Ярость - Генри Каттнер

— Каково чувствовать себя богом? — угрюмо спросил ее Сэм.

— Каково чувствовать? Мы бессмертные, и с этим ничего нельзя сделать. Это хорошо… и страшно ответственно. Мы не только играем, знаете ли. Первые сто лет я училась, путешествовала, изучала людей и мир. Потом сто лет увлекалась интригами. Училась, как дергать за ниточки, чтобы Совет принял нужное решение. Нечто вроде джиу-джитсу для мозга. Затронуть самолюбие человека и заставить его реагировать так, как мне нужно. Я думаю, вы сами хорошо знаете эти штуки — но вы никогда не сможете овладеть этим искусством так, как я. Жаль. Что-то в вас есть… Я… Ну, неважно.

— Не говорите мне о браке. Я не женюсь на вас.

— О, женитесь! Я могу попытаться даже и сейчас. Я могу…

Сэм перегнулся через ее колени и нажал выключатель. Послышался щелчок, и в маленькой комнате со множеством подушек вспыхнул свет. Кедра замигала своими прекрасными, лишенными возраста глазами и засмеялась, то ли протестуя, то ли удивляясь.

— Сэм! Я ослепла. Не нужно. — Она потянулась, чтобы выключить свет. Сэм схватил ее за руку и сжал пальцы с тяжелыми золотыми кольцами.

— Слушайте. Я оставлю вас немедленно и никогда не захочу увидеть снова. Поняли? У вас нет ничего, что бы я захотел.

Он резко встал.

Что-то змеиное было в том, как она точным быстрым движением поднялась на ноги, звеня многочисленными золотыми блестками на платье.

— Подождите! Нет, подождите! Забудьте обо всем, Сэм. Я хочу кое-что показать вам. Это были только слова. Сэм, я хочу, чтобы вы вместе со мной отправились на Небо. У меня есть для вас дело.

Он холодно смотрел на нее. Глаза его были стальными щелками под рыжими ресницами и грубыми кустистыми бровями. Он назвал сумму, в которую ей это обойдется. И она, улыбнувшись, сказала, что заплатит. Легкая египетская улыбка застыла в уголках ее рта. Он вышел вслед за ней.

Небо почти соответствовало полузабытому месту рождения человечества. Это была Земля, но Земля, окруженная романтическим ореолом. Небо представляло собой гигантский полу-купол, стены которого были усеяны множеством небольших комнаток, нависавших над гигантским помещением внизу. Каждая комнатка могла быть изолирована от остальных. Особое устройство из перекрещивающихся лучей могло создать впечатление пребывания в гуще толпы. Можно было также в соответствии с оригинальным замыслом архитектора наслаждаться иллюзией земного окружения.

Правда, пальмы и сосны росли из одного и того же суррогата. Виноград, розы и цветущие деревья заслоняли друг друга, но это никого не смущало. Только ученый понял бы, в чем тут дело: времена года давно стали экзотической частью истории.

Это было странное и великолепное зрелище — цвет земной поверхности менялся от зеленого к коричневому, а потом — к сверкающему голубовато-зеленому, а потом снова появлялись пронзительно-зеленые копья ростков, набухали почки, и все это, естественно, совсем не похоже на контролируемый рост гидропоники.

Кедра Уолтон и Сэм Рид пришли на Небо. От входа они увидели огромную сияющую полусферу, усеянную сверкающими ячейками, как обрывками яркого разорванного сна, двигающимися и плывущими, поднимающимися и опускающимися в сложном переплетении лучей. Далеко внизу, очень далеко, виднелся бар — змеинообразная черная лента. Ноги многочисленных мужчин и женщин делали его похожим на многоножку.

Кедра заговорила в микрофон. Одна из крутящихся ячеек сошла со своей орбиты и мягко опустилась перед ними. Они вошли, и ощущение падения подсказало Сэму, что они снова плывут в воздухе.

У низенького столика на подушечках сидели мужчина и женщина. Сэм сразу узнал мужчину. Это был Захария Харкер, глава самой большой семьи бессмертных.

Это был высокий человек с красивым лицом, носившим на себе следы — нет, не возраста — опыта, зрелости, и этот отпечаток контрастировал с юными, лишенными возраста свежими чертами. Его ровное спокойствие происходило изнутри — спокойная уверенность, спокойная вежливость, спокойная мудрость.

— Сари, моя дорогая, — сказала Кедра, — я привела гостя. Сари — моя внучка. Захария, это… я не знаю его фамилии. Он не говорил мне.

У Сари Уолтон было тонкое надменное лицо — очевидно, семейная черта, волосы невероятного зелено-золотистого цвета в тщательно продуманном беспорядке падали на обнаженные плечи. На ней было облегающее платье из прекрасной шерсти животного с поверхности, украшенное полосками наподобие тигриной шкуры. Тонкое и эластичное, оно опускалось до колен и широкими складками развертывалось вокруг лодыжек.

Двое бессмертных подняли головы, на их лицах отразилось удивление. Сэм почувствовал, что они подавили внезапный порыв негодования. Сознавая свою неуклюжесть и незрелость, Сэм почувствовал, каким непривлекательным он должен был выглядеть в их глазах. Как ребенок, восставший против взрослых, Сэм восставал против высшего знания, светившегося на этих прекрасных лицах.

— Садитесь, — Кедра указала на подушечки, и Сэм неуклюже опустился, принял напиток и посмотрел на лица хозяев с горячей неприязнью, которую и не пытался скрыть. Да и зачем скрывать?

Кедра сказала:

— Я думала о Вольных товарищах, когда привела его сюда. Он… как ваша фамилия?

Сэм угрюмо назвал свое имя. Она откинулась на подушках, золотые кольца мягко сверкнули на полных пальцах, принявших напиток. Она казалась абсолютно безмятежной, но Сэм ощущал в ней скрытое напряжение. "Интересно, чувствуют ли это и другие", — подумал он.

— Мне лучше объяснить вам сначала, Сэм Рид, — сказала она, — что последние двадцать лет я провела в созерцании.

Он знал, что это означает, — нечто вроде интеллектуального женского монастыря, высшая религия разума; там слушатели отрекались от мира и стремились найти — как можно это определить? — Нирвану? Душевный мир? Гармонию?

Он знал о бессмертных больше, вероятно, чем они подозревали. Он осознавал, как совершенна жизнь, которая будет продолжаться тысячу лет. Их жизнь становилась частью огромной, но единой мозаики, составленной, впрочем, из тех же элементов, что и обычная жизнь. Вы можете прожить тысячу лет, но секунда всегда останется секундой, и периоды созерцания необходимы, чтобы сохранять душевное равновесие.

— Ну и что же с Вольными товарищами? — хрипло спросил Сэм. Он знал, что общественный интерес сейчас сосредоточился на Робине Хейле — последнем воине. Глубокая неудовлетворенность, вызывавшая стремление ко всему примитивному, привела к тому, что Вольный товарищ, затянутый в синтетическое великолепие, овладел всеми умами. Все готовы были принять его проект колонизации поверхности.