыхаем вместе с воздухом (сам воздух в том числе, кстати, тоже), да и сами мы, как оболочка своей больной, но якобы бессмертной души… Короче говоря, все, буквально все и вся существующая материя во вселенной – это, всего лишь, постоянно меняющая свои формы и обличия энергия; ну и, конечно же, безбрежная и вездесущая пустота.

Я совсем недавно уяснил для себя, что когда я сижу на стуле, то, оказывается, – я на нем практически не сижу… Энергия атомов и молекул, из которых состоит мой зад и надетые на него штаны – постоянно отталкивается энергией атомов и молекул занимаемого мной стула. В результате чего между мной и стулом, несмотря на наш плотный и абсолютно достоверный контакт, всегда находится тонкая прослойка пустоты.

Значит, между мной и окружающим меня миром постоянно остается пространство: невидимый без электронного микроскопа, но все-таки имеющий место непреодолимый разъединяющий зазор. К сожалению, этот зазор не смог предотвратить или хотя бы уменьшить трагический урон, понесенный сегодня возле метро “Кузьминки”, в час пик, в разгар летнего рабочего дня несчастным мотоциклистом.

Просто энергия и пустота бампера, помноженная на пустоту в голове сидящей за рулем блондинки и кинетическую энергию ее иномарки, столкнулись на перекрестке Зеленодольской улицы и Волгоградского проспекта с энергией и пустотой ведомого сопливым восемнадцатилетним солдатиком армейского грузовика (солдатик, кстати, отделался легким испугом, а блондинку увезла “скорая”)…

И все бы, как говорится, ничего, кабы не вылетевший в этот момент на встречную полосу движения байкер.

Холодная казенная пустота (и энергия), сосредоточенная по краю изогнувшейся после удара кабины, бесстрастным карающим лезвием прошла чуть ниже “навороченного” шлема и превратила сгусток живой энергии (и сопутствующей ей вездесущей пустоты) в абсолютно мертвое и непригодное для дальнейшего существования обезглавленное пустое место.

Следовательша сделала последнюю запись, пошепталась с инспектором ГАИ, после чего, тяжело вздохнула, уселась на переднее сиденье служебной машины и, достав из косметички пилочку для ногтей, стала оттачивать свой маникюр.

Роскошный после ухода Вернигоры моментально скинул симулянтскую маску, попрощался с продавщицей газет и, пожелав мне всего самого наилучшего, ушкандыбал домой, не отработав и половины смены.

На втором посту, возле клумбы, пара санитаров, положив обезглавленное тело на носилки и покрыв его серой казенной простыней, переговариваясь и споря, решали, как лучше пробраться к машине скорой помощи, минуя собравшуюся толпу зевак и трепещущие на ветру ленты милицейского ограждения.

Посередине бурого, засохшего на асфальте пятна, рядом с носилками лежала пропитанная кровью пачка дорогих сигарет и зажигалка “Zipрo”, по всей видимости, вынутая из кармана мотоциклиста осматривавшим его медицинским экспертом.

Я подхожу к приунывшей матери-одиночке и, взяв глянцевый журнал с голой девкой на обложке, задаюсь вполне оправданным, особенно в свете последних событий, вопросом: “Интересно, на сколько минут сократилась бы жизнь этого байкера, докури он свою пачку сигарет до конца?”

Впрочем, кажется, это уже неважно.

7

Просторная летняя ночь, зацепившись краями прозрачных июньский сумерек за кроны дворовых деревьев, опустилась на мой неприветливый беспокойный город. Говорят, что “белые ночи” случаются только в Петербурге, на той далекой, с трудом отвоеванной у шведов северной широте.